Чуть свет, с собакою вдвоем - Кейт Аткинсон

— «Насильник и невеста». Пишут, что это «настоящий нуар», — сказала Мэрилин Неттлз. — По сути дела, книжки для тех, кто не умеет читать. — Она вперилась в вопящую бабу на обложке. — Женщины в опасности, — сказала она, протягивая Джексону кружку кофе. — Идут нарасхват. Любопытно, отчего так.

— Да уж, — согласился он.

Кружка, наверное, давненько не встречалась с моющими средствами. Теперь Мэрилин Неттлз, подлеченная алкогольным «Нескафе», похоже, беседовала охотнее, хоть и не слишком охотно. Она закурила, не предложив сигарету Джексону, и сказала:

— Ну так чего вы хотите?

— Что вы мне можете сказать о Кэрол Брейтуэйт?

— Да толком ничего. Немногим больше, чем было в газете. А что? Вам она зачем?

— Я работаю на клиента, — сказал Джексон. — По-моему, он как-то связан с Кэрол Брейтуэйт.

— Как зовут?

— Боюсь, это конфиденциальная информация.

— Не смешите, вы же не священник. Не тайну исповеди разглашаете.

Джексон уперся:

— Был ваш репортаж в газете, а потом дело как будто испарилось. Вы тогда разговаривали с кем-нибудь, выяснили что-нибудь о Кэрол Брейтуэйт?

Она вопросительно глядела на уголек сигареты, словно ждала подсказки.

— Столько вопросов, и так давно дело было, — пробормотала она.

— Но вы ведь должны помнить, — сказал Джексон.

— Прямо-таки должна?

— Вы слышали имена Линды Паллистер или Трейси Уотерхаус? Тысяча девятьсот семьдесят пятый, соцработница и полицейский констебль? Звоночек не звонит? — (Что-то мелькнуло в глазах у Мэрилин Неттлз.) — Надин Макмастер? Доктор Иэн Уинфилд? Китти Уинфилд? — не отступал Джексон.

— Ради бога, слишком много имен! — огрызнулась она. — Я почти ничего не знаю. Меня, если можно так выразиться, поощряли ничего не знать. Велели не лезть.

— Велели?

— Вот именно, велели. И мне тогда не показалось, что это пустые угрозы. Никаких статей, никаких репортажей о следствии, забудь, что все это было.

— То есть вам кто-то угрожал? Кто?

— Ой, опять имена, — отмахнулась Мэрилин Неттлз. — Вечно все хотят имен. Теперь уже не важно. Все равно мы почти все перемерли, даже те, что еще живы. — Она, похоже, отбыла в дебри собственного сознания. Потом возвратилась и пальцем постучала по рукописи на столе. — Я уехала в Лондон, хотела прорваться в крупную газету, ничего не вышло. В итоге вернулась сюда, пишу местные новости для «Уитби газетт» и эту ерунду, только чтоб на плаву удержаться.

— Ну, — сказал Джексон, — все мы оказываемся не там, где ожидали.

— Женщина умерла и похоронена — я не понимаю, почему нельзя оставить ее в покое, почему все так мечтают ее выкопать.

— Все?

— Ко мне сегодня приезжал какой-то человек. Тоже сказал, что частный детектив. Если хотите знать мое мнение, вам обоим только швабрами вразнос торговать.

— А визитку он оставил?

Мэрилин Неттлз пошарила в груде страниц «Насильника и невесты» и вытащила дешевую визитку.

— Брайан Джексон, — вздохнул Джексон.

Они всю неделю ходят друг за другом по пятам, это ясно. Уехав из Уитби, Брайан Джексон подвез Джексона. И это его имя было в ежедневнике Линды Паллистер в то утро, когда Джексон назначил с ней первую встречу. Джексон прочел «Б. Джексон» и решил, что Линда Паллистер перепутала. И о чем же таком Брайан Джексон ее расспрашивал, если она потом исчезла?

Мэрилин Неттлз тоже вздохнула, вроде взяла себя в руки и продолжила:

— Тогда многое пришлось скрывать от общественности, вычеркивать, «дабы оградить несовершеннолетнего», что называется. Суд то одно запрещал, то другое. Мне толком ничего не позволили написать о Кэрол Брейтуэйт, а о ребенке вообще ни слова.

— О ребенке? — переспросил Джексон, от волнения чуть не подскочив с пыльного дивана. Ребенок — это ведь Надин Макмастер? Как же иначе. — Вы ничего не сказали о ребенке.

— А вы и не спрашивали. Звали Майкл. Мальчик, четыре года.

Джексон в разочаровании снова рухнул на диван:

— У Кэрол Брейтуэйт был сын?

— Да. Говорили, что защищают его от газетчиков, от любопытной публики. История-то — сенсация.

— Почему?

— Ну, его заперли в квартире с телом матери. Посчитали — вышло, что недели на три. Но понимаете, он ведь был свидетелем убийства… а потом исчез.

— Думаете, тоже убит?

