Иван Ефремов. Книга 3. Таис Афинская - Иван Антонович Ефремов

водой; глубокие заливы среди красных гор, с таинственно черневшими подводными скалами, поросшими огромными губками или кроваво-красными кораллами. Окаймленные кустарниками тимьяна, лаванды и ладанника, в безветренные и жаркие дни берега источали резкий аромат, умерявшийся свежим запахом моря. Дальше на юг, в Киликии, узкие горные долины, осененные исполинскими платанами, во время цветения были пропитаны ядовитыми испарениями олеандров и магнолий. Горе тем, кто задерживался для отдохновения в журчащих речках, бежавших по дну долин. На выходах к морю погребальными колоннами высились кипарисы по шестидесяти локтей высоты, невиданной в Элладе.

Целые острова серебристо-серой листвы маслин раскидывались вокруг городов и больших поселений.

На финикийских побережьях, более сухих и бедных, много дубов и кустарников, но в горах теснились такие же титаны — кедры и пихты, — как в Киликии или Карии.

Неарх рассказывал о городах. Одни радостно открывали ворота победителям-македонцам. Другие отчаянно оборонялись и за это были разграблены и вырезаны до последнего мужчины: Милет, Галикарнас, Тир, тем более Газа. Всякий раз, как заходила речь о взятых городах и сражениях, Неарх говорил об Александре. Товарищ детских игр, юношеских приключений, опальный царевич, на глазах своих близких друзей, не говоря уже о преданных гетайросах — «товарищах», цвете македонской конницы из знатных родов, превратился из неопытного яростного воина в божественного полководца. Александр свершил такое, о чем не мог мечтать никто из эллинов, ни даже его отец Филипп, давно думавший о войне с Персией. Вопреки предсказаниям опытных в политике мужей, Александр не следовал изощренной хитрости своего отца, а действовал всегда прямо, держал свое слово, точно исполнял обещания. Его способность к молниеносным решениям превосходила даже Фемистокла. Раз приняв решение, он не отступал от него с такой уверенностью в успехе, что это казалось его полководцам божественной проницательностью. В первой большой битве при Гранине старшие военачальники могли порицать его за неосторожность. Но после гигантской битвы при Иссе, когда Александр с тридцатью пятью тысячами македонцев и тессалийских — всадников разгромил сотни тысяч воинов Дария с ничтожными для себя потерями, его приближенные стали относиться к Александру с благоговейным страхом. Прежняя фамильярность отношений заменялась преклонением. Манера Александра внезапно бросаться в самые опасные места битвы делала его похожим на Ахиллеса, которого он числил в своих предках. И бился он с той же яростью, что и мифический герой. Зато за короткий срок победного похода он получил уже две тяжелые раны — в бедро и в плечо, от которых оправился нечеловечески быстро.

— Наверное, он окружил себя множеством женщин, — сказала Таис, — к столь прекрасному герою сбежались лучшие красавицы Ионии, Сирии, Египта?

Неарх расхохотался своим дробным смешком.

— Ты удивишься! Александр не имеет женщин, если не считать какой-то невзрачной вдовы, которую он взял к себе в палатку после того, как старшие полководцы посоветовали ему не возбуждать недоумения среди воинов и обзавестись любовницей. Сам Александр негодовал на торговцев невольниками, назойливо предлагавших ему красивых мальчиков.

«Почему вы считаете меня мужелюбцем?» — восклицал гневно Александр, выгоняя торговцев.

— Действительно, почему? — спросила Таис.

— Десятки тысяч молодых женщин проданы в рабство. Любую из них с первым выбором или даже всех мог взять Александр. В битве при Иссе он захватил все имущество Дария и его семью, включая мать, жену и двух дочерей. Жена Дария Статира считалась первой красавицей Азии, да и царевны красивы.

— И он не взял ее?

— Нет. И не позволил никому из приближенных, сказав, что эти женщины будут заложницами.

Таис взяла с глиняного блюда горсть карийского миндаля — обычной в Элладе еды, по которой соскучилась в Египте.

— Так он совсем не любит женщин? — спросила она.

— Я бы не сказал. Когда Птолемей намекнул ему, что персиянки царской семьи прекрасны, Александр почти с ожесточением ответил: «Да, и это мученье для моих глаз!» Нет, он чувствует женскую красоту и любит ее!

— Тогда почему же он избегает женщин?

— Мне думается — Александр не совсем человек. Он безразличен к еде и питью. Я видел, как ему претит обжорство товарищей на пирах после каждой победы. Он не зажигается алчностью при виде богатства, хотя ни один человек в Элладе не владел еще такими сокровищами. Любимое занятие у него — читать по ночам, а днем общаться с криптосами — разведчиками пути — и беседовать с философами.

— А вдова?

— Она не любит Александра и боится его, укрываясь в заднем отделении шатра, будто мышь.

Наступила очередь засмеяться Таис.

— Ты сам как понимаешь его, близкий друг? Или есть еще ближе? Птолемей? Гефестион?

— Гефестион, пожалуй, но как раз потому, что полностью противоположен Александру, Птолемей себе на уме, хотя сообразительность и быстроту его решений Александр ценит высоко. А я знаю море, от него он далек. Мы, его друзья, вместе взятые, как-то отошли от него. Соображения Александра, как и решения, непредсказуемы, поступки часто необъяснимы.

— Например?

— Иногда Александр ведет себя как мудрый правитель, милостивый к побежденным, уважающий чужие обычаи и храмы, исполненный добрых намерений к жителям завоеванных городов. А иногда — подобен дикому необузданному варвару. Разрушает города до основания, устраивая кровавую резню и разграбление. Македонцы уже давно показали, на что они способны в Фивах…

— О да! — вырвалось у Гесионы.

Неарх пристально взглянул на нее и продолжал:

— Той же участи подверглись Милет и Галикарнас, не говоря уже о Газе. Сопротивление повергает Александра в бешенство, и он расправляется с противником как дикарь, забывая все свои прекрасные слова о равенстве людей Азии и Эллады. Мне кажется, враг, мужественно сопротивляющийся, заслуживает хотя бы уважения и сохранения жизни. Ведь мужество живет в лучших людях. Как же можно избивать их, оставляя жить и давать потомство лишь слабых душой и телом? Ни один хороший хозяин-скотовод не поступит так с животными, не то что с людьми.

— Есть в этой дикости еще худшая сторона, — внезапно сказала Гесиона. Таис удивилась, но фиванка, густо покраснев, продолжала: — Среди избиваемых и продаваемых подобно скоту людей есть совсем неповторимые — художники, врачи, философы, певцы, артисты. Каждый город-государство славен своими мастерами, достижениями в создании прекрасного, в знаниях и ремеслах. Надо ли тебе говорить, что эти достижения не случаются сразу, а требуют веков, постепенного совершенствования, даже тысячелетий, как Египет, Эллада, погибший Крит. Уничтожая город-островок со всеми носителями искусства и знания, мы обкрадываем сами себя и всю ойкумену, лишаемся создававшейся веками мудрости и красоты.

Неарх поднял брови, подумал и энергично закивал в знак согласия.

— Скажи, пробовал ты говорить об этом с Александром? — спросила Таис.

— Пробовал. Сначала он слушал меня, зная, что