Мой знакомый призрак - Майк Кэрри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот, Фикс, – возбужденно начал Никки, поворачивая ко мне монитор – смотри, смотри, какая амплитуда!
Благодаря средиземноморскому загару и обширному, хотя в основном краденому гардеробу, он похож не на оживший труп, а на приболевшего манекенщика. Это – результат фанатичного упорства и педантичности. Зачастую восставшие из могилы влачат жалкое, бесцельное существование, не обращая внимание на то, что тело, так сказать, все больше теряет товарный вид. Битва между силой духа и разложением с каждым днем все ближе к проигрышу, и однажды зомби падает и не может встать. Изредка покинувший телесную оболочку дух находит другой свободный труп, и все начинается снова.
Никки такой вариант явно не подходит. Еще при жизни – когда мы с ним и познакомились – он казался одним из самых опасных безумцев, которых я встречал за пределом психбольниц, а опасным его делала способность полностью растворяться в какой-нибудь идее, доводя ее до абсурда. Никки – нерд, даже, скорее, гик, увлеченно вскрывающий Интернет, чтобы рассмотреть его внутренности, а еще параноик, уверенный, что все на свете имейлы имеют отношение к нему. Мир он воспринимает как гигантскую паутину, созданную популяцией пауков. «Если ты муха, – говорит он, – единственны» способ остаться в живых – это не касаться липких нитей, то есть не оставлять следов, которые в конечном итоге приведут к тебе». Он уже умер – сердечный приступ оборвал его жизнь в тридцать шесть – на самом пороге зрелости, но принципы ничуть не изменились.
– Ладно, хорошо. Что это? – Решив потянуть время, я взглянул на монитор. Две кривых: красная и зеленая, а еще горизонтальная ось, обозначающая годы, и вертикальная, обозначающая неизвестно что. Кривые казались более или менее синхронными.
– Биржевой индекс «Файнэншл таймс» 100, – пояснил Никки, ведя кончиком пальца по зеленой кривой. Под ногтем у него засохшая грязь. Похоже на солярку: у моего приятеля собственный, украденный со стройки генератор. Пользоваться услугами государственной электроэнергетической системы он не желает по вышеуказанной причине. В мире Никки невидимость – величайшая, если не единственная, ценность.
– А красная? – спросил я, выставляя бутылку «Марго», купленную в супермаркете «Оддбинс». Никки вино не пьет: организм больше не вырабатывает ферментов, которые позволили бы его усвоить. Мой друг наслаждается ароматом и, надо заметить, привык к самым дорогим французским маркам.
Взгляд Никки получился затравленно-вызывающим.
– Красная линия – своеобразный артефакт, – признал он. – Отражает первое и последнее чтения проевропейского законодательства и заявления самых активных членов правительства, призывающих к более тесной интеграции.
Я наклонился, чтобы получше рассмотреть графики. Никки пах лосьоном «Олд спайс» и бальзамирующей жидкостью, а не гнилью и разложением: тело для него не столько храм, сколько крепость, а для крепости малейшая трещина опасна. И все-таки мне больше нравилось, когда его компьютер стоял в главном зрительном зале: там хоть сквозняки гуляют.
– Так, красная линия немного асинхронна, – заметил я. – Амплитудный скачок начинается чуть раньше.
– Да, да, раньше, – закивал Никки, – в большинстве случаев на два-три дня, максимум на неделю. А если провести кривую спада, соответствие еще нагляднее. И так каждый раз, Фикс. Каждый гребаный раз!
Я попытался обдумать услышанное.
– Ты хочешь сказать…
– Что существует причинная связь. Вне всякого сомнения.
Пришлось нахмуриться, чтобы со стороны казалось: я всерьез заинтересован. Пылающие глаза Никки прожигали насквозь.
– Что же происходит?
Мой приятель только и ждал этого вопроса.
– А происходит следующее: насаждение феодализма полностью соответствует почерку дьявола.
– Знаешь, на что это похоже? – Жест Никки получился весьма выразительным. – На стимулирование деградации человека посредством простого развращения Адама и Евы. Чем больше стран и народов живут по единым законам и правилам, тем легче дьявольским силам установить контроль над миром: для этого достаточно подчинить себе одну-единственную душу. Ну или, применимо к Совету министров Евросоюза, пару сотен душ. Так что попытки некоторых членов правительства склонить нас к интеграции означают, что они продались сатане и действуют по его воле.
Я еще раз напряг извилины.
– А при чем тут цены на акции?
– Это сатанинская награда за послушание. Всякий раз, когда его рабам удается приблизить план к завершению, он увеличивает стоимость их акций, таким образом создавая давно обещанный рай на Земле.
Приятель не сводил с меня глаз, явно ожидая какой-то реакции.
– Ну, Никки, не знаю… – тянул время я. – Индекс Лондонской биржи – показатель довольно сложный, верно? Зависит от огромного множества компаний, компании – от директоров, директора – от бизнес-планов… Плюс еще инвесторы со своими корыстными целями…
– Мать твою, Фикс! – разозлился Никки. – Конечно, показатель сложный! Я же не говорю, что индекс поднимается или падает по мановению руки дьявола! Сатана действует не сам, а через ставленников. Отсюда и временная разница амплитудных скачков. Работай дьявольская система без сучка без задоринки, результат был бы моментальным, согласен? Так что ты только подтверждаешь мою правоту.
– Ну, мне бы хотелось еще раз все обдумать, – осторожно сказал я, присаживаясь на столик, где стоял принтер. Модель хоть и лазерная, но старая и громоздкая, так что ягодицы пришлось уместить буквально на нескольких квадратных сантиметрах. – Никки, я хочу попросить об одолжении.
– В чем дело? – Мой приятель тут же стал подозрительным. Он отлично понимает, что я пришел не нюхать вино и болтать, но никак не может смириться с тем, что отношения у нас, по сути, коммерческие.
– Мне тут работа подвернулась.
– Какая работа?
– Обычная.
Никки взял со стола бутылку и с явным вызовом стал рассматривать этикетку. Урожай 1997 года, дешевым это вино точно не назовешь.
– Мне казалось, ты бросил громить призраков.
– Я снова начал.
– Понятно. – Вино если и умаслило Никки, то ненадолго. – Понадобятся еще две таких бутылки. А еще, помнится, ты рассказывал, что у какого-то парня с Портобелло-роуд есть Эл Боули и Джеймс Рис Юроп на одной пластинке Берлинера?
Я поморщился.
– Да, рассказывал, но знаешь, я в правительство не вхожу, так что дьявол индекс моих акций вверх не тянет. Или вино, или пластинка, а не все вместе.
Никки изобразил обиженную несговорчивость.
– И что ты ищешь?
– Молодую женщину. Возрастом чуть за двадцать. Темноволосую. Из России или Восточной Европы. Убитую в районе Юстона. Ну, она была убита или трагически погибла, но в результате насилия и внезапно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});