Сыновья - Пэрл Бак

И он так грозно сверкнул глазами, что солдаты поспешно дали слово выполнить его приказ.

Так поступил Ван Тигр и отослал братьев домой, дав им слово расправиться с бандитами; они подняли с пола руки своих родителей и бережно сложили их в мешок, чтобы похоронить стариков в целости, и вернулись в свою деревню, восхваляя милосердие Вана Тигра.

Но когда Ван Тигр отослал братьев и на досуге подумал о том, что обещал, он испугался, так как понял, что доброе сердце завело слишком далеко его, и образумился, потому что вовсе не намерен был терять хороших солдат и ружья в стычке с бандитами. Кроме того, он знал, что в его армии, как и во всякой другой, есть лентяи, которые ищут, где лучше, и они могут перебежать к бандитам, а ружья унесут с собой. Так он сидел, погрузившись в размышления и сожалея, что поторопился и слишком расчувствовался при виде того, что принесли с собой братья.

Он все еще сидел в своей комнате, когда вошел посланный с письмом, и оно было от его брата, Вана Купца. Ван Тигр надорвал край конверта, вынул письмо и прочел его; в нем уклончиво и намеками брат сообщал ему, что ружья куплены и будут доставлены в такое-то место в такой-то день и что они спрятаны в мешках с зерном, которое везут для помола на большие мельницы Севера.

Ван Тигр пришел в великое замешательство, так как нужно было добыть оружие во что бы то ни стало, а люди его уже рассеялись по всей области в погоне за бандитами. Он долгое время сидел, проклиная про себя этот день, но тут в комнату вошла женщина, которую он любил. Она вошла, необычайно кроткая и томная, потому что была середина знойного дня, на ней была надета только куртка из белого шелка и штаны, и она расстегнула воротник своей куртки, и видна была шея, нежная, полная, гораздо светлее лица.

Ван Тигр, несмотря на свою озабоченность, увидел ее, и его внимание привлекла и остановила эта красивая шея; ему захотелось отбросить на мгновение заботы и дотронуться пальцами до этой бледной шеи, и он стал ждать, чтобы она подошла ближе. Она подошла, облокотилась на стол и сