Славные парни. Жизнь в семье мафии - Николас Пиледжи

Мне следовало себе уяснить, что Поли с Джимми будут знать все, что происходит на суде, и если они узнают, что я каждый день навещаю офис Макдональда, то поймут, что я запел или собираюсь запеть.

Поэтому я посоветовал Макдональду в каждый мой визит прихватывать и Джермейна в придачу. Это дало мне возможность кричать на Ричи Оддо, моего адвоката, жалуясь на дурное обращение, и орать, что он дерьмовый адвокат.

Чтобы меня успокоить, Оддо утверждал, что и Джермейна тоже достают. Тогда я орал еще немного для проформы, кричал, что мне плевать на то, что они делают с Джермейном, я хочу, чтобы меня оставили в покое.

Я хотел, чтобы все мои крики и жалобы о дурном обращении дошли до Джимми и Поли.

Затем, стоило только отбыть Оддо, как я проводил остаток дня в офисе Макдональда, пил кофе и слушал, как они пытаются меня завербовать.

Во время этих разговоров я никогда не предлагал своей помощи, но и не отказывал в ней. Я просто заставлял их ждать, но понимал, что они знают - в конце я все же стану сотрудничать. Они знали, что мне некуда идти.

Однако мысль вверить свою судьбу федералам была такой же ужасной, как и противостоять Джимми. Дело было не в том, что федералы были продажными и сдали бы меня. Они просто были тупы.

Они всегда совершали ошибки. Например, я узнал, что в моем деле информаторм стал сын Бобби Джермейна, потому что копы случайно оставили его досье в судебных документах. Они всегда так лажали, и я не хотел, чтобы и мою жизнь они тоже просрали.

Шестнадцатого мая, после восемнадцати дней в тюрьме, я понял, что настало время вернуться домой. В час дня в субботу Карен и моя теща пришли в тюрьму с десятью тысячами залога.

Я знал, что федералы и мой полицейский надзиратель на выходных будут отсутствовать. У меня будет пара дней, чтобы собрать деньги, и еще пара дней, чтобы понять, не ошибались ли федералы насчет того, что Джимми хочет меня пришить. Как я ни боялся Джимми, мне по-прежнему было трудно с этим смириться.

Я знал, что со времени моего ареста Мики звонила Карен дважды в день. Они хотели знать, в порядке ли я. Не нуждаюсь ли в чем? Когда я возвращаюсь?

В общем, те же самые вопросы, которые они задавали при любом аресте, только теперь я стал подозреваемым. Я чувствовал себя параноиком, но временами ты или параноик, или мертвец.

Помню, я тогда вышел из тюрьмы и быстро запрыгнул в машину. У меня было ощущение, что меня убьют прямо на выходе из тюрьмы. Я не чувствовал себя в безопасности, пока не оказался дома.

Вот тогда Карен сказала, что смыла наркотики. Спустила в унитаз восемнадцать тысяч долларов. Да как она могла? 
- А почему тогда ты мне подал знак? - спросила она.

Но я не давал ей сигнал смывать наркотики, просто спрятать от копов, на случай если они вернутся на обыск с собаками. Она принялась кричать и плакать. Я начал орать на нее. Мы кричали, пока не охрипли. Всю ночь я проспал с оружием.

Когда в субботу утром позвонила Мики, справиться о том, как дела, Карен ответила, что все хорошо, я вышел из тюрьмы. Мики чуть не бросила трубку. Ей хотелось узнать, почему Карен не сказала ей об этом раньше.

Они могли помочь с залогом. Именно поэтому я ничего и не сказал. Поэтому я велел матери Карен прийти с деньгами.

Поэтому я собрал свои вещи и был готов выйти немедленно. Я не хотел, чтобы меня окликал охранник. Я не хотел, чтобы у выхода из тюрьмы меня встречал кто-либо еще, кроме Карен и ее матери.

Мики сказала, что Джимми хочет встретиться со мной, как только я проснусь.

Я попросил Карен передать, что меня окружает слишком много внимания, и что мы сегодня идем на бат-мицву [32], и поэтому я встречусь с Джимми в воскресенье. Я хотел использовать субботу, чтобы собрать деньги и посмотреть, не замечу ли каких признаков опасности.

В утро воскресенья в встретился с Джимми в закусочной "Шервуд" на Рокуэй-Булевард. Это было людное местечко, где нас обоих знали. Я пришел туда на пятнадцать минуть раньше и обнаружил, что Джимми уже там.

Он занял кабинку в конце ресторана, откуда мог наблюдать за всеми, кто заходит в ресторан или останавливается на парковке. Он хотел выяснить, не следят ли за мной.

Он не дотронулся до своего кофе и дыни. В прежние времена Джимми бы уже умял дыню, три или четыре яйца, сосиски, жареную картошку, пирожки и английские булочки, предварительно обильно полив все кетчупом.

