Магия повседневности. Дикие таланты - Чарльз Форт

Подергивания лапок лягушки…

Женщина из Брюстера, штат Нью-Йорк, которая допекала портье.

С моей точки зрения, чародеями являются все люди, которые умеют что-то делать, собаки, которые выслеживают невидимую добычу, почтовые голуби, гипнотизирующие птиц змеи и гусеницы, которые превращаются в бабочек. Простые люди (как, впрочем, и высший класс) считают чародеев более «возвышенными» формами жизни, чудеса стандартизированы и ограничены, сфера человеческой деятельности расширяется, и «занятия спортом», как выражаются биологи, теперь гораздо чаще встречаются в обществе. Но дальнейшее развитие очень сильно зависит от чувства уверенности в вознаграждении за усердие: тяжелый труд и разочарования во время долгого низкооплачиваемого периода обучения заставляют задаваться вопросом, а стоит ли вообще чему-либо учиться. Вознаграждение зависит от соответствия с духом эпохи.

Рассматривая современные данные, приходишь к выводу, что многие из факиров прошлого, кого теперь называют святыми, показывали (либо с большим или меньшим успехом пытались показать) чудеса, каковые им приписывают. Чудеса или фокусы, которые были на руку господствующей власти, поощрялись, чудеса, которые ей противоречили, или не содействовали прославлению церкви, не одобрялись или жестоко подавлялись. Не могло быть никакого развития механических, химических или электрических чудесно и в последующую эпоху Материализма (или Индустриальную) сложилось схожее состояние раболепия перед теми, кто господствует, поэтому молодых людей обучают гордиться своей работой, творить и изобретать в тех сферах деятельности, которые, по всей вероятности, интересуют акционеров, и приучают считать, что все виды волшебства, за исключением их собственного, индустриального чародейства, суть обман, суеверия или байки газетчиков.

Будучи продуктом Индустриальной эпохи и наблюдая во всех сферах применения лишь преимущества-недостатки, я, тем не менее, в значительной степени являюсь лишь практикующим философом…

Выйдя на след практического колдовства, мы сразу почувствуем душок утилитарности…

Если девушка в городе Дерби подожгла дом с помощью процесса, механизм которого теперь отчасти понятен, тогда какой-нибудь пожарный мог бы, если бы он еще лучше понимал этот процесс, потушить пожар, не выходя из депр. Если какой-нибудь мотор можно неким тайным способом остановить, тогда все моторы во всем мире можно запускать и работать на них, избежав загрязнения, преступности, нищеты и эксплуатации добывающих уголь шахтеров. Если Эмброузу Смоллу пожелали уехать так далеко, что он уже не вернулся (хотя не думаю, что волшебство присутствует в простом желании, в простой надежде или в ненависти), тогда нынешние улитки на колесах и самолеты можно заменить мгновенной телепортацией. Если мы можем представить себе, что шарлатаны, трюкачи и ученые с высочайшей репутацией, объявившие об успехах, которые противоречат предполагаемым принципам медицины, физики, химии или биологии (принципам, которые теперь считаются надуманными, ошибочными или «преждевременно объявленными»), быть может, не всегда обманывали себя или пытались обмануть других, тогда мы (а может быть, только я) перенесем эти сомнения и в сферу механики.

Мое мнение таково, что не все чудаки, заявлявшие о создании вечного двигателя, являются простофилями или мошенниками (возможно, иногда они были правы), — колеса порой вращались, а шарики внутри перекатывались, их разнообразные шестеренки крутились в силу избыточного противодействия действию, либо потому, что иногда встречаются исключения из предполагаемого закона сохранения энергии, или благодаря стимулирующим «лучам», испускаемым изобретателями…

А что, если иногда двигатели работают на одном энтузиазме? Благодаря этому зарождающемуся или еще неразвитому колдовству они могут работать только кратковременно, всего мгновение — но способны стать предвестниками такой революции в жизни обитателей этой Земли, какую некогда вызвало подрагивание крышек чайников…

Новая эра нового счастья и новых жертв; до некоторой степени реализованные амбиции и надежды, превратившиеся в ничто; новые преступления, развлечения, товары, занятия и безработица; волнения рабочих и забастовки, которые распространяются по всему миру; новые наслаждения, новые заболевания, бедствия, о которых прежде никогда не слышали…

В этом мире желаемого-нежелаемого.

