Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию - Дональд Калшед

В тот раз я не сказал Майку, что был поражен невероятным сходством между его «обезглавливающим» сновидением и средневековым английским рыцарским романом «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь», в котором рассказана история о необходимости принесения в жертву гордости (Campbell, 1988: 152–153): при дворе короля Артура появляется огромный Зеленый Рыцарь и призывает всех к «игре на обезглавливание». Сэр Гавейн принимает вызов и отрубает секирой голову этому рыцарю, но тот забирает свою отрубленную голову и объявляет, что Гавейн получит его ответный удар в Зеленой часовне ровно через год и один день. Прибыв в часовню в назначенное время, Гавейн видит там рыцаря (Бертилака) и его жену, которые всячески его соблазняют (чтобы проверить его правдивость). Гавейн проходит все эти испытания, кроме одного, он оставляет себе зеленый шелковый пояс жены Бертилака, который, как ему было сказано, способен сделать его неуязвимым. В момент испытания Зеленый Рыцарь царапает его шею топором, а затем раскрывает себя – это переодетый Бертилак. Гавейн со стыдом признает свое малодушие и соглашается носить зеленый пояс как символ своей человеческой слабости и как предостережение против гордости.

Сон Майка и история из цикла о рыцарях короля Артура несут одно и то же послание. Если Эго отождествляется с инфляцирующими энергиями Самости и становится «героическим», ему придется разотождествиться с ними в ходе человеческих страданий и добровольно отказаться от своих претензий. Этот поступок не только изменяет Эго, но, видимо, изменяет и Самость (в ее темном проявлении), то есть ранее ужасающе негативная энергия (головорез) теперь открывает свою «обратную сторону», и не только милует сбившееся с пути Эго, но (в сновидении Майка) разворачивает его и показывает ему закрытое священное пространство, в котором оно все время находилось.

Как бы подтверждая эти инсайты в преддверии завершения нашего аналитического приключения, Майк увидел сновидение, которое, похоже, увязывает его страдание со страданием Бога.

Открытость боли – это открытость Богу

Я нахожусь в каком-то духовном святилище. Люди молятся вслух по очереди. Когда очередь доходит до меня, я не знаю, как молиться. Я думаю про себя: «Ведь я могу рассказать о своем переживании Бога». Затем я, исполнившись молитвенного настроения, говорю, что «открываясь жизненной боли и любви, я касаюсь Бога как Бог… и что, осознавая это, я покорно принимаю великие страдания всего человечества и принимаю Божью волю».

Когда мы с Майком приблизились к завершению нашей работы, мы оба скорбели о том, что необыкновенное время, которое мы проводили вместе, завершается. Он все больше говорил о прекрасных моментах своей жизни с мальчиками, с женой, с учениками в школе, говорил о природе и о том, как ему грустно от понимания, насколько все это мимолетно. Он понял, что травма очень затрудняет и жизнь, и любовь, и горевание, потому что когда утрата была травматической, одновременно удерживать в осознании своей уязвимости, и боль утраты означает преодолевать невероятное сопротивление, то есть проходить через архетипические защиты. И преодоление защит больше уже не казалось ему бессмысленной тратой сил. Он увидел «Бога» в этих защитах, их таинственный смысл и цель, и понял невероятное – то, чем они стали в его жизни, в конечном счете они спасли его от психологического срыва.

Проблема появилась, когда сурового Бога, который помог ему пережить ужасное детство и наполнил его до предела героическими, волнующими душу энергиями, попросили «отпустить» его к другим его уязвимым чувствам. Это было, когда «страдания Бога» были единственным реальным переживанием Майка и единственным путем через обжигающее пламя его непомерно раздутых идентификаций к более заземленной связи с его собственной смертностью. Майк не знал, сам ли он принес эту жертву или принес себя в жертву тот Бог, с которым он был идентифицирован. Он только знал, что, соглашаясь с тем, что у него, как у всякого смертного человека, есть пределы во времени и пространстве, что принимая ужас осознания этого, он бросает вызов этой системе защит. Он должен вступить с ней в схватку и в конечном итоге отказаться от нее, так как в противном случае эти защиты вечно удерживали бы его от всего того, что составляет полноценную человеческую жизнь. Так это или нет, но, казалось, что какая-то часть Бога не хотела, чтобы он стал человеком. По своему болезненному личному опыту Майк знал, что Юнг имел в виду, когда говорил:

