Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию - Дональд Калшед

Этот сон не нуждается в интерпретации. Лидер «поедающей мясо маскулинности» (прежние защиты) теперь заботится о раненой женщине, и сновидящее Эго выступает посредником между ними.

Пекарь с пирогами и витражных дел мастер

Иногда это посредничество проходило не так гладко и зависело от заступничества имаго его жены Карен и детей, как произошло в следующем забавном сновидении, которое мы с Майком часто вспоминали в ходе дальнейших сессий:

Я еду по нашей дороге, а внизу через открытую дверь видно, как старуха и ребенок устраиваются на ночлег. Карен разрешила им там жить, не советуясь со мной! Я вне себя от злости. Мы спорим об этом… наконец, я сдаюсь и решаю, что мы можем устроить им комнату в гараже. Я иду вниз по дороге и понимаю, что там стоит старый дом, в котором я давно не был. Там какой-то парень делает пироги! – печет, напевая и никуда не торопясь. Снова я чувствую вторжение! Он занял весь нижний этаж. Я иду наверх к дому и снова достаю Карен: «Он должен уйти!» – кричу я. Карен в замешательстве от моего гнева и умоляет его оставить. Я начинаю сожалеть, что хочу выгнать его взашей. Я веду Карен и Вилли вниз в дом с пирогами. Вилли действительно любит это место – и пекаря. Я говорю парню, что не чувствую себя признанным и оцененным по достоинству… он говорит, что я всегда могу спуститься и есть пироги в любое время! «Но я не услышу запаха пирогов, там, наверху на холме», – отвечаю я. Затем приходят другие дети и едят пироги. Вилли тоже. Теперь Вилли хочет жить в этом месте!

Теперь я узнаю, что есть гараж, связанный с этим домом, который я сдал в аренду еще одному парню! Там он делает витражи! Везде лежат красивые куски стекла. Он, видимо, ремонтирует окна 200-летней церкви по соседству! Этот парень очень приветлив с Вилли. Я снова пытаюсь преодолеть чувство обесцененности, а потом тоже разрешаю ему там жить.

Майк признался, что это сновидение приснилось в минувшие выходные – после того, как он сорвал себе спину, таская камни, и был практически «вынужден» отдыхать. «Я выключил свой двигатель, – сказал он, – у меня был день блаженства, я читал и просто валялся на солнышке… Интересно… что же, мне надо ранить себя, чтобы стать восприимчивым?»

Это сновидение стало своеобразной точкой отсчета в нашей совместной работе: мы могли сослаться на «пекаря» и «витражных дел мастера» как на более интегрированные образы на фоне тогда еще односторонней агрессивной/маскулинной ориентированности Майка. Все новые «незваные поселенцы» его сна были творческими, более фемининными фигурами. Их любили Карен и его ребята. Они становились его частями, несмотря на протест его старых защит. «Витражных дел мастер», казалось, приближал его к забытой духовности (церковь), которая теперь ремонтируется, как сообщает сновидение. Витражное стекло многоцветно, то есть соотносится с более дифференцированными чувствами. «Белый свет» из его предыдущего одномерного сознания теперь «преломляется» страданием в нечто прекрасное и восстанавливающее.

Открытие этой «потерянной церкви» и ее связь с коренной перестройкой его защит были отмечены следующим коротким сновидением:

Я с женщиной нахожусь в горной местности. Огромные валуны вокруг нас падают вниз. В любой момент мы могли бы быть уничтожены. Но по мере того как гора избавляется от валунов, обнаруживается огромный шпиль в центре. Сначала я думаю, что это похоже на Крайслер-билдинг[40], но потом понимаю, что это храм.

Это сновидение напомнило нам другой его сон про оползни в Колорадо, приснившийся ему на начальном этапе работы. В новом сновидении присутствует женщина и постепенно из каменной массы появляется храм. Камни, представляющие его «Рокки[41]» – защиту, медленно «падают», подвергая опасности этот духовный «центр», о который Юнг называл Самостью, а Эдвард Эдингер затем развернул как концепцию оси «Эго – Самость» (Edinger, 1972: 3–7).

К этому времени мы с Майком были на полпути нашего аналитического приключения. В «претерпевании Бога» был достигнут значительный прогресс, то есть ему удавалось выдерживать напряжение между его расщепляющей яростью и соединяющей любовью. Появлялось все больше и больше посреднических фигур (пекарь, витражных дел мастер), и его собственная установка сознания теперь была все чаще сопереживающей и понимающей.