Дикая морковь в поле — и меня не устраивает ветчина с капустой. Это слишком вредно, но едва ли найдешь что-то лучшее. Когда-то мне казалось, что из всех корней, ростков и листьев можно сделать — но так и не сделано — что-то съедобное; самым невероятным было бы выращивание нового, чего-то такого, что, заменив капусту, могло бы стать гарниром к ветчине, поскольку требования рынка превратились в условность. Ведь когда-то была дикая капуста, дикая свекла и дикий лук. И они оставались жалкими, чахлыми побегами, пока не стали востребованы рынком. Во всяком случае, так точно было с дикими фруктами.

Есть люди, которые глотают шпаги, есть такие, которые глотают огонь, выдыхают огонь и ходят по огню, те, кто проделывает фокусы с корзинами, опрокидыватели столов и люди, которые без ключа вытаскивают свои руки из наручников. Неизвестно, какое развитие могли бы получить эти дикие таланты, но…

«Требуются недорогие и надежные бухг-ры; влад, арифмометром, восст. в прав. спец. по пож. без., христиане; сек-ри, спец. по кредит., аванс, хрис.; проворные «бутерброды»[9], администраторы, 35–45, хорошее обр., жел. высокие, хрис.»

Думаю, что сотню лет назад приглашение на работу проворного человека-«бутерброда» выглядело бы столь же странно, как сегодня выглядит приглашение «девушек, вызыв. полтерг.».

Наперекор всем скептикам я утверждаю, что был знаком с чародеем. Я был очевидцем одного представления, которое когда-нибудь сочтут понятным, но в наши дикие времена оно выходит за рамки того, что считается известным, и относится к тому, что я понимаю под термином «магия».

Когда я познакомился с этим чародеем, он не проявил ни единого признака обладания сверхъестественными способностями. Он был одним из самых дружелюбных малых, но, по всей вероятности, его нельзя было заставить испытывать особую привязанность к какому-то одному человеку, поскольку он изливал свое радушие на всех поровну. С ним случались истерические припадки. Однажды он разорвал шторы своего домовладельца. Он прогрыз дыры в одной из моих книг и жевал тапочки домовладельца.

Домовладелец от него избавился. Это было в Лондоне. Домовладелец увез его приблизительно за десять миль от дома и оставил там одного, вероятно рассчитывая на то, что кто-нибудь его подберет, и радостно предвкушая, какой подарок получит тот, кто его заметит. Он был молод.

Прошло около двух недель. Выглянув в окно, которое выходило на улицу, я увидел этого чародея, который шел по противоположной стороне улицы. Он шел и принюхивался, определяя, правильно ли идет. И все же он прошел мимо нашего дома. Наконец он остановился и втянул в себя воздух. Он втягивал и втягивал воздух, потом перешел на другую сторону улицы, двинулся в обратном направлении и лег перед нашим домом. Домовладелец впустил его внутрь и дал ему кость.

Но я не могу допустить, что этот чародей по запаху нашел дорогу домой или взял след и две недели шел по нему. Чутье сыграло свою роль и оказалось полезным для окончательного узнавания: но принюхиваясь ко всему без разбора, он годами плутал бы по улицам Лондона, прежде чем подойти к источнику нужного запаха.

«Нью-Йорк сан», 24 апреля 1931 года — сообщение Адольфа Пайзальдта из Аллентауна, штат Пенсильвания, о крупной дворняге-чародейке, которая в багажном вагоне преодолела расстояние в 340 миль и нашла дорогу домой, куда вернулась приблизительно через неделю. «Нью-Йорк геральд трибьюн», 4 июля 1931 года — лохматая чародейка из Канады нашла дорогу домой, преодолев 400 миль.

«Нью-Йорк геральд трибьюн», 13 августа 1931 года — статья «Человек, которого не смогли утопить».

«Хартфорд, штат Коннектикут, 12 августа. Анджело Фатикони, которого называют «человеком-пробкой», сумел пятнадцать часов продержаться на плаву, хотя к его лодыжкам был привязан свинец весом двадцать фунтов. Сегодня стало известно, что 2 августа он скончался в Джексонвилле, штат Флорида. Ему было семьдесят два года.

Фатикони мог спать в воде, свернувшись калачиком, лежать на боку и принимать любую позу, которую его просили принять. Однажды его посадили в мешок, который затем зашили и, привязав к ногам Фатикони двадцатифунтовое пушечное ядро, сбросили в воду. Вскоре после этого его голова появилась на поверхности, и в этом положении он восемь часов оставался неподвижным. В другой раз он переплывал Гудзон, будучи привязанным к стулу, утяжеленному свинцом.