— Практически. Сгинул в системе, опека, изуродованная жизнь, — утомленно сказала она. — Я устала от этого допроса, у меня много работы. Вам пора.

Мэрилин Неттлз внезапно встала, покачнулась и вцепилась в край стола, а Джексон вскочил с дивана — ловить ее, если надо. Задел рукопись, и страницы «Насильника и невесты» бестелесными птицами спорхнули со стола. Шум разбудил кота, кот сузил злые пустые глаза и за две секунды разогнался от нуля до упора — зашипел и зафыркал на Джексона.

Джексон уходит направо за кулисы, преследуемый котом.

Еле улизнул. Кинул собаке галету — высоко подбросил. Собака прыгнула и ловко поймала на лету.

Может, девочка на фотографии — все-таки не Надин Макмастер. Но напрашивается вопрос: если Брайан Джексон копает ту же таинственную жилу, что и Джексон, — Линда Паллистер, Мэрилин Неттлз, Трейси Уотерхаус, — тогда что — или кого — он-то ищет?

Едва подъехав к дому Линды Паллистер, Барри уловил, как затрепетали кружевные занавески в окрестных домах. Любознательные соседи, лучшие друзья полицейского. Он вышел, позвонил, но как-то не создавалось впечатления, что дома кто-то есть. Шторы задернуты, и в целом дом покинутый. Барри заколотил в дверь, крикнул в щель почтового ящика: «Линда!»

Из ниоткуда появилась этакая Гиацинт Букет,[151] не женщина, а Соседский Дозор, — очевидно, караулила за бирючиной.

— Дженис Поттер, — сказала она. — Живу по соседству. Я могу быть вам полезной?

— Не знаю, — сказал Барри. — Вы в курсе, на какую лошадку ставить полчетвертого в «Лингфилд-парке»? — Он помахал удостоверением. — Я ищу миссис Паллистер, Линду Паллистер.

— Вчера ее тоже искали. Какой-то человек, сказал, что частный детектив.

— Помните, когда в последний раз видели Линду?

— Вчера вечером, — тотчас ответила она. — Как раз «Балкер» закончился. Она села в машину. Потом не возвращалась.

— В какую машину? — Кому нужны видеокамеры, когда есть следопыты-любители?

— Четырехдверную, — сказала она. — Серую.

— Ночью все машины серые, — сказал Барри.

Этот Джексон — какой-то клятый Алый Первоцвет,[152] везде поспел, вечно на один шаг опережает Барри. И где ни появится, пропадают женщины.

— Так, — сказал Барри, сев в машину. Он теперь частенько беседовал с машиной; а она не возражала и не канючила. — Допустим риторики ради, что этот Джексон ведет расследование по поручению ребенка Кэрол Брейтуэйт, сколько ему уже — под сорок? — (Популярная нынче херь, «побольше узнать о себе» и тому подобное. Барри не из таковских, он бы счастлив был знать о себе поменьше.) — И значит, по поручению Майкла Брейтуэйта он выходит на Линду Паллистер. — (Мне задают вопросы, сказала она в среду.) — И тот же самый мужик, Джексон этот, по той же самой причине, из-за Кэрол Брейтуэйт, ищет Трейси. Но затем Линда и Трейси исчезают. Ничего хорошего, правда же?

Майкл Брейтуэйт пробудил свою мать от вечного сна. И теперь она воскресает, налетает пыльной бурей, алчет справедливости, алчет отмщения. Трагедия о мести.

Джексон с собакой — пара фланеров — шагали по пирсу. Солнышко пекло Джексону череп. Он бывал в Уитби мальчишкой. Неизвестно, откуда взялись деньги на отпуск, им не хватало денег на приличную одежду и еду, не говоря уж о мороженом или театре, а про отпуск лучше и вовсе не заикаться. Джексону было лет пять-шесть — вдвое младше сестры и еще достаточно мал, еще ее любимчик. Фрэнсис уже был угрюмым подростком, вечерами ошивался в залах игровых автоматов. От их увольнительной не осталось фотоулик, потому что ни у кого из них отродясь не водилось фотоаппарата. Богачи постоянно заказывали свои портреты, а бедняки скользили сквозь историю незримо.

Невозможно объяснить это примитивное прошлое дочери, не говоря уж о сыне, родившемся в научно-фантастическом будущем, где всякое мгновение жизни записывается на цифру, обычно мистером метросексуалом Джонатаном Карром. (Едва заходила речь о Джонатане, Джулия юлила необычайно — даже для нее перебор. Это что значит, между ними все кончено?)

О давнишнем семейном отпуске в Уитби воспоминаний сохранилось с гулькин нос — все больше импрессионистские всплески звуков и запахов. Они жили в гостевом доме, где гонг сзывал их к ужину и подавалась еда, потрясающе непохожая на домашний картофельно-хлебный рацион; по сей день самое яркое воспоминание — тушеная курица и лимонный пудинг, которые мать понюхала и сказала: «Шикарно, ничего не скажешь», словно эта пища была ей упреком, а не поводом насладиться.