В переносе также стало больше близости. Однажды Майка приехал навестить отец. Майк был поражен тем, что не мог рискнуть что-либо почувствовать рядом с этим человеком, по сравнению с тем, что он чувствовал со мной в терапии. Тем не менее он больше не винил себя за разрыв с отцом, как раньше. «Теперь у меня внутри есть папа, – сказал он. – Вы со своим смирением стали его примером для меня». На эту сессию он принес сон, который прояснял мою роль в анализе:

Мы с вами сидим за столом, вы получаете медицинский отчет обо мне – анализ крови и т. д. Входит Карен. Я говорю: «У Дона сложились прекрасные отношения с создателем сновидений, но у него руки коротки, чтобы боксировать с Богом».

С помощью этого шутливого сновидения Майк понял, что я был достаточно скромен в своей аналитической позиции и что было бы вполне достаточно, если бы я продолжал быть внимательным к сообщениям его «создателя сновидений» и не раздувался от инфляции в нашей совместной работе.

Храмы как священные убежища для интеграции любви и ненависти

Продолжалась тема храма как священного убежища, контейнирующего внутренние противоположности Майка. Ранее в храме разворачивался сюжет «афганского сна», но в нем процесс интеграции был прерван. В приведенном ниже сновидении связи приобретают устойчивый характер. Оно приснилось Майку после того, как он вышел из себя с Джереми, который утром разбудил его, ударив по лицу носками:

Я убил кого-то – мужчину. В том, что я сделал, мне нет оправданий… и я не могу «отмазаться». Меня посадят в тюрьму на долгое время, но я не хочу, чтобы меня арестовали, и я скрываюсь, уходя окольными путями. Со мной люди, в том числе двое детей. В этом городе меня прячут добрые люди. Они хотят взять меня с собой в храм! Я неохотно соглашаюсь. Они возвращают меня в тот же город, где я совершил убийство! Мне очень тревожно. Я стараюсь рассказать им, что со мной случилось… но они думают о смягчении наказания. В храме находятся судья и семья погибшего. И Джереми тоже. Не могу в это поверить! Джереми у меня на коленях. Я просто глажу его, он засыпает. Я пытаюсь вытерпеть напряжение и тревогу из-за того, что я там. Я борюсь с собой: бежать ли мне или остаться с Джереми и быть арестованным. Я смотрю в глаза Джереми и вижу, какой он невинный и хороший. Я не могу оставить его… Во мне огромная печаль из-за моего положения, но я готов явиться с повинной.

Здесь снова возникает тема «невинности», которую мы подробнее исследуем в главах 7 и 8. Вполне вероятно, что в этом сновидении образ «Джереми» следует интерпретировать не только как сына Майка, но и как носителя его ранней травмы – его души-ребенка. Видя то, какой Джереми «хороший», и наполняясь любовью к своему мальчику, Майк теперь выбирает быть видимым и уязвимым в любви вместо прежней защищенности с ее страхом перед властью «Нациста» и бесконечным бегством. Его способность делать такой выбор, то есть его вновь обретенная толерантность к аффектам, обнаруживается в сновидении в посредничающей энергии «добрых людей», которые рассматривают «смягчение вины» за его преступление и настаивают на том, чтобы привести его в то же священное убежище, где находятся и его жертвы, и его судья. Опять же он готов сдаться, чтобы остаться вместе со своим невинным «мальчиком».

Ближе к концу четвертого года анализа у Майка произошла главная интеграция. Это проявилось во многих мелочах: он стал осторожнее водить машину, поднимать меньший вес, стал внимательнее к своему телу (его мануальный терапевт сказал, что он намного дольше «держит» тело ровно); он стал больше читать и слушать музыку. Самое важное, что он стал более осознанно ценить свою семью: любовь к семье помогала ему справиться даже со своим страхом потери. Обретение связи между Эго и Самостью также принесло с собой ощущение опоры, которую создавало сплетение смысла и целостности, хотя и не им созданное, и это давало ему ощущение большей безопасности.

Однажды по дороге на сессию он увидел стаю канадских гусей, взлетающих с глади пруда. Они, перекрикиваясь, поднимались в небо и выстраивались клином. Пока он смотрел на них, один из гусей встал во главе стаи, а Майк поймал себя на мысли «Ведет ли он сам или следует невидимому маяку?» И далее мы говорили о том, насколько легче ему теперь стало «следовать» «тихому голосу» Самости. Пожалуй, до сих пор он всегда полагал, что направление выбирает он сам и что он всегда за все в ответе, это нельзя назвать иначе, как тщеславием его Эго.

Откровение, слеза Будды и появление симпатии