Парадокс о европейце (сборник) - Николай Климонтович

– Не заговаривай мне зубы.

– Заговаривать зубы – это из какой-то шарлатанской практики…

– Мама, что такое строить куры? – крикнула из комнаты Йола.

– Ах, Йола, перестань подслушивать, это невежливо… А выражение французское. Спроси-ка вот лучше у своей учительницы…

Нет, с чего бы ему вдруг стать жовиальным, с привычной в последнее время, неясной ей самой тревогой думала Нина. И вдруг вспомнила их второй – чудесная встреча в Дмитрове не в счет, Ося тогда был замучен и изголодался, – второй медовый месяц, когда после разлуки семья соединилась, наконец, на Днепре: именно в то время она впервые за все годы брака узнала столь высокие мгновения, когда вдруг будто лишалась своего собственного, отдельного кровообращения… Да, конечно, это напускное, его что-то гложет, но он прячет в себе. На него похоже…

При парадных воротах Сад-Сэма, к которым подъезжали черные посольские лимузины с разноцветными флажками на капотах, стояли морские пехотинцы с нездешнего загара лицами – в Dress Uniform: все три цвета американского флага и белые фуражки. На левом предплечье у каждого офицера была витиеватая эмблема: в желтом канатном круге на красном фоне желтый одноглавый орел сидит на глобусе над двумя Америками. Под глобус, тоже опутанный белым морским канатом, был подложен допотопного вида якорь о двух треугольных изогнутых острых когтях… Всякая парадная пара гостей получала от командира морпехов честь. И двигалась в сторону нарядной ротонды с белыми колоннами.

Со стороны же Арбата, по всему Спасопесковскому переулку стояли темные фигуры. Они вовсе не скрывались, не прятались по подворотням, а фланировали – каждая на своем участке. С этой стороны шли советские гости, с тем чтобы пристроиться к длинной очереди, головой утыкавшейся в боковую калитку. Там люди в штатском сверяли паспорт и приглашение советского гостя со своими списками, составленными по алфавиту. И, случалось, кого-то отбраковывали.

Посольские здешние гости состояли преимущественно из московских литераторов и журналистов, столичных режиссеров с женами-артистками, модных художников и обласканных властью маститых архитекторов, профессоров и чинов промышленности. А также из дам кремлевского полусвета, поголовно завербованных советскими спецслужбами, и нескольких антикваров, с которыми в компании одного директора театра Кац ездил на бега, личностей мутных, вполне легально снабжавших американских дипломатов кузнецовским фарфором и пасхальными яйцами Фаберже, чаще всего, как позже выяснилось, поддельными, а также предметами из серебряных царских сервизов. Кое-кто брал и старую русскую живопись, но она в те годы на Западе в цене не была. Пожалуй, пользовались успехом лишь братья Васнецовы, ранний Левитан и непременный, как черная икра, паюсная и зернистая, Иван Шишкин.

Предыдущий посол Буллит пытался отменить этот постыдный и унизительный порядок, дискриминирующий посольских гостей на пороге его собственного дома. Но он мог распоряжаться только на своей территории: все, что лежало за забором особняка, оставалось в ведении НКВД.

Прием по случаю своей аккредитации и вручения верительных грамот давал новый посол Джозеф Дэвис. Иозефа успели представить ему. Предыдущий посол Уильям Буллит был человеком американского света и европейской складки, сын филадельфийского банкира, принадлежал Плющевой Лиге – закончил Йель. Этот же на его фоне выглядел почти ковбоем.

Буллит одно время был женат на вдове Джона Рида, в чем можно было усмотреть своего рода артистизм натуры – она, кстати, и заинтересовала его Россией. В молодости он работал корреспондентом в Париже и превосходно говорил по-французски и по-немецки. Так что недаром Рузвельт, отозвав Буллита из России, назначил его американским послом во Францию.

Дэвис же, на взгляд Иозефа, смахивал на грубоватых ребят со Среднего Запада. И он, толком о Дэвисе ничего еще не зная, не ошибался: тот был из семьи валлийца-каретника. А жена его казалась и вовсе простоватой, действительно, была дочерью торговца древесиной… Что ж, общеевропейская война маячила уже не за горами, а в Испании так и вовсе была в разгаре. И до нападения на Чехословакию оставалось всего ничего. Так что Америке на ответственных постах теперь нужны были такие вот парни полувоенного образца.

С появлением нового посла порядки в Сад-Сэм мигом изменились. Но все же большой прием был так же, как при Буллите с его прославленными своим блеском июльскими праздниками, затеян в посольском иллюминированном саду. Кажется, это было в последний раз – возможно, стали экономить на садовниках.

По торжественным случаям в особняке посла всегда пахло цитрусами. Причем так настойчиво, что запах этот напоминал Иозефу его итальянское детство в Триесте. Так же пахло и сейчас: до лимонных деревьев в кадках, расставленных в холле обок парадной лестницы, рука нового посла еще не дотянулась.

Посол стоял вместе с улыбающейся своей супругой в вестибюле, гости проходили мимо них. Дэвис жал им по очереди руки, кого-то, видно прежде знакомого, задерживая на несколько секунд дольше. Послица светски улыбалась, улыбка выходила у нее натужно-томной, какой-то припухлой и усталой, будто она напилась перед приемом аспирина от головной боли.

Все шло по протоколу. Иозефу было предложено занять место в сторонке и ожидать – на случай, если бы он мог понадобиться: Дэвис привез с собой собственного, личного переводчика. Иозеф принял с подноса официанта бокал предложенного ему брюта и занял свое место у колонны. Он много раз наблюдал это действо. И заметил, что, по-видимому, в этот раз гест-лист использовали прежний, хотя, кажется, несколько отредактировали в пользу советских дипломатов и высокопоставленных военных, уцелевших после недавних чисток или вновь назначенных.

Она сама подошла к нему.

Он узнал ее тотчас. И вовсе не удивился.

С тех пор, как они познакомились на палубе Королевы Виктории, прошло не меньше трех десятилетий. Но по-прежнему выглядела она лет на десять моложе: по несложным подсчетам теперь ей было к семидесяти. Руки ее были в перчатках, а шея, ставшая будто приземистей, обернута газовым шарфом.

– А вас и узнать нельзя, Джозеф, таким франтом смотрите. Вот видите, помню даже ваше имя. Впрочем, вы и тогда были элегантным…

– Эльза, – сказал он.

– Теперь мы с мужем в Москве, он советник нашего посольства. По секрету скажу вам, как давнему знакомцу, что согласились мы провести целый год в этом страшном месте из одних имущественных соображений: за опасность и полное отсутствие морального комфорта мужу полагается существенная надбавка к пенсии. Но, слава богу, мы уже в конце срока и в скором времени надеемся наконец очутиться в нашем домишке на винограднике в Ницце… Но что это я все о себе да о себе…

Но Иозеф не успел и рта открыть. Он заметил, что посол Дэвис делает ему знак подойти, будто он был его камердинер. Раздраженный Иозеф извинился и пошел к послу.

Тот сказал ему самым бесцеремонным тоном:

– Вижу, вам по-прежнему по вкусу нейтралитет. На этот раз шведский.

– Мы с этой дамой давно знакомы…

– Вот как! Что ж, надеюсь, вы и ей уже сообщили о недальновидности нашего правительства?

Иозеф протестующее поднял руку, но Дэвис не дал ему ничего сказать:

– Вам не по нраву, как мне стало известно, американская политика по отношению к Германии. Дружественной, замечу, нам державы, с которой мы связаны давними и торговыми, и культурными связями… И что уж вовсе странно, это то, что вы полагаете, будто Америка чуть ли не подталкивает Германию к войне с СССР!

Было не место и не время вести политические дискуссии. К тому ж его слова дошли до посла в искаженном виде: про науськивание Англией и Америкой Гитлера на Россию он думал, но никогда, кажется, вслух не говорил. Разве что с Ниной…

– Впрочем, понятно, вы же русский…

– Я поляк.

– Неважно. Болеете за своих.

Иозефу оставалось лишь заметить:

– Господин посол, не помню, чтобы я высказывал где бы то ни было и в присутствии кого бы то ни было подобные предположения, – и тут же, не сдержавшись, дал волю раздражению: – Кроме того, я, как всякий свободный гражданин Америки, имею право на собственное мнение…

Дэвис холодно ухмыльнулся и бесцеремонно похлопал его по рукаву.

– Но не на дипломатической службе, дорогой мой, – отчеканил он. – Это, надеюсь, вам понятно! К тому же, как мне известно, ваше прошение о возобновлении паспорта еще не рассмотрено в Государственном департаменте…

Это прозвучало угрожающе – Иозеф понял, что, скорее всего, американского паспорта ему больше уж не видать…

На другой же день после этого разговора по здравом размышлении Иозеф подал прошение об увольнении из посольства.