Кругом измена, трусость и обман. Подлинная история отречения Николая II - Петр Мультатули

К вечеру 28 февраля из Петрограда прибыли отряды бунтовщиков, и Царскосельский гарнизон стал переходить на их сторону, не исключая отдельных чинов Конвоя Его Величества и дворцовой полиции. В городе, как и в Петрограде, начались разгромы полицейских участков, ограбления магазинов и тому подобное.

Юлия Ден позвонила флигель-адъютанту Императора капитану 1-го ранга Н. П. Саблину, проживавшему в Петрограде, и попросила его «приехать к нам в Царское Село, потому что Императорская семья нуждается в защите». Но Н. П. Саблин в резкой форме от этого отказался.

Однако в это же время в Александровский дворец прибыл другой флигель-адъютант корнет Лейб-гвардии Уланского полка граф А. С. Замойский. Он случайно оказался тогда в Царском Селе, но счёл своим долгом явиться к Императрице и предоставить себя в её распоряжение.

Ко дворцу были стянуты по тревоге Собственный полк, матросы Гвардейского экипажа, Конвой Его Величества, рота Железнодорожного полка и батарея воздушной обороны. Это были внушительные силы, насчитывавшие 1200 человек. Генерал Гротен и граф Бенкендорф предложили Императрице расположить Гвардейский экипаж внутри дворца, так как поступают сведения, что ситуация стала угрожающей. Действительно, были слышны выстрелы, на горизонте виднелось огромное пламя. Императрица согласилась, и Экипаж занял оборону вокруг и внутри Александровского дворца. Взбунтовавшиеся войска были уже в 500 метрах от Александровского дворца, возле Китайской деревни. Верные отряды приготовились к стрельбе в случае внезапной атаки.

Около 12 ч ночи Императрица Александра Феодоровна в сопровождении Великой Княжны Марии Николаевны вышла к солдатам. Государыня, обращаясь к солдатам, выразила уверенность, что они, «не задумываясь, встанут на защиту Наследника». Однако Императрица выразила надежду, «что им всё-таки удастся избежать кровопролития»{797}.

Захватившие Царское Село революционеры отключили во дворце свет и воду. В пустом и погружённом в темноту дворце, окружённом революционными войсками, царило ощущение осаждённой крепости.

Ранним утром 28 февраля в Петрограде фактически был лишён свободы передвижения Великий Князь Михаил Александрович. По окончании переговоров с М. В. Родзянко Михаил Александрович попытался уехать в Гатчину, но сделать этого не смог, так как все вокзалы были захвачены революционерами.

Полковник Б. В. Никитин пишет, что «Великий Князь рассчитывал, что его мог бы вывезти автомобиль председателя Государственной думы, престиж которого в эти часы был очень велик. Но Родзянко уже не было»{798}.

Великий Князь прибыл в Зимний дворец, где находились последние защитники престола, и якобы по своей воле приказал им покинуть здание из-за угрозы его разгрома революционными войсками. Между тем имеются точные сведения о том, что войска покинули Зимний дворец вовсе не по приказу Великого Князя, а сам он покидал главную императорскую резиденцию тайно и вынужденно. Управляющий делами Великого Князя А. С. Матвеев вспоминал, что утром 28 февраля ему позвонил по телефону секретарь Михаила Александровича Н. Н. Джонсон и сообщил, что Великий Князь находится в квартире княгини О. П. Путятиной на Миллионной улице, д. 12.

Н. Н. Джонсон сообщил также, что «оставаться в Зимнем дворце оказалось невозможным: караул снялся, и двери дворца открыты»{799}.

По словам Джонсона, квартира кн. О. П. Путятиной была «выбрана как ближайшая к Зимнему дворцу, и что и сюда пришлось переходить не через улицу, а по двору Эрмитажа и дворца Великого Князя Николая Михайловича»{800}.

Все последующие дни Великий Князь Михаил Александрович фактически был пленён в квартире на Миллионной улице. Всё его общение с внешним миром проходило через М. В. Родзянко{801}.

Квартира в доме 12 по ул. Миллионной принадлежала князю Павлу Петровичу Путятину. Когда Великий Князь Михаил Александрович и его секретарь Джонсон оказались на Миллионной, Д. 12, П. П. Путятина в Петрограде не было, он был в действующей армии. В квартире жила его жена княгиня О. П. Путятина (урождённая Зеленая, дочь Одесского градоначальника П. А. Зелено́го). Поэтому А. С. Матвеев ошибочно называет квартиру её именем.

А. С. Матвеев вспоминал, что когда он 1 марта утром прибыл в квартиру Путятиной, то Н. Н. Джонсон ему сообщил, что «вызван для охраны вел. кн. караул из школы прапорщиков». Одновременно Джонсон сообщил, что Великий Князь «подписал акт, привезённый ему из Государственной думы, в котором он признавал необходимость конституционного порядка в Российской империи»{802}.

Таким образом, утром 28 февраля Великий Князь Михаил Александрович оказался на частной квартире под «охраной» каких-то прапорщиков, отрезанным от внешнего мира. В таких условиях он подписал акт о необходимости парламентского строя. Авторами этого акта были два ближайших помощника Дворцового коменданта В. Н. Воейкова: начальник его канцелярии Е. А. Биронов и начальник Царскосельского дворцового управления князь М. С. Путятин, родственник хозяина квартиры, где оказался Великий Князь Михаил Александрович.

Великий Князь Михаил Александрович, после того как он накануне отказался предать своего августейшего брата, был лишён свободы членами ВКГД и насильственно содержался («был заперт» — по определению полковника Б. В. Никитинана Миллионной улице. Не случайно уже после февральских событий Великий Князь Михаил Александрович высказывал «особенное недовольство против Родзянко именно за то, что он вызвал и оставил Великого Князя одного»{803}.

Взаимодействие Ставки и революционного правительства

Деятельность руководства Ставки, начавшаяся сразу же в ночь на 28 февраля, после отъезда Императора Николая II, привела к тому, что приказ царя об отправке войск на Петроград был сорван.

Ещё 27 февраля Император Николай II отдал приказ направить на Петроград значительные воинские подразделения. Поздно вечером 27 февраля, когда Государь ещё находился в Ставке, генерал М. В. Алексеев передал министру М. А. Беляеву и начальнику штаба Северного фронта Ю. Н. Данилову царский приказ послать в Петроград войска Северного фронта в количестве двух кавалерийских и двух пехотных полков из числа «самых прочных, надёжных». Кроме того, этим силам придавалась пулемётная команда Кольта. Такой же отряд направлялся и с Западного фронта. Государь требовал направить «прочных генералов, смелых помощников»{804}.

Прибытие таких крупных подразделений под командованием опытных начальников ожидалось не позднее дня 1 марта. Эти войска должны были подавить бунт и водворить порядок в столице.

Весь вечер 27-го, ночь и день 28 февраля Ставка демонстрировала кипучую деятельность по отправке войск.

28 февраля в 2 ч 12 мин ночи, когда императорский поезд ещё стоял на перроне Могилёва, генерал М. В. Алексеев послал генералам Н. В. Рузскому и А. Е. Эверту следующие телеграммы: «Государь император повелел назначить сверх войск, высылаемых в Петроград, согласно предшествующей моей телеграмме, ещё по одной пешей и одной конной батарее от каждого фронта, имея на орудие по одному зарядному ящику»{805}.

Перед самым отъездом Император Николай II приказал генералу М. В. Алексееву сообщить командующему Московским военным округом генералу от артиллерии И. И. Мрозовскому, что последнему предоставляется право объявить Москву на осадном положении{806}.

За 5 м до отъезда из Могилёва Императора Николая II генерал М. В. Алексеев доложил, что на Петроград дополнительно направляются 34-й Севский, 36-й Орловский пехотные, 2-й лейб-гусарский Павлоградский и 2-й Донской казачий полки под командованием генерал-майора В. П. Юрьева и генерал-лейтенанта князя Г. И. Трубецкого. Посадка этих частей в эшелоны должна была начаться в полдень 28-го и окончиться 2 марта{807}.

Однако на самом деле руководство Ставкой делало всё, чтобы отправка войск происходила как можно более медленными темпами. Генерал Лукомский писал в своих воспоминаниях, что с отправкой войск с Северного и Западного фронтов не торопились, было приказано лишь «„подготовить“ войска к отправке»{808}.

Это шло вразрез с прямым приказом Государя, повелевшего отправить войска в столицу немедленно.

В 1 ч 40 мин ночи 1 марта генерал А. А. Брусилов послал генералу М. В. Алексееву телеграмму, в которой спрашивал: подлежат ли отправке предназначенные для подавления мятежа части «теперь же или по получении особого уведомления»?{809}.