Каменный плот - Жозе Сарамаго

Тем более, что неизвестно, сколько ещё его осталось. Радиоприемники и телевизоры включены теперь круглосуточно, ибо привычная сетка вещания изменена — в любую минуту может быть прервана передача и прочитан выпуск новостей, сводка последних известий, нарастающих как снежный ком: осталось триста пятьдесят километров, триста двадцать пять, сообщаем, что полностью завершена эвакуация населения островов Санта-Мария и Сан-Мигель, а на прочих она идет ускоренными темпами, осталось триста двадцать, на базе в Лажесе находится небольшая группа американских ученых, которые покинут её на вертолетах в самый последний момент, дабы с воздуха следить за столкновением, мы говорим «столкновение», воздерживаясь от определений и эпитетов, просьба португальского правительства включить нашего соотечественника в качестве наблюдателя в состав группы была отвергнута, осталось триста четыре километра, а сотрудники радио — и телередакций, отвечающих за развлекательные и образовательные программы, ломают себе голову над тем, что же выпускать в эфир: Классическую музыку, говорят одни, это соответствует драматизму ситуации, Это произведет гнетущее впечатление, возражают им, лучше бы что-нибудь полегче, французские шансонетки тридцатых годов, португальские фадо, испанские малагеньи и севильисы, и, конечно, рок и фолк, и побольше победителей конкурсов Евровидения, Подобное веселье оскорбит чувства людей, переживающих самые критические часы своей жизни, отвечают им поборники симфоний, Ну да, тогда давайте сплошной траурный марш запустим, огрызаются адепты эстрады, и спору этому не видно конца, осталось двести восемьдесят пять километров.

Жоакин Сасса включал свой транзистор лишь время от времени и ненадолго, хоть у него имелись запасные батарейки, но кто же знает, что завтра будет? — это самая ходовая фраза, она у всех на устах — но нетрудно предположить, что ничего завтра не будет, а, может, не будет и самого завтра, и вообще ничего, кроме смерти и разрушения, миллионов трупов, гибели половины Пиренейского полуострова, который уйдет под воду. Однако те минуты, когда приемник выключен, очень быстро становятся совершенно непереносимыми, а время делается физически ощутимым, плотным и вязким, застревает в глотке, стоит комом в горле, то и дело кажется, что вот сейчас и последует такой удар, что мы издали почувствуем его, и, не в силах выдержать подобное томление и напряжение, включает Жоакин Сасса свой прибор. И тогда раздается пленительный голос самой жизни, распевающей на разных языках про любовь и разлуку, и тогда все переводят дух, хотя за то время, которое потребовалось, чтобы сообщить нам: Милый мой Пантоха, мне без тебя так плохо, мы приблизились к смерти ещё на двадцать километров, но разве это имеет значение, если нас ещё не оповестили: Прямо по курсу Азоры! — так что можем ещё попеть.

Они сидят под деревом, в тени, только что окончили свою трапезу, а выглядят настоящими дикарями, да и ведут себя не лучше: такие разительные перемены за столь ничтожный срок: вот оно, отсутствие комфорта — грязная мятая одежда, мужчины обросли щетиной, нет, конечно, мы не осуждаем ни их, ни их подруг, чьи поблекшие от забот и тревог губы давно забыли вкус и цвет помады, быть может, в последние часы они причешутся, подкрасятся, подмажутся, ибо если прощание с жизнью, по их мнению, таких забот не стоит, то смерть надлежит встретить как полагается, Мария Гуавайра склонясь на плечо Жоакина Сассы, сжимает ему руку, две слезы повисли у неё на ресницах, но это не от страха перед тем, что случится, это любовь увлажнила глаза. Жозе Анайсо обнимает Жоану Карда, прикасается губами к её лбу, к зажмуренным векам, ах, если бы хоть этот миг взять с собой туда, куда я отправляюсь, о большем я и не прошу, один лишь миг, вот этот, не обязательно тот, когда звучат эти мои слова, можно другой, тот, что был раньше, за миг до него, за миг до того мига, который сейчас уже почти неотличим от всех прочих, но я не ухватил его, когда он длился, а теперь уже поздно. Педро Орсе встал и отошел прочь, седые волосы холодным блеском сверкают на солнце, тоже ведь нимб, не хуже, чем у спутников его. Пес понуро побрел следом. Но уйдут они недалеко. Теперь все стараются держаться вместе, поближе друг к другу, никто не хочет оказаться в одиночестве, когда пробьет час неизбежного. Конь, который, как уверяют ученые, — единственное животное, не знающее, что когда-нибудь умрет, испытывает настоящее блаженство, отдыхая после тяжелейших трудов и долгой дороги. Он жует солому, вздрагивает кожей, чтобы согнать мух, обмахивает длинным хвостом гнедой круп и, вероятно, не предполагает, что не будь всех этих событий, окончил бы свои дни в полумраке разрушенной конюшни, где все углы затянуты паутиной, вот уж воистину — не было бы счастья, да несчастье помогло.

