Возвращение - Геннадий Ищенко

Каникулы пролетели, как один день. Мы почти ежедневно ездили на каток, причем дважды вместе с Ирой. Погода стояла замечательная: легкий мороз при почти полном отсутствии ветра, и через день-два шел снег, присыпавший все грязь большого города. Мы каждый вечер гуляли, и мне приходилось таскать в кармане куртки пистолет.

Мама, увидела пистолет, когда я, придя домой после его получения, бросил кобуру на свою кровать и начал доставать из кармана выданные мне три пачки патронов. Перепугалась она страшно, мигом забыв о моем настоящем возрасте.

— Успокойся, — сказал я ей. — Мне эта железка тоже не нужна, но носить придется. Вот на него документы, так что все законно.

— Они сошли с ума! — заявила она. — Давать ребенку боевое оружие!

— Во-первых, это не боевое оружие, а карманный пистолет для самообороны. Из него даже застрелиться не так легко. А во-вторых, у меня есть офицерское звание, да и здесь я прошел инструктаж. И не нужно шуметь: Тане об этом вовсе не обязательно знать.

Пришедший с работы отец отнесся к новости спокойно, посмотрел пистолет и вернул его мне, справившись, стрелял я из него или нет.

— Конечно, — ответил я. — Кто бы мне его дал без тренировки? Из шести выстрелов в среднем сорок восемь очков. Но ствол несерьезный, из него только в упор стрелять.

— Все нормально, Галя, — сказал он маме. — Раз выдали, значит, так нужно.

Во вторник одиннадцатого я пошел в школу, как на каторгу.

— Закончилась наша свобода! — сказал нам Сергей, у которого было такое же настроение.

— Мне, что ли, с вами поплакать? — сказала нам Люся. — Что вы, как с похорон, честное слово! Сколько тут осталось учиться? Капельку зимы и весна. И нам с вами уже по пятнадцать лет!

Первый день занятий прошел неожиданно быстро. Секции сегодня не было, поэтому я с Люсей пошел домой, а Сергей побежал в гастроном за продуктами.

— Через несколько дней мир будет на грани ядерной войны, — сказал я подруге. — Семнадцатого американский Б52 столкнется с заправщиком в воздухе и на Испанию рухнут четыре термоядерные бомбы. Две из них разрушатся и не взорвутся только чудом. Детонаторы сработают только частично. А каждая бомба по полторы мегатонны.

— А почему война? — вздрогнула она. — Мы-то тут при чем?

— А кто бы стал разбираться, если одна из стран НАТО подверглась ядерной бомбардировке? — пожал я плечами. — Сработала бы система оповещения, и все. Подобные случаи с атомным оружием у американцев еще будут.

— А у нас?

— Может быть, и у нас было что-то подобное, — сказал я. — Не принято у нас было писать о неудачах и катастрофах. Самолеты не падали, корабли не тонули. Кое о чем узнали уже после развала Союза, но о таких катастрофах не читал. Смотри, вчера только выпал снег, и уже сверху видна грязь. А в городке по две недели лежит и белый-белый.

— Ты бы еще город с лесом сравнил, — сказала Люся. — Что-то получили, что-то потеряли. Здесь все равно жить интересней.

— Илья, ты определился? — спросил Машеров.

— Я за его ликвидацию, — жестко сказал Юркович. — И лучше это сделать сейчас, пока он в Молдавии. Переедет в Москву, все сразу усложнится.

— Когда Брежнев его перетянет в Москву?

— Мы спрашивали, Геннадий этого сам не знает. Знает только, что министром он станет в сентябре этого года, так что времени осталось не так уж много.

— То, что Щелокова будем убирать, мы уже решили. Я тебя спрашивал о другом. В том, чтобы у власти остался Тикунов, заинтересованы и Воронов с Косыгиным, и Шелепин с Семичастным, а о самом Тикунове я вообще не говорю. Прекрасного министра и профессионала фактически уничтожат, чтобы освободить место дружку Брежнева. Это одна из пяти ключевых фигур, если не считать военных. Может быть, подождем съезда, а потом подбросим материалы Семичастному? Его ведь тоже должны были убрать из Комитета через год с небольшим. Если не вычистить сейчас все фигуры по списку, и дать Брежневу укрепиться, через несколько лет повсюду будут его люди. И то, что мы убрали Андропова, Семичастному не сильно поможет. Свято место, как известно, пусто не бывает.

— Вы знаете мое мнение. Я за то, чтобы действовать своими силами и ни с кем не делиться кадровой информацией. Зарубежной и научно-технической — сколько угодно, все остальное это только наше. Слишком опасно подключать такие фигуры. Косыгина я бы о многом предупредил, но только в том, что касается реформы. Сейчас у Брежнева в Политбюро нет большинства, на этом и нужно играть, если вы не хотите действовать кардинально и убрать главную фигуру.

— Там слишком многих придется убирать, — возразил Машеров. — Мы с тобой не боги, как бы нас самих не убрали. Пока нам ясен расклад и то, к чему все идет. Убери центральную фигуру, и все изменится. Ты уверен, что вместо него выберут достойного человека, что не станет еще хуже? С Брежневым ясно, на чем играть. Уберем его дружков и подставим в нужный момент плечо, чтобы он не бросался за поддержкой к генералам. Весь список — это его друзья, которых у него не так уж и много, тем более таких, кого можно протолкнуть наверх. Абы кого на такие посты не поставишь. Людей он, конечно, найдет, но время мы выиграем. Ладно, я, собственно, думаю точно так же, хотя поддержку в Москве все равно искать придется, пусть и не раскрывая при этом всех наших планов. А людей в Молдавию посылай. И надо искать подходы к Павлову. Материалы по его охране я отдал Васильеву, потом посмотришь. Что у нас по объекту?

— Центр построили, сейчас заканчивают общежитие. Все коммуникации подключили, а отделочные работы сделаем зимой. Поэтому работу центра можно будет развернуть до весны.

— Отлично, так и сделаем. С Петровым будет легче разговаривать: все-таки охрана режимного объекта, а не села, и в Москве это свою роль сыграет. Семичастному наш Василий Иванович о моих чудачествах наверняка доложил, но это даже хорошо. Да, вы нашему мальчику ствол дали?

— Мальчик, — усмехнулся Юркович. — У него в той жизни было воинское звание старшего лейтенанта, а из нашей хлопушки он отстрелялся так, что ребята были удивлены. Предлагаю его в дальнейшем и в личных разговорах, и в документах, если они будут, так и называть лейтенантом.

— А как его успехи в секции?

— Плохо, — поморщился полковник. — Васильев разговаривал с тренером. Развит он прекрасно, все запоминает и может применять. Беда в том, что он, видимо, в той жизни занимался чем-то вроде каратэ. Пока у него есть время подумать, он может применить то, чему его учат. А если думать некогда, он начинает драться по-старому: быстро и жестко. Того парня, который его хотел проучить, Геннадий чуть не искалечил.

— Ладно, пусть занимается дальше. Нам важна его безопасность, все остальное второстепенно.

— Начало марта, а так метет! — сказала Люся, глядя в окно моей комнаты, за которым бесновалась вьюга.

— Всегда любил смотреть в окно, когда разыграется метель, — сказал я. — Есть в этом что-то завораживающее.

— Романтик! — она взлохматила мои волосы. — Смотреть на такое я тоже люблю, а вот на улице уже не погуляешь.

Она села мне на колени и прижалась к груди, вызвав волну нежности и желания.

— Люся, слезай, не надо.

— Мне уже пятнадцать лет!

— Пятнадцать тебе будет только через месяц. Встань, я не железный.

— Иногда мне кажется, что ты из железа.

— Ты что, хочешь, чтобы мы пошли до конца?

— Я этого давно хочу, — вздохнула она. — Только пока боюсь. Но до восемнадцати я точно ждать не буду.

— Там будет видно, — сказал я, обняв ее за плечи.

Я сам чувствовал, что долго мы не продержимся.

— Пойдем посмотрим новости, — предложил я.

— Зачем? — пожала она плечами. — Ты и так все знаешь, а я уже слушала. Наши атомные подводные лодки, не всплывая, совершили кругосветное путешествие. А больше ничего интересного нет. Я, когда слушала, еще пожалела моряков. Представляешь, как обидно? Участвовали в кругосветном путешествии и ничего не увидели.

— Гена, тебя к телефону! — крикнула мама.

Звонил Сергей.

— Можешь зайти? У отца к тебе дело.

— Сейчас подбегу, — ответил я.

Начиная с января, ко мне стали регулярно обращаться за консультациями. Интересовало многое, но ответить я мог в лучшем случае только на половину вопросов.

— Если я чего-то не видел или не читал, откуда мне об этом знать? — говорил я отцу Сергея. — Очень много выкладывали в сеть, но далеко не все. А потом интерес к тому времени вообще начал угасать. У всех хватало своих забот.

Сегодня мне удалось ответить на два вопроса из трех.

— Чем занят? — спросил я Сергея, когда довольный Петр Сергеевич ушел в свою комнату с исписанным мной листом бумаги.

— Уроки сделал, теперь сижу и смотрю в окно. Да, возьми последние листы. Когда допишешь книгу?