Иван Ефремов. Книга 3. Таис Афинская - Иван Антонович Ефремов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таис склонилась над Менедемом. Воин, смотря на нее широко раскрытыми тускнеющими глазами, успел улыбнуться ей. Каждый истинный эллин умирал с улыбкой, всегда потрясающей иноземцев. Губы Менедема шевельнулись, но Таис не разобрала ни слова. Свет погас для нее, и Таис в беспамятстве упала на широкую грудь Менедема, прижавшись к нему щекой.
Военачальники спартанцев молча подняли Таис, передав ее на попечение Гесионы. Менедем был мертв, а Эоситей глухо мычал, мотая головой, не в состоянии двинуть парализованными ногами и руками.
Главный помощник стратега, спартанец знаменитого рода, подошел к Эоситею, вынул меч и показал ему. По священному веками обычаю лаконцы всегда добивали своих смертельно раненных с их согласия, если они были в сознании. Стратег глазами попросил смерти, и через мгновение его не стало.
Гесиона привела в чувство свою госпожу и умоляла ее обождать, пока заместитель стратега не даст повозку. Гетера оттолкнула фиванку и вскочила.
— Надо ехать. Пусть приведут Салмаах! Я в сознании, — ответила она на испуганный взгляд Гесионы. — Я должна похоронить Эгесихору и Менедема, как древних героев Эллады, сама. И это надо сделать немедленно — пока они прекрасны… — шепотом добавила Таис. — Где Архимах — заместитель стратега?
Гесиона все же задержала госпожу, чтобы немного причесать и зашпилить одежду. Таис отыскала хорошо ей знакомого Архимаха, отвела его в сторону от возбужденных военачальников. Суровый пожилой воин согласился на предложение гетеры. Таис с двумя младшими военачальниками поехала в город, послав Гесиону в дом Эгесихоры с закрытой повозкой. Внутри нее на груду плащей положили тела золотоволосой и Менедема.
Архимах дал целый отряд, а лесоторговец прислал тридцать рабов с шестьюдесятью повозками брусьев душистого кедра. Таис отдала за них и за пять стволов аравийских ароматных деревьев все свои деньги, половину драгоценностей и ложе из черного дерева со слоновой костью. Зато разложение еще не коснулось двух самых дорогих афинянке людей, а они уже лежали, соединенные смертью, рядом на гигантском костре головами на север, одетые в праздничные одежды. Рыжие кони, убитые, как в древности, чтобы сопровождать Эгесихору в ее пути по полям асфоделей Аида, лежали по левую сторону. Их гривы и яркая шерсть оттеняли длинные косы спартанки, струившиеся вдоль ее тела почти до ступней босых ног. С правой стороны Менедема уложили белых дышловых жеребцов, а в ноги обоим поставили колесницу.
Костер высился на уступе под стеной западного обрыва, почти напротив дома Эгесихоры. Таис взобралась на высоту пяти локтей на угол костра и застыла в прощальной тоске, глядя в последний раз на навеки уходивших милых. В полном боевом вооружении стояли вокруг товарищи Менедема, молчаливые, хмурые, ощетинившись наклоненными вперед копьями. Час назад они похоронили своего стратега за стеной маленького эллинского кладбища на восточном берегу Нила. Рыдали рабыни обеих гетер, сдерживая крики, как приличествовало в Элладе. Двух слуг, завопивших по египетскому обычаю, быстро удалили. Теперь только резкие вопли деревянных похоронных флейт — гингр — нарушали беспокойную тяжелую тишину. Жрец готовился совершить последнее возлияние и негромко возносил мольбы владыке подземного царства. В почтительном отдалении стояла огромная толпа мемфисцев — поклонников золотоволосой укротительницы коней и просто любопытных.
Спокойны и прекрасны казались лица Эгесихоры и Менедема. Слегка приподнятые брови спартанки придавали несвойственное ей выражение милого недоумения. А Менедем улыбался той слабой улыбкой, которую он послал Таис с последним вздохом.
Таис еще не успела осознать глубину своей утраты. Только прошлым вечером виделась она и с Эгесихорой и с Менедемом, только несколько часов назад ее верный атлет стал между нею и неминуемой смертью. Сейчас острее всего чувствовала она уходящую красоту своих близких, лежавших на общем погребальном ложе, во всем подобных древним героям Эллады. Когда Таис, сойдя с костра, поднесет факел к сухим и смолистым бревнам, перестанет существовать то прекрасное, что радовало ежечасно, ежедневно и ее, и других людей. И гетера не решалась на это последнее усилие, несмотря на знаки, подаваемые ей жрецом. Таис понимала, что нужно спешить, иначе на египетской жаре разложение навсегда испортит облики ее спартанцев. Они останутся в ее памяти такими, какими она увидит их в самый последний миг.
Таис оглянулась. Ряды спартанцев стояли по-прежнему недвижно, воины смотрели на погибших. Одним прыжком афинянка соскочила с костра. Тотчас же ей подали горящий факел. Подняв его высоко над головой, Таис замерла на несколько мгновений. Воины через одного, отдав свои копья товарищам, стали брать смолистые палки, зажигать их в жаровнях, дымившихся ароматами в четырех углах костра.
Таис обошла костер, стала в головах и сунула факел под груду тонких кедровых щепок. Пламя, почти незаметное на солнце, дохнуло жаром, поднялось до края помоста, взвился редкий голубой дым. Лаконские воины быстро подожгли костер со всех сторон, затрещали конские хвосты и гривы, потянуло резким запахом паленого волоса. Таис взглянула в последний раз сквозь пляшущее пламя. Ей показалось, что Менедем шевельнул рукой, как бы прощаясь, и афинянка отвернулась. Опустив на лицо легкий египетский шарф, служивший здесь летом вместо химатиона, Таис, не оглядываясь более, пошла домой вместе с Гесионой.
Завтра, когда остынет жар огромного костра, спартанцы соберут пепел от тел Эгесихоры и Менедема, смешавшийся с пеплом ее лошадей, и высыплют на середине Нила, стремящегося к Внутреннему морю, на северных берегах которого выросли оба. А еще через день спартанцы тоже поплывут вниз по реке к Навкратису, откуда лежит путь в Лакедемон. Спартанцы настаивали, чтобы Таис уезжала с ними, но гетера отказалась. Она не могла сразу уехать из Мемфиса, полного воспоминаний. Да и возвращаться в Элладу теперь было незачем. Из Афин доходили тревожные слухи о смутах, вызванных речами Демосфена, и весь эллинский мир, растревоженный неслыханными победами македонского царя, казалось, готовился двинуться на восток, в запретные ранее пределы.
Глава седьмая
ПРОБУЖДЕНИЕ ГЕСИОНЫ
Таис провела взаперти пять дней, никого не принимая. Она лежала, распростершись, ничком в полумраке спальни, и допускала к себе только Гесиону, которая старалась заставить госпожу поесть. Дружба с фиванкой, крепнувшая исподволь, несмотря на нарочитое старание Гесионы держаться служанкой, теперь для одинокой и горюющей Таис усилилась внезапно, подобно любви. По существу, Таис давно и крепко привязалась к «рожденной змеей». Трудно было не полюбить отважную, чистую и красивую дочь Беотии.
Таис вышла один раз вечером,