Прошел день, настал и минул другой, оставалось полтораста километров. Страх растет как черная тень, прибывает, будто вода, испытывающая плотину на прочность, подрывает её каменный фундамент, и вот — где тонко, там и рвется — вырывается наружу, а люди, которые до сих пор держались более или менее спокойно в местах, облюбованных ими для своих биваков, устремляются на восток, сообразив теперь, что находятся чересчур близко от побережья всего в каких-нибудь семидесяти-восьмидесяти километрах — и в воспаленном воображении им представляется, как следом за распарывающими пиренейскую твердь Азорами врывается море, и, как знать, вдруг от удара проснется вулкан на острове Пико, и никто в эту минуту знать не хочет, что нет на острове Пико никакого вулкана, и никаких иных объяснений не слушает. Ну, разумеется, дороги вновь забиты до отказа, намертво затянулись узлы транспортных развязок, а потому нельзя ни продвинуться вперед, ни вернуться назад, но из оказавшихся в мышеловке людей очень немногие решились бросить свои убогие пожитки и броситься в чем есть в поля — не до жиру, быть бы живу. Чтобы сдержать эту волну, португальское правительство решило подать пример мужества и, покинув безопасный Элвас, обосновалось в Эворе, тогда как правительство испанское переехало в Леон, и президент республики с королем отправляют оттуда обращение к нации — каждый, разумеется, свое и к своей — ибо мы, к сожалению, забыли упомянуть, что президента и короля во всех этих передрягах сопровождают соответствующие должностные лица, и спешим исправить это упущение, ибо иначе не сумеем объяснить, что оба первых лица государства изъявляли готовность устремиться навстречу обезумевшим толпам своих граждан, раскинуть руки крестом и рискнуть собственной жизнью, чтобы остановить их, снова воскликнув: Friends, Romans, countrymen, нет, ваше величество, нет, господин президент, объятая паникой невежественная чернь не оценит и не поймет вашего порыва, нужно обладать высокой культурой и достичь определенной степени цивилизованности, чтобы, увидев посреди дороги монарха или законного избранника с раскинутыми руками, остановиться и спросить, чего они тут забыли.

Итак, это случилось. В семидесяти пяти километрах от восточной оконечности острова Сан-Мигель, когда ничто не предвещало перемену, без всякой видимой причины, без малейшего толчка Пиренейский полуостров отвернул северней. Покуда во всех европейских и американских географических институтах обескураженные исследователи всматривались в данные, полученные со спутников, и спорили, надо ли обнародовать их, миллионы пребывавших в ужасе испанцев и португальцев оказались вне опасности, хоть и не знали этого. Покуда длились эти трагические минуты, нашлись такие, кто затевал драку в надежде получить удовлетворение и погибнуть в честном бою, а другие, не в силах побороть страх, покончили с собой. Одни каялись в грехах, иные, сочтя, что уже не успеют снять с души их бремя, спрашивали Бога и дьявола, какие новые прегрешения могут они совершить в остающееся время. Родильницы мечтали, чтобы дети их умерли мертвыми, роженицы были уверены, что плод так навсегда и останется у них во чреве. И когда на весь мир грянул крик: Спасены! Спасены! — многие не поверили в спасение и продолжали оплакивать близкую и неотвратимую гибель до тех пор, пока не развеялись последние сомнения: правительства поклялись в этом, ученые представили объяснения: все дело в сильнейшем подводном течении, созданном искусственно, вот только непонятно кем — тут и разгорелись споры американцами или же русскими.

Поднялось ликование по всему полуострову, а особенно на той узкой его полоске, где сгрудились беженцы. Как хорошо, что час спасения пришелся на светлое время суток, как раз когда те, разумеется, кому ещё было что есть, собрались обедать, а иначе последствия могли быть просто непредсказуемыми и уж во всяком случае — трагическими, говорили лица, облеченные властью, но уже очень скоро они пожалели о своей скороспелой радости, поскольку едва успев убедиться в истинности доброй вести, люди тут же всей многотысячной толпой пустились в обратный путь, домой, и властям пришлось распустить довольно жестокий слух о том, что полуостров может ещё вернуться к первоначальной своей траектории. Не все поверили в эту уловку — людей уже обуяло новое беспокойство, и в мыслях они уже видели города, деревни, села, которые пришлось оставить, город, деревню, село, где они жили прежде, улицу, по которой ходили, дом — дом, который опустошили и разорили расторопные молодцы, не поверившие вздорным россказням, а если и поверившие, то принявшие зловещую перспективу как нормальный профессиональный риск, неотъемлемый от работы, требующей еженощно совершать тройное сальто-мортале, и не сочтите это игрой больного воображения — по всем этим опустелым городам и селам уже шастало, сторожко оглядываясь, разнообразное ворье и жулье, честно, в лучших традициях корпоративной этики договорившееся между собой: Кто первый пришел, первым и чистит дом, разборок не устраивать, потому что хватит на всех. Несказанно повезло этим мазурикам, что никто из них не попытал счастья в доме Марии Гуавайры, ибо его стережет поденщик с заряженной двустволкой, который пустит туда лишь законную хозяйку, сказав ей: Сберег я, сеньора, ваше добро, теперь выходите за меня замуж, если только, утомясь от бессменного и бессонного, ночи напролет, караула, не приляжет он на гору голубой шерсти и не заснет, подрубив таким образом под корень возможность своего семейного счастья.