Лита - Александр Минчин

Время от времени я захожу на Главпочтамт и проверяю до востребования, куда мне пишут бывшие дамы из Сочи, Туапсе, Ялты. В этот раз я получаю одно-единственное письмо, в конверте, подписанном красивым, изящным почерком. Знакомо-незнакомым. Я раскрываю конверт.

«Алешенька, любовь моя…»

Я разрываю письмо на куски. Взбешенный, что она осмеливается ослушаться и писать мне.

Я хотел, чтобы она исчезла с этого белого света. Не слышать и не видеть, никогда. Это был последний приказ, тогда, в парке. Чтобы в голове этот период был пустым. Полость. Но раз (а то и два) в неделю я получаю конверты, подписанные красивым, изящным почерком. Я знаю, что в них яд. Я рву их, не читая, и тут же выбрасываю, чтобы даже не носить в кармане. Страдания души — как передать их. Они не передаваемы.

Они невыразимы словами. Сначала мне казалось, что Достоевскому это удалось. Перечитываю — но и ему это не удалось.

Через мою квартиру идут потоком. Каждую ночь другая. Я знакомлюсь на улицах, в театрах, в кино, где попало. Мне нужно совершенно забыться. Чтобы в голове не рассуждалось и не размышлялось. Ни одной мысли, никакой.

Девушки разные, разно-похожие. Я думал, что, меняя их постоянно, я как-то сбалансирую все происшедшее и стану уравновешенней, спокойней. Я не могу это выразить словами, как будто я платил по какому-то неоплаченному счету, и с каждой платой мне становилось легче, психически. Как будто я смывал с себя грязь — с каждой новой гетеркой. Я не считал, что изменяю Вике, так как у меня не было никаких обязательств перед ней, как и прав, она была в череде многих. Я встречался с ней раз в неделю и только потому, что знал, что она будет обижаться. Я не хотел ее обижать. И будет ждать моего звонка. Я не мог, когда меня ждали.

Хотя звонила она часто. Гораздо чаще, чем раз в неделю. Иногда я просто не брал трубку. Тем более, когда был… Я никогда не врал. Она никогда не спрашивала. Думаю, догадывалась… Зачем я ей нужен был, я не знал, но, видимо, зачем-то был нужен. Когда у ее ног могла лежать вся Москва. Мужицкая…

А «эту» — первые встречные поманили, и она села.

Близился Новый год. Я долго думал и решил, чем идти в какие-то Дома — литераторов, киноактеров, журналистов, композиторов, театральных деятелей, — устроить большую гулянку дома, с Вивьен в роли Маргариты. Я также сознавал, что моей Беатриче на этом вечере будет Вика, и она, естественно, ожидала этого. И что придумать, почему я не с ней в новогоднюю ночь, я не знал и не хотел придумывать. Хотя были уже Вера, Зара, Анна, Злата, похожая на принцессу, и другие, подающие страстные надежды, что с ними я смогу забыться. И не будет так болеть внутри.

Готовиться начали уже тридцатого. Марек, Вивьен и ее подруга, предназначенная мне… в помощь, в случае какого-то случая, развили фантастическую деятельность. На столе, кроме хлеба, не было ничего русского, даже соления были французские. Десять бутылок шампанского «Вдовы Клико» стояли запотевшими на столе. Марек был назначен мною Мастером, а Вивьен — Маргаритой.

— Твой бал, — сказал я и поцеловал ей руку.

Она тонко, по-французски, улыбнулась.

Вика красовалась в обалденном вечернем туалете, с оголенной спиной. За столом собралось человек двадцать, и ждали еще. Судя по мужским взорам-взглядам, Вика составляла нелегкую конкуренцию «Маргарите». Ее подруга Натали (то ли Мари-Натали) сидела от меня по другую руку.

В два часа ночи приехал Иларион со своим электроорганом, ударником и трубачом. Бог джаза — Иларион. И началась такая гулянка, что даже у Вивьен округлились глаза.

Напившись, я предложил Вике пойти спать втроем. Правой рукой я обнимал Натали, то ли Мари-Натали, вернее, я опирался на нее. Чего французы вечно мудрят с именами?! Обидевшись, в шесть утра Вика собралась уехать домой. Кто-то из застольных кавалеров тут же бросился ее провожать. Она ожидала, что я буду просить ее остаться или возражать…

Самое интересное, что все очутились в одной постели: Марек, Вивьен, Натали и я. А вот что было потом, я совершенно не помню. (Но, кажется, для Вивьен это было не в первый раз…)

Проснулись мы к пяти часам. И сели догуливать, выпивать за Новый год — уже в Новом году.

Только наш умный институт открыт второго января. Зачеты, сессия. Я вырываюсь из него, как из ада, когда стемнело, и слышу позади шаги. Я не верю, но поворачиваюсь, думая, что это… Это Светочка.

— Я подумала, Новый год, нужно поздравить Алешеньку.