Джимми обожал кетчуп. Он всюду его добавлял, даже к стейкам. Джимми к тому же беспокойно оглядывался по сторонам. Он нервничал. Он стал носить очки и то и дело снимал их, а затем вновь надевал.

Я чувствовал себя выжатым, как лимон, и ничто не помогало - ни душ, ни свежая отглаженная рубашка, ни одеколон. Ничто не могло перебить запаха тюрьмы и страха. Джимми поднялся.

Он улыбался. Он раскрыл объятия и сердечно меня обнял. На столе лежали мои судебные документы. Джимми раздобыл их у адвокатов. Когда я сел за столик вместе с ним, ощущение было таким, как в прежние славные времена.

Внешне, конечно же, все оставалось спокойно.

Мы должны были обсудить мое дело с наркотиками, как и множество других моих дел, которые мы прежде обсуждали, но на этот раз я понимал, что в действительности мы обсуждаем меня. Я понимал, что на мне висят копы.

Я представлял угрозу. Я знал, что могу сдать Джимми и заключить сделку с правительством. Я мог сдать "Люфтганзу" и я мог сдать Поли. Я мог засадить Джимми с Поли за решетку до конца их дней. И я знал, что Джимми тоже знал.

Но, конечно, ни о чем подобном мы не говорили. По правде говоря, мы вообще ни о чем не говорили.

Если бы федералы каким-то образом поставили прослушку под нашим столом и проиграли потом запись, то из нашего разговора они ничего бы не извлекли. Мы говорили обрывочными фразами. Пожимали плечами.

Мы поговорили о том парне и о другом, о парне отсюда и парне оттуда, о том парне с волосами и парне из центра. В конце разговора я понял, о чем мы с Джимми говорили. И Джимми тоже знал, но никто другой не смог бы понять.

Джимми изучил бумаги и заявил, что в деле не обошлось без крысы. Я знал, что он имел в виду пацана Боби Джермейна, но я попытался разубедить Джимми.

Я сказал, что на мне или в моем доме наркотиков не нашли. Я продолжал твердить, что у них нет веских улик против нас, но Джимми по-прежнему нервничал.

Он хотел знать все о работавших на меня людях. Он допытывался, не знают ли про него Робин с Джуди или остальные арестованные.

Я заверил его, что им ничего неизвестно, но видел, что Джимми мне не верит. Затем он поинтересовался, не говорил ли я с Поли. Я ответил, что нет.

Джимми пытался выглядеть уверенно. Он сказал, что у него есть пара мыслей насчет моего дела. Мне были понятны его намерения. Он знал, что пока я считаю, будто он мне помогает, я останусь поблизости.

А затем, когда он почувствует, что настал подходящий момент, когда убрать меня будет безопасно, он меня завалит. Джимми тянул время, чтобы убедиться, что сможет меня пришить, не расстроив Поли, и, не подставив свою шею в петлю.

Поскольку Джимми считал, что я не догадываюсь о его замыслах, у меня появилась возможность выиграть время и собрать немного денег. Мне приходилось притворяться перед Джимми, будто я не понимаю, что он затеял, а ему оставалось притворяться, будто он желает мне только добра.

Затем он сказал, что хочет, чтобы я отправился через несколько дней во Флориду. Он пояснил, что там можно сделать немного деньжат. Добавил, что вскоре вновь встретится со мной по этому делу, и что встретиться нам стоит в среду в баре Япошки Чарли на Куинс-булевард в Саннисайде.

Я никогда не слышал про это место. Я работал с Джимми двадцать пять лет. Мы побывали в сотнях баров Куинса, сидели за решеткой шесть лет, и вдруг он хочет встретиться со мной в баре, о котором я до этого никогда не слышал.

Я кивнул: да, конечно, но уже знал, что ни за что на свете не пойду в тот бар. Как только мы закончили завтрак, я проехал мимо того заведения. Не стал ждать до среды.

Именно такими местами Джимми в прошлом пользовался для убийств.

Заведением владел один из членов его команды. В баре был черный вход и парковка на заднем дворе, куда можно было незаметно вынести завернутый в ковер труп. Забудь об этом, Джимми. Если он решил, что я соглашусь встретиться с ним в среду в этом местечке, то он, должно быть, спятил.

Вместо этого я навестил Джимми в его потогонке [33] на Либерти-авеню в понедельник.

Я провел все утро, пытаясь собрать деньги. К полудню я велел Карен отвезти меня к Джимми. Пока я ждал в баре напротив она зашла к Джимми и сказала ему, что я хочу с ним встретиться.

Он вошел в бар вместе с Карен. Я видел, что он удивлен и нервничает. Он не мог понять, что я затеял.

Затем он спросил, не соглашусь ли я, если он даст мне имя и адрес сына Джермейна во Флориде, отправиться туда в паре с Энтони Стабиле и завалить пацана. Это было безумием, но я не собирался спорить.