Решение Яхве стать человеком – это символ того развития, которое должно начаться, когда человек осознает, с каким образом Бога он оказался лицом к лицу. Бог действует из бессознательного человека и побуждает его согласовать и объединить противоположные импульсы, входящие в его сознание со стороны бессознательного. Бессознательное хочет того и другого – и разделять, и объединять. Поэтому, в своем стремлении к единству человек всегда может рассчитывать на помощь метафизического заступника, как об этом недвусмысленно говорит Иов. Бессознательное хочет влиться в сознание, чтобы достичь света, но в то же время постоянно противодействует в этом самому себе, потому что предпочитает оставаться бессознательным, а это означает: Бог хочет стать человеком, но сдерживает себя.

Хотя здесь Юнг не говорит об этом прямо и у него отсутствует модель для описания этого аспекта динамики, но выражение «сдерживает себя» – то есть видимое предпочтение психикой тьмы – указывает на защиты, неизбежную часть неопосредованной травматической истории. Мы с Майком боролись с этими защитами и вначале терапии эти столкновения были бурными, с непредсказуемым исходом. Так или иначе наши отношения и раппорт помогли преодолеть «активные попытки» безличных защит по срыву его индивидуации. Первоначальное сопротивление Майка воплощению было очень мощным, вернее, это было сопротивление охраняющих его защит. Удерживая его в своих оберегающих руках с всегда готовой к использованию иглой психической анестезии или инфляции, архетипические защитники Майка должны были быть уверены, что если они «отпускают» его в отношения, то там будет место, где к нему отнесутся с состраданием. Прежде чем он подставит свою шею внутреннему палачу, он должен был подставить ее мне и обнаружить, что то, чего опасались его защитники, не произойдет. Он сделал это. И тогда он построил для себя «земную скинию», где мог быть рожден истинный Бог любви.

А кто или что есть этот «Бог»? Является ли Он лишь доброжелательной, «хорошей» стороной той злой «силы», которая продолжала безжалостно взрывать и убивать током внутреннего ребенка Майка в начале анализа? Это было позицией Юнга, которую я также принял для себя при написании «Внутреннего мира травмы». Теперь я не так уверен в этом (и, возможно, Юнг не был уверен). За столкновением противоположностей, кажется, нас «ожидает» что-то еще, и ожидает, сделаем мы выбор или не сделаем. Выбор в пользу того, что Симингтон называет «дарителем жизни». Этот трансцендентный Другой – «метафизический заступник», на которого ссылается Юнг, появляется лишь тогда, когда мы его выбираем, и это возможно, видимо, лишь в отношениях. Этот выбор каким-то образом освобождает нас от борьбы противоположностей ради таинственного «третьего», которое появляется и присутствует как внутри (в символическом пространстве), так и снаружи (в переходном пространстве).

Согласно Юнгу, таинственный Другой, о котором мы ведем речь, это:

…живое третье – не мертворожденная логика в соответствии с принципом tertium non datur[42], а движение из состояния подвешенности между противоположностями, рождение жизни, которая ведет на новый уровень бытия…

Мы видели это «живое третье» в различных формах в клиническом материале предыдущих глав. Иногда это внутренний ребенок, часто необыкновенный или «божественный», выступающий символом человеческой души. Иногда оно видится особым охранителем этого ребенка. Иногда это особое животное – воображаемый компаньон. Для Майка недостающим «третьим» был забытый ребенок, которого Симпатия вернула в его сновидения, а тем необходимым фактором, который, по-видимому, приводит отсутствующее «третье» к существованию «между мирами», является таинство человеческих отношений.

Резюме

Прошло уже более 25 лет с тех пор, как мы с Майком пустились в наше аналитическое приключение. Заново оглядываясь на этот «случай», я понимаю, что он может показаться аналитически подготовленному читателю «сказочным». Отчасти это так, потому что я отобрал сновидения и ситуации таким образом, чтобы они соответствовали паттерну, который я пытаюсь проиллюстрировать, и убрал остальное. Если можно было бы представить сколько-нибудь полный отчет о нашем с Майком процессе, то этот анализ предстал бы гораздо более хаотичным. Тем не менее, описанный здесь паттерн – тот, который реализовался. И, по-моему, он нередко встречается в аналитических случаях.