Она наклоняется, целуя меня в щеку.

— Очень мило с твоей стороны. — Я поздравляю ее, целуя в другую.

Она смотрит ожидающе на меня.

— Еще не время? — спрашивает она доверительно.

— Еще нет, — говорю я с улыбкой, думая об ожидающей меня в кровати Натали. Или Мари-Натали. Светочка все же не француженка… Ее могли смутить французские методы любви. (Я, как всегда, глубоко ошибался!)

— Обещанного три года ждут, Алешенька? — говорит Светочка, прощаясь.

Я смотрю на ее выточенную спину, скольжу взглядом вниз. «Надеюсь, не так долго», — говорю я себе. Кажется, я выздоравливаю.

Но если я приглашу ее, это будет самый большой удар по змее. Сразу узнает весь курс.

Двадцать пятого января мой день рождения. Я захожу на Главпочтамт и получаю сразу два письма и пакет, надписанные одинаковым почерком. Я раскрываю пакет, разрывая бумагу: красивый шарф тонкой выделки, — я выбрасываю его вместе с письмом в мусорник.

Вечером раздается звонок. Это Вика.

— Я хочу поздравить тебя с днем рождения. И пожелать тебе…

— Себя! — шучу я.

Она улыбается, я чувствую.

— Я хотела бы заехать и подарить тебе подарок.

— Я не один, если тебя это не смущает…

Трубка вешается. Что я опять сделал не так?!

Похожая на принцессу Зара деликатно говорит:

— Я не вовремя приехала? Я могу уйти и приехать в другое время.

— Что ты, наоборот, — говорю я и приглашаю ее за стол, доставая бутылку итальянского и грузинского вина. Я не знал, какое ей понравится.

Около института меня ждет машина знакомого цвета. Я не сопротивляюсь, это без толку, и сажусь в нее. Уже темно, уютно мерцают фонарики на приборах.

— Добрый вечер. Проезжал мимо, подумал, подвезу по пути.

— Нам не по пути. У нас разные дороги. И проезжали вы не мимо.

— Я звонил домой, мама сказала, что ты там не живешь. Но телефон не смогла дать.

— Я вас слушаю?

— Куда?

— Вы не похожи на шофера. И я не могу позволить себе такую роскошь. Не получая стипендии.

— Алеша, она целые дни напролет сидит и плачет. Или кладет голову на телефон и, как безумная, ждет звонка. Мне кажется, она сошла с ума. Она только повторяет твое имя. И две фразы: «Что я наделала?» и «Почему он должен опять страдать».

— О чем-нибудь другом. Мне это совершенно неинтересно, или лучше я выйду из машины.

— Алеша, не надо выходить, давай поговорим как мужчина с мужчиной. Я знаю, что ты гордый и никогда ей не простишь. Я знаю эту боль. Вера мне изменяла.

Я с удивлением посмотрел на него.

— Один раз. На отдыхе. Курортный роман.

— Это совсем другое.

— Но ты понимаешь, она так сойдет с ума.

— Пусть позвонит, с которым… он ее вылечит. При чем здесь я?

— Алеша, она спит, видит и бредит тобой и твоим именем. Она готова изрубить себя на куски, лишь бы замолить свой грех.

Он расковыривал углубление в моем сердце и все глубже и глубже залезал в душу.

— Если ты ее простишь, она для тебя…

— Да вы, видимо, с ума там все сошли, если предлагаете мне такое.

Я на полном ходу дергаю дверь, она открывается, он резко тормозит, я выпрыгиваю на снежный тротуар и падаю. Он хочет мне помочь.

Сучка, самка, греховодница, блядина, порушившая и предавшая все, все, все!.. Сгори она в геенне огненной.

Около дверей меня ждет Вика, притоптывая мушкетерскими сапогами до колен. Поистине вечер неожиданных встреч.

— Здравствуй, Алеша. Я была не права тогда, прости меня.

— Когда — тогда? — Я уже не помню, что было когда. Вроде у меня сегодня свободный вечер…

— Можно я зайду, я замерзла, пока ждала тебя.

Я киваю, открывая дверь. Она снимает свою, каракульчой подбитую, кожанку и остается в тонкой юбке и белой батистовой рубашке со стоячим воротником.

— Я привезла тебе подарок. Как ты жил, как ты был? Скучал по мне?

— Нет, — говорю я правду. Я всегда говорю правду.

Она вздрагивает.

— А по моему телу?

— Нет, — говорю я.

Она расстегивает верхнюю пуговичку воротника. Потом вторую.

— Шее, коже, плечам?

Она расстегивает еще несколько пуговичек до груди. Она без лифчика. У нее впечатляющая попа, но маленькая грудь. Вообще-то ей не нужен лифчик…

— Это что, новая роль, ты репетируешь? Стриптиз по-русски.

Она расстегивает кофту до пояса и сбрасывает ее.

— Когда ты целовал меня последний раз? Обнимал?