Отпечатки - Джозеф Коннолли

— О, привет! — сказала Дороти и впрямь весьма радостно — и чувствовала она себя при этом, если честно, довольно хорошо, совсем неплохо, из-за того, что сказала именно это — вот так запросто. Ну то есть, ладно — я сказала только привет, ради всего святого, но главное — это вышло само собой: а значит, я уже не (вряд ли я) печальна и пуглива, как раньше, когда я даже не замечала людей вокруг — людей, знаете, которые не были явно, гм — ну, особо важны, — не говоря о том, чтобы их приветствовать и так далее. И не обязана быстро разбираться в ситуации, подстраиваться, прежде чем уверенно встать на ту или иную сторону — к примеру, следует ли в подобных обстоятельствах произносить такое простое слово, как «привет» (хотя бы целесообразно ли это), или, возможно, по той или иной причине (хотя, признаю — не представляю, с чего бы) его могут неправильно истолковать. Ну, вы понимаете. И подобные сложности (неврозы, говорит Кимми) я переживаю бесконечно: все они глупые, теперь я это знаю, — и каждая заставляет меня страдать. Кимми это и твердит мне изо дня в день. Боже. Бедная Кимми — как она меня терпит? Почему она меня терпит, на самом деле? Сейчас я иногда забываю, что когда-то, очень-очень давно (вскоре после его ухода: ну вот — я это сказала) она наняла меня помощницей. Почему? Было убийственно очевидно, должна сказать, что я никому не могу помочь — не могу даже поддерживать собственное существование, не говоря уже о том, чтобы заниматься Мэри-Энн, которая теперь стала намного спокойнее, слава богу. Я хочу сказать — люди, наверное, считают Мэри-Энн задумчивым, уравновешенным и управляемым ребенком, да; но это все с недавних пор — в основном благодаря Кимми и Джуди, должна признать (нам всем нужна Джуди), и, конечно, благодаря тому, что мы здесь. В безопасности. Под широким зонтом Лукаса.

Но господи — меня в дрожь бросает, знаете, при мысли о том, что могло бы стать с маленькой Мэри-Энн, если бы только мне, мне одной пришлось с ней возиться. Она сильно отстала в школе, если честно, — но сейчас прекрасно справляется (по крайней мере, так мне говорят: я в таких вещах несколько отстраняюсь). Может… я думаю, вполне может быть, что все это — моя безнадежность — и есть причина, почему Кимми взяла меня на работу (потому что она из хорошего теста, наша Кимми; немного шумновата, немного прямолинейна — что ж, в конце концов, она ведь американка, — но в основе своей она взаправду очень добрая и хорошая душа. И она терпеть не может — убила бы меня, если б услышала, что я вам это говорю. Хотя не знаю: может, и нет). Иногда люди не только чувствуют, что нужна помощь, но реагируют тут же — импульсивно и быстро. А это самое важное, знаете, чтобы быстро — это главное. Люди, которых лишь слегка беспокоит пара обычных жизненных неприятностей или помех, могут смутно пообещать принять вас, если найдется окно, когда-нибудь в не очень (не очень) отдаленном будущем. Они не понимают природы отчаяния: людей, которым нужны, скажем, деньги прямо сейчас, не то им придется закрыться (или, еще хуже, понести убытки). Людей, которые голодают; не просто голодны, нет-нет. Не «не прочь перекусить», нет: но изголодались. Которые страдают от голода и вот-вот упадут (или, еще хуже, заболеют). Кимми — она это во мне увидела. Лукас, он… Лукас увидел это во всех нас (разве нет?).

Так вот: просто сказать «привет», да? Не задумываясь. Для вас, вероятно, это такая мелочь — незаметная, я понимаю. Но для меня, ну — я не хочу вдаваться в детали, но это и правда в своем роде небольшая победа. И я даже не остановилась подумать, что это Джейми я говорю свой беззаботный привет. Потому что это же он, я не могу забыть (потому что такое ведь не забыть, да? Если кто-то намекает, что, ну, знаете, кто-то другой, гм… как бы мне выразиться? Как бы вы сказали? Увлекся вами, вы ему в некотором роде нравитесь, как угодно. Ну, вы никогда этого не забудете. Никто не забудет). Я сейчас смотрю на него несколько, может быть, загадочно, да? Не очень-то здорово. Пожалуй, неплохо бы сказать что-то еще… Это правда, вы как думаете? Что я ему нравлюсь? Он определенно совсем не спешит со мной поговорить. Ни малейшего знака. Может, он стесняется, как по-вашему? Говорят, некоторые мужчины смущаются. Никогда не казался мне особо стеснительным. Пожалуй, неплохо бы сказать что-то еще… Но я: что я чувствую? Что ж, если совсем честно, я по-прежнему чувствую то же самое, что и тогда, во время разговора с Кимми. Хороший парень, вполне вероятно, этот Джейми, — но я никогда, понимаете, никогда толком не видела в нем ничего больше. Хотя сейчас я начинаю… ну, знаете: смотреть на него, и вижу, да, вижу, что он, да, вполне привлекательный в таком, знаете, немного домашнем и взъерошенном роде. Что может быть очень мило. Да. Но. Пожалуй, неплохо бы сказать что-то еще…

— Ты что тут бродишь, Джейми? Уже позавтракал? Жуть какая рань.

— Я, гм — да. То есть нет. У меня ни крошки во рту, гм… чашку чая выпил. Хотя действительно рано, да — я знаю. Похоже, неплохой денек намечается. Задатки есть… Нет, я, гм… — вообще-то жду кое-кого. Дороти. Кое-кого жду. Услышал, ну, знаешь, — что кто-то тут возится, и спустился — а это просто Бочка и Тычок. И Джон тоже где-то поблизости, наверное.

Она на меня смотрит, думал Джейми, довольно странно. Правда ведь? Странно смотрит? Не знаю. Сложно сказать. Но если это правда — сами знаете: о чем Пол говорил. Если она правда в меня влюбилась (господи боже — да с какой стати? Я бы в себя не влюбился, это уж точно), тогда, наверное, ей так полагается, да? Смотреть на меня. А может, и не странно: может, и не странно смотрит.

— О, привет вам обоим! — пропел новый голосок у них за спиной. — Мой Джонни еще не вернулся? Его завтрак почти готов. Я приготовила его любимое.

Джейми пожелал Фрэнки доброго утра, а Дороти, примерно в унисон (к большому своему удовольствию) поддержала его своим довольно бодрым и легкомысленным приветом.

— Иногда, — продолжала Фрэнки, — ему приходится мили проехать, чтобы оставить машину. Я бы так хотела, чтобы Лукас позволил ему держать ее здесь. Ну то есть я понимаю, что он имеет в виду в общем, но это же такая красивая машина, правда? Ты согласен, Джейми?

— Согласен, — подтвердил он, глядя на нее. — Красивая.

— Так что она не испортит вид, и всякое такое. А Джонни говорит, чтобы я забыла об этом. Говорит, правила есть правила. Как с занавесками. Наверное, он прав.

Это было упоминание правил. Всего лишь, позднее размышлял Джейми, скользящий намек на, следует признать, жалкую горстку правил, жестко соблюдавшихся здесь (и рвение наше не просто инстинктивно, нет, но совершенно религиозно). Просто я подумал… ну ладно, хорошо: говорил я вам, что еще не вполне преодолел — я же говорил Джуди? Всю правду выложил. А сейчас как раз такой момент, когда ничто, ничто другое в целом мире не поможет. Вот ведь дерьмо — полное и безоговорочное дерьмо, потому что я уже налепил на себя три или четыре гребаных пластыря, а в двенадцать я должен встретиться с Джуди, чтобы еще немного поболтать, чтобы она еще погладила меня по головке, а я уже больше четырех дней не курил (ох ты ж — почти пять уже). Как паршиво, стучит у меня в голове сейчас. Это то самое чувство, понимаете? Я объяснял. Когда ничто другое не поможет. Но. Я не могу. Уйти с поста. Потому что я ведь жду, так? Да, я жду: я жду, и это важно. Потому что она наконец это сделала, ну, Каролина, понимаете, — ответила на мои бесчисленные звонки и сообщения. Написала записку. Послала ее вторым классом… Сказала, что придет как-нибудь, чтобы собственными глазами полюбоваться на кошмарное место, где я в итоге очутился (это она, ясное дело, так выразилась), хотя бы просто чтоб я заткнулся. И Бенни, настаивал я (в очередном телефонном сообщении: она просто не берет трубку, знаете ли, — просто не берет. Или не берет, или ее нет дома; а если ее нет дома, где же она шляется?). Ты должна взять с собой Бенни. Нет, ответила она (удивительно). Может быть, в другой раз. Не сейчас. Так что я позвонил ей снова. И твердо сказал автоответчику: нет, в этот раз, в этот раз, этот раз прекрасно подходит. Я вам без подробностей расскажу, ладно? А то нам утра не хватит. В конце концов я заставил ее сказать «да» (я так думаю, просто чтобы меня заткнуть).

А сейчас — здесь и сейчас — мы назначили встречу. Вообще-то она опаздывает (удивительно). Так что я, наверное, сейчас не лучший собеседник. Вообще забавно, знаете, потому что в этой части Печатни — прямо у входа — в это время дня обычно ни души; но сегодня я как будто приглашения всем разослал. И хотя я вовсе не хотел бы быть грубым с Дороти (особенно если учесть, сами знаете: обстоятельства. Принять в расчет ее чувства и все такое прочее), и глазам всегда приятно отдохнуть на бесконечно восхитительных формах Фрэнки (ах господи… в другой день, в другой жизни — кто знает, что могло бы произойти?), тем не менее, что вполне понятно, Каролина, вот кто в основном занимает сейчас мои мысли. И Бенни. Мой сын. Оба они… погодите… минутку… о боже, это они, да? О боже, о боже, это они (жаль, Джуди тут нет). Да… это они виднеются вдалеке, и, если честно, ну — их появление как раз в тот момент, когда поблизости ошивается Дороти (ей что, больше делать нечего? Да — видимо, нечего), и Фрэнки прохлаждается рядом (она ведь тут и останется? Пока Джон не вернется, потому что она его обожает, счастливчик, настоящий счастливчик, вот он кто), а я между тем ерзаю, потею и изнываю в мечтаниях о дозе никотина… в общем, нет, я бы не хотел, чтобы все так вышло, если честно, совсем не хотел бы. В целом, я представлял все совсем по-другому. Я бы все устроил совсем не так.