Хирург - Тесс Герритсен

Двадцатидвухлетняя Дора Чикконе была студенткой магистратуры университета Эмори. В ночь смерти ее в последний раз видели живой около полуночи в баре «Ла Кантина», где она потягивала коктейль «Маргарита». Через сорок часов она была найдена мертвой у себя дома, голая, привязанная к кровати нейлоновым шнуром. У нее была перерезана шея и удалена матка.

Мур нашел итоговый отчет. Это был грубый набросок, сделанный неразборчивым почерком, как будто детектив из Атланты составлял его по памяти, лишь бы уложиться в какие-то нормативы. Уже по этим страницам было понятно, что следствие обречено на неудачу; это угадывалось даже в унылых закорючках полицейского. Мур и сам не раз испытывал это тяжелое ощущение, которое накапливалось по мере того, как проходили первые сутки после убийства, потом неделя, месяц, а дело не двигалось с мертвой точки. Вот и у детектива из Атланты тоже не было надежды на успех. Убийца Доры Чикконе так и остался неизвестным.

Он принялся изучать протокол вскрытия.

Резня, которую устроили Доре Чикконе, не имела ничего общего с молниеносными и умелыми убийствами, совершенными Капрой позднее. Внутренние края ран были неровными, словно у Капры не хватило уверенности сделать чистый надрез в нижней части живота Он как будто колебался, и лезвие дрожало в его руке, кромсая кожу После иссечения кожного покрова процедура больше напоминала любительское хакерство. Скальпель глубоко проник и в мочевой пузырь, и в кишечник, прежде чем был извлечен главный приз. Здесь, на первой жертве, он не применял никакого шовного материала, чтобы перевязать артерии. Кровотечение было обильным, и Капра должен был работать вслепую, поскольку все органы, служившие ему анатомическими метками, были затоплены кровью.

Только смертельный удар был нанесен с каким-то намеком на мастерство. Это была глубокая ровная рана на шее, тянувшаяся слева направо. Казалось, после того как голод был утолен и лихорадка спала, убийца смог взять себя в руки и завершить работу с холодным профессионализмом.

Мур отложил в сторону протокол вскрытия и вернулся к остаткам своего обеда, подвинув к себе поднос. Его вдруг затошнило, и он вынес поднос за дверь. Потом вернулся к столу и раскрыл следующую папку, в которой были подшиты отчеты из криминалистической лаборатории.

Первый отчет был составлен по результатам анализа спермы: «В мазке, взятом из вагины жертвы, обнаружены сперматозоиды».

Он знал, что анализ спермы на ДНК позднее подтвердил, что сперма принадлежит Капре. До убийства Доры Чикконе он изнасиловал ее.

Мур обратился к следующему отчету, который был составлен лабораторией по исследованию волос и волокон. Анализу были подвергнуты волосы, вычесанные с лобка жертвы. Среди них обнаружили рыжеватые волосы, идентичные волосам Капры. Он пролистал страницы отчета, где приводились результаты анализа самых разных волосков, найденных на месте преступления. Большинство образцов принадлежали самой жертве – это были волосы и с головы, и с лобка. На простыне нашли и короткий светлый волос, позднее идентифицированный как не человеческий. В написанном от руки дополнении к отчету было указано: «У матери жертвы имеется собака породы золотистый ретривер. Похожие волосы были обнаружены на заднем сиденье автомобиля жертвы».

Он дошел до последней страницы отчета и замер. Это был анализ еще одного волоса, на этот раз человеческого, но не идентифицированного. Он был найден на подушке. В любом доме можно обнаружить выпавшие волосы. Ежедневно человек вычесывает из головы десятки волосков, и, независимо от того, насколько тщательно вы производите уборку и как часто пылесосите, на простынях, коврах, обивке мебели остаются микроскопические следы пребывания в вашем доме гостей. Этот единственный волос, обнаруженный на подушке, мог остаться от любовника, гостя, родственника. Но это был волос не Эндрю Капры.

"Один человеческий волос, светло-русый, АО (изгиб), длина корневого ствола 5 сантиметров. Волос в стадии телогена. Отмечен Trichorrhexis invaginata. Происхождение неизвестно".

Trichorrhexis invaginata. «Бамбуковый» волос.

Там был Хирург.

Мур откинулся на спинку стула, ошеломленный своим открытием. Сегодня днем он читал отчеты экспертизы по Фокс, Ворхес, Торрегроссе и Корделл. Ни на одном месте преступления не был обнаружен волос с характерным признаком Trichorrhexis invaginata.

Но партнер Капры все время находился рядом. Он оставался невидимым, не обнаруживая себя ни спермой, ни ДНК. Единственным доказательством его присутствия на месте преступления был этот волосок и еще его голос, похороненный в памяти Кэтрин.

«Их братство родилось в самом первом убийстве. В Атланте».

Глава 20

У Питера Фалко руки были по локоть в крови. Он поднял взгляд, когда в операционную ворвалась Кэтрин. Как бы напряженно ни складывались их отношения в последнее время, как бы ни тяготило ее общение с ним, все это разом улетучилось. Сейчас они были профессионалами, сообща исполнявшими свой врачебный долг.

