Осень патриарха. Советская держава в 1945–1953 годах - Евгений Юрьевич Спицын

довольно близки между собой и по словарному составу, и по корневым основам многих слов, и по грамматическому строю, и по своей фонетике, и по другим параметрам. В результате этого открытия сложилось представление об отдельных «языковых семьях», то есть языках, произошедших от единого языкового предка, или праязыка. При этом довольно быстро были обозначены и две первые языковые группы, или семьи, — семитская и хамитская, получившие своё название по имени двух старших сыновей Ноя — Сима и Хама. Однако до языковой семьи, образованной от имени третьего сына Ноя — Иафета (Яфета), дело толком не дошло, поскольку главное внимание все тогдашние учёные уделяли изучению исключительно собственных (европейских) языков. Тогда же выяснилось и то обстоятельство, что многие европейские языки были очень близки к древнегреческому и латинскому языкам, которые в свою очередь имели общие черты с целым рядом восточных языков, в том числе персидским, скифо-сарматским, санскритом и другими. Так возникло представление об особой индогерманской языковой семье, которую затем постепенно расширили и до индоевропейской языковой семьи, имея в виду не только германские или романские, но также славянские, балтские и другие языки.

Естественно, проблемами лингвистики активно занимались и в России, где на рубеже веков сложилась собственная лингвистическая школа, представленная именами Ф.Ф. Фортунатова, А.А. Потебни, И.А. Бодуэна де Куртенэ, В.Р. Розена и других крупных учёных. В ряду этих учёных оказался и Николай Яковлевич Марр, учение которого и стало отправной точкой той самой языковедческой дискуссии, о которой пойдёт речь.

Хорошо известно, что ещё до революции академик Н.Я. Марр, изначально не имевший базового филологического образования, но знавший немало различных, в том числе восточных языков, приступил к поиску следов ещё одной библейской языковой семьи, ведущей своё происхождение от Иафета (Яфета). А поскольку он был уроженцем Кавказа, то его особое внимание сразу привлекли именно кавказские языки, которые тогда были практически не изучены. В ходе своих научных изысканий Н.Я. Марр без особого труда нашёл отдалённых отпрысков яфетской языковой семьи (армян и грузин), а затем и подыскал им «родственные души» как среди древних восточных народов (халдеев, хеттов, египтян-коптов и других), так и тех современных народов, языки которых не вписались в модель «индоевропеистики». В результате к яфетическим языкам он причислил языки испанских басков, коми, мордвы, ряда африканских и других народов. Кстати, как указал историк П.А. Дружинин,[225] вопреки традиционной версии, которую до сих пор тиражируют многие авторы, в том числе такие непримиримые оппоненты, как В.М. Алпатов и Б.С. Илизаров,[226] сам термин «яфетические языки» в научный оборот ввёл вовсе не академик Н.Я. Марр. Это сделал академик И.И. Срезневский в своей статье «Обозрение замечательнейших из современных словарей» (1854), почерпнувший этот термин из предисловия американского языковеда Н. Вебстера к его «Американскому словарю английского языка» (1828).

Причём уже в имперский период, опираясь на библейскую традицию, академик Н.Я. Марр, всегда подчёркивая отдалённое родство всех трёх языковых групп, всё же чаще говорил о самобытности яфетской языковой группы по отношению к другим семьям. Правда, уже после революции, когда он начал постепенно пересматривать библейскую традицию в марксистском («стадиальном») духе, то он уже заговорил о том, что речь должна идти не об отдельных или замкнутых языковых группах, а об общечеловеческом единстве глоттогонического (языкотворческого) процесса и о последовательных стадиях развития всего общечеловеческого языка. При этом, постулируя свой главный тезис, что человеческий язык и само мышление менялись стадиально, он перенёс весь центр тяжести с исследования формальных структур языка на его идеологию. Кроме того, выделив самую раннюю (космическую) и самую позднюю (технологическую) стадии развития языка, академик Н.Я. Марр придумал и стадиальную классификацию всех языков.

В его тогдашнем представлении таких стадий в процессе глоттогенеза было четыре: 1) на первой стадии возникли языки системы первичного периода (китайский, японский и др.), у которых было обнаружено «наличие окаменелостей в письменной речи»; 2) на второй стадии возникли языки системы вторичного периода (угро-финские, турецкие, монгольские и др.); 3) на третьей — языки системы третичного периода (хамитские), «пережившие яфетические языки», и наконец, 4) на четвёртой стадии возникли языки системы четвертичного периода (семитские и индоевропейские).

Чуть позже этот маститый академик дополнил данную теорию ещё одной древнейшей стадией глоттогенеза. Опираясь на известное марксистское положение о ключевой роли ручного труда в развитии всей человеческой цивилизации, он заявил, что на самом раннем этапе становления «человека умелого» (homo habilis) господствовала кинетическая речь в виде характерной мимики и различных жестов, теснейшим образом связанная с самим способом ручного трудового процесса. Причём он сразу заявил, что именно с развитием этой кинетической речи синхронно начался и сам процесс вычленения человеческого сознания из привычной ему природной среды и его дифференциация.

Кроме того, как уверял сам академик Н.Я. Марр, именно об этом ещё 200 лет назад писал и знаменитый итальянский философ Дж. Вико, который в своём известном сочинении «Основания новейшей науки об общей природе наций» (1725) Утверждал, что первым человеческим языком был не фонетический, а «немой язык посредством знаков или тел, имевших естественную связь с идеями, которые они должны были обозначать». Сам академик Н.Я. Марр не раз ссылался на работы Дж. Вико, а также говорил о том, что на его научные воззрения опирались также К. Маркс, Ф. Энгельс, П. Лафарг и другие корифеи исторического материализма.

Между тем уже весной 1923 г., выступая на одном из заседаний в Академии наук, он совершенно неожиданно отверг существование индоевропейской языковой группы и породил очередного «монстра» в виде «нового учения о языке», с которого и следует вести подлинно «новую эру в языкознании». При этом, как считают ряд учёных (В.М. Алпатов, С.И. Романовский[227]), именно тогда сам академик Н.Я. Марр не только угробил собственное детище — «яфетическую теорию», — но и, по сути, ушёл от настоящей науки и увёл за собой в фантастические бредни всю советскую лингвистику. Более того, один из самых злобных критиков Н.Я. Марра предельно откровенно заявил, что отдавшись во власть марксистско-ленинской теории, он «прошёл вместе с ней полный эволюционный цикл: марксизм — марризм — маразм».[228] Вместе с тем следует сказать, что их современные оппоненты (Б.С. Илизаров[229]), будучи по своей природе абсолютно такими же антисоветчиками, отрицают данный факт и утверждают, что речь следует вести не о «кончине» марровской теории, а лишь о некой трансформации данной теории в особую стадию человеческого глоттогенеза, напрямую связанную с переходом к классовому обществу.

С этого момента и до конца своих дней академик Н.Я. Марр написал немало различных работ, в