Восхождение. Кромвель - Валерий Есенков

Гарантий не было, никто не решался на эти запросы дать положительного ответа. Все знали, что Карл упрям, жестоко страдает от сознания собственного бессилия, люто ненавидит всех, кто вынуждал его это бессилие проявить, никому этого не простил и готов был мстить всеми доступными средствами за унижения, за нанесённые оскорбления. Не успеет вся полнота власти вернуться, уж он не остановится ни перед чем, и вряд ли кто сомневался, что тогда вожди оппозиции заплатят своими головами за одного Страффорда.

По правде сказать, большинство депутатов были люди посредственные, ординарные. Творческих идей они не имели и не были способны к государственному строительству. Насколько нерешителен и слаб был король, настолько многие из них были трусливы. Возбуждённая толпа возле Вестминстера и Уайт-холла, вооружённая шпагами, ножами и палками, их испугала. Казнь Страффорда представлялась им неизбежной, необходимой всё то время, пока её добивались, и возмутила их души, когда она совершилась. Кое-кто стал роптать и молча отодвигаться от оппозиции в сторону короля. Кое-кто высказывал своё мнение вслух.

Оппозиция была готова рассыпаться и потерять свою силу в парламенте, которая заключалась в сплочённости, в единомыслии, в способности принять любое решение, которое могло понадобиться в борьбе с злоупотреблением и беззаконием короля. Её вожди тотчас поняли, что любые колебания необходимо в корне пресечь, и они пресекали всё, что грозило единству, с не меньшей бесцеремонностью и жестокостью, чем и Страффорд прежде пресекал их недовольство. Стоило одному из депутатов в частном разговоре сказать, что мечом правосудия было совершено душегубство, как его имя вычеркнули из списков нижней палаты, а его самого отправили, без суда и следствия, для протрезвления в Тауэр. Стоило графу Джорджу Бристолю Дигби издать на свои средства собственную речь, с которой он выступал против Акта о государственном преступлении, как решением нижней палаты она была сожжена рукой палача, точно так же, как прежде тот же палач публично сжигал памфлеты, написанные пером Джона Лилльберна. Чувствуя, что почва понемногу уходит у них из-под ног, что в дальнейшей борьбе они не смогут опереться на тех, кто заколебался и попятился назад, лидеры оппозиции всё определённей выражали сочувствие самым левым парламентариям, среди которых всё заметней становился Оливер Кромвель. Более умеренные депутаты им возражали:

— Ради чего сомнительными вопросами затруднять политическую реформу? В деле богослужения, в деле устройства церкви мнения явно разделены, тогда как против произвола абсолютизма единодушно выступает вся Англия. Вот единственный враг, которого следует преследовать без пощады!

На это вожди оппозиции не возражали, они только не знали, что делать дальше, какие именно политические реформы надлежит провести, чтобы произвол абсолютизма был искоренён навсегда. Они медлили. По всей видимости, один Кромвель знал, что надо делать. Он всегда был всей душой предан истинной вере. Во всём, что касалось её, Оливер не ведал сомнений и колебаний. Истина Божия всегда стояла у него впереди национальных интересов, впереди политических реформ, впереди государственных дел. Может быть, он был даже рад, что политические страсти после казни Страффорда на какое-то время угомонились. Наступило время истины Божией, было пора повести борьбу.

Кромвель и прежде не терял времени даром. У него появились единомышленники. Самыми преданными были Беринг, Артур Гезлриг и Генрих Вен. Пользуясь затишьем в работе парламента, они вчетвером ещё раз просматривали петиции, направленные в комитет по религии верующими Лондона, Мидлсекса и других графств. Верующих страшило возвращение папизма. Они указывали на потворство папизму со стороны архиепископов и епископов, нападали на ленивых, невежественных и нравственно далеко не безупречных прелатов, которые сами не верят в предопределение Божие и не позволяют излагать эту непреложную истину независимым проповедникам. Кромвель с друзьями то и дело находили в этих бумагах искренние жалобы сельских хозяев и простых горожан:

«Власть епископов есть источник и главная причина многих бедствий, притеснений и оскорблений, которые наносятся совести, вольностям и имуществу подданных...»

«В университетах процветают взятки. Почти всюду среди народа господствует громадное и прискорбное невежество. Во многих местах не ведутся проповеди из-за отсутствия проповедников...»

«Учреждено множество патентов и монополий, которые создают почву для злоупотреблений. Чрезмерно увеличились налоги и пошлины на предметы первой необходимости и корабельные деньги, под этим бременем стонет народ...»

«Наша церковь не только сохранила, но и увеличила большое сходство и подобие с церковью римской: в одеяниях, во внешнем оформлении, в обрядах и порядке управления... »

«Прелаты с помощью специальных лиц, которые находятся в их распоряжении, арестовывают и задерживают людей всякого звания. Они штрафуют и сажают в тюрьму, врываются в их дома и в помещения для занятий, уносят их письма и книги, захватывают имущество, устраняют от должностей, против их воли разъединяют мужей и жён. Даже судьи страны запуганы властью и могуществом церкви, и людям негде искать от неё защиты...»

Не могло оставаться сомнений в том, что «членов антихристова клана» необходимо изгнать и таким решительным способом превратить церковь епископальную, королевскую в истинную и народную. Оливер Кромвель смело возглавил это движение. Именно он подготовил знаменитый законопроект «О корнях и ветвях». Как всегда и во всём, в борьбе за него он готов был идти до конца, однако по каким-то причинам по-прежнему оставался в тени. В конце мая законопроект на обсуждение нижней палаты был вынесен Берингом, а защищал его Генрих Вен:

— Епископат состоит в родстве с папством. В качестве членов верхней палаты епископы больше всех остальных способствовали ухудшению несчастного положения нашего гражданского строя. Пока епископы остаются в стране, в ней не может установиться прочного гражданского мира.

В сущности, его доводы, которые были и доводами самого Кромвеля, не вызывали никаких возражений. Все знали о возмутительной тирании, обрушенной епископами не только на души, но и на имущество верующих. Все знали о незаконных поборах в пользу церковных властей и о бесчинствах церковных судов. Все считали, что епископов надо каким-то образом укоротить. В верхней палате уже перестали считаться с епископами, которые заседали в ней на положении лордов и прежде занимали в ней первое место. Их имена не упоминались отдельно от всех в начале любого закона, который рассматривался палатой, отныне служитель, читавший постановления, к скамье епископов становился спиной, в публичных церемониях главенствовали светские лорды.

Правда, всё это была только внешне. Положение епископов нисколько не было поколеблено, и большинство лордов и представителей нации не решалось на него посягнуть. Епископы стояли горой за государя, без короля они не могли существовать точно так же, как король не мог существовать без епископов, а парламент был монархическим весь целиком, до последнего депутата, ни один из них и помыслить не мог, что страна может остаться без главы, даже Кромвель, подготовивший законопроект «О корнях и ветвях».

Этого было мало, чтобы окончательно усложнить и запутать насущный вопрос о епископах. На их плечах держалась не только королевская власть, но и собственность, а собственность несравненно серьёзней не только монарха, но и парламента. Сами епископы были крупнейшими собственниками и освящали крупную земельную собственность лордов. В Англии ещё помнили, как с разрушением монастырей беззаконием и насилием шёл раздел монастырских земель. Кто же мог поручиться, что с низвержением епископов не начнётся новый раздел, от которого пострадают не только епископы, но и лорды? За это не мог поручиться никто, так же как и то, что возвращение епископальной церкви к папизму не кончится возвращением монастырских земель.

Опасения крупных землевладельцев ясно и чётко высказал Эдмунд Уоллер, депутат от Корнуолла, причём этот образованный человек почёл нужным углубиться в историю, не только английскую, но и римскую, и потревожил печальные тени Гая и Тиберия Гракхов. Речь получилась пространной, однако её смысл уместился в немногих словах:

— Наши законы и современное устройство церкви перемешаны, как вино и вода. Я смотрю на епископов, как на внешнее укрепление, защитный вал, и я говорю себе, что если им овладеет народ, тогда мы должны будем взять на себя тяжкий труд защиты нашей собственности, подобно тому, как мы только что отстаивали её от притязаний короля. Если с помощью всего лишь поднятия рук и представления в парламент петиций ему удастся добиться равенства в церковных делах, его следующим требованием будет аграрный закон, точно так же как и равенство в светских делах. Милорды, моё мнение таково: необходимо реформировать епископат, но его нельзя отменять!