– Там еще один на подходе! – крикнул Питер. – Итого четверо. Последнего до сих пор вырезают из машины.

Из разреза хлынула кровь. Он схватил с лотка тампон и засунул его в открытую брюшную полость.

– Я помогу, – сказала Кэтрин и надорвала стерильную упаковку халата.

– Нет, с этим я справлюсь. Ты нужна Кимбаллу во второй операционной.

И словно в подтверждение его слов за окнами раздался вой сирены кареты скорой помощи.

– Этот будет твой, – произнес Фалко. – Дерзай.

Кэтрин выбежала к погрузочной платформе встречать носилки с пациентом. Там уже стояли доктор Кимбалл и две медсестры, ожидая, пока воющая машина припаркуется к платформе. Кимбалл еще не успел открыть дверь кареты, откуда уже слышались крики пострадавшего.

Это был молодой человек, руки и плечи которого были сплошь покрыты татуировкой. Он грязно ругался, пока его на носилках вывозили измашины. Кэтрин взглянула на пропитанную кровью простыню, накрывавшую нижнюю часть его туловища, и сразу поняла, почему он так кричит.

– Мы закачали в него тонну морфия на месте, – сообщил врач скорой помощи, пока они везли его во вторую операционную. – Но его, похоже, ничего не берет!

– Сколько? – спросила Кэтрин.

– Внутривенно сорок – сорок пять миллиграммов. Мы остановились, когда у него стало резко падать давление.

– Перекладываем по моей команде! – крикнула медсестра. – Раз, два, три!

– Иисус проклятый ХРИСТОС! БОЛЬНО ЖЕ! – во всю мощь заорал пострадавший.

– Я знаю, миленький. Я знаю, – залепетала медсестра.

– НИ ЧЕРТА ты не знаешь!

– Через минуту тебе станет легче. Как тебя зовут, сынок?

– Рик... О, Боже, моя нога...

– Рик... как дальше?

– Роланд!

– Есть на что-нибудь аллергия, Рик? – наклоняясь к пациенту, спросила сестра.

– Да что же это за КОЗЛЫ ЗДЕСЬ СОБРАЛИСЬ!

– Что с показаниями? – вмешалась в их диалог Кэтрин, натягивая перчатки.

– Давление сто два на шестьдесят. Пульс сто тридцать.

– Десять миллиграммов морфия внутривенно, срочно, – сказал Кимбалл.

– КОЗЕЛ! ДАЙ МНЕ СТО!

Пока медсестры суетились, подвешивая емкости с внутривенными растворами и забирая кровь на анализ, Кэтрин откинула окровавленную простыню, и у нее перехватило дыхание, когда она увидела резиновый жгут, наложенный врачами скорой помощи на конечность, в которой с трудом можно было распознать ногу.

– Дайте ему тридцать, – скомандовала она.

Нижняя часть правой ноги крепилась на тонких лоскутках кожи. Все остальное представляло собой кровавое месиво, а ступня вообще была развернута назад.

Она потрогала пальцы ноги и почувствовала, что они холодные; судя по всему, кровь сюда уже давно не поступала.

– Они сказали, что кровь хлестала из артерии, – пояснил врач «скорой». – Полицейский, первым прибывший на место происшествия, наложил жгут.

– Этот полицейский спас ему жизнь.

– Морфий введен!

Кэтрин направила лампу на рану.

– Похоже, повреждены и подколенный нерв, и артерия. Нога осталась без сосудов. – Она посмотрела на Кимбалла, и они оба поняли, что им предстоит.

– Везем его в операционную, – сказала Кэтрин. – Он достаточно стабилен, чтобы его можно было транспортировать. А здесь место освободится.

– Как раз вовремя, – заметил Кимбалл, поскольку к больнице приближалась еще одна воющая карета скорой помощи. Он повернулся, чтобы выйти встречать очередного пациента.

– Эй. Постой! – Парень схватил Кимбалла за руку. – Ты что, не доктор? Болит же, черт возьми! Скажи этим сукам, чтобы сделали что-нибудь!

Кимбалл искоса взглянул на Кэтрин. И сказал:

– Будь с ними повежливей, приятель. Эти суки здесь главные.

Ампутация всегда была тяжелым выбором для Кэтрин. Если бы ногу можно было спасти, она бы сделала все от нее зависящее. Но, когда спустя полчаса она встала за операционный стол со скальпелем в руке и еще раз посмотрела на остатки правой ноги пациента, выбор стал очевиден. Голень представляла собой сплошное месиво, а большая и малая берцовые кости были раскрошены. Судя по уцелевшей левой ноге, правая была когда-то мускулистой и правильно сформированной, к тому же с хорошим загаром. Ступня – как ни странно, практически не поврежденная, несмотря на ужасающий угол разворота, – сохранила следы от сандалий, а между пальцами остался песок. Ей не нравился этот пациент, его грубые ругательства и оскорбления, которыми он осыпал и ее, и медсестер, но, вонзая скальпель в его плоть, вырезая кожный лоскут и зачищая острые концы поврежденных берцовых костей, она испытывала жалость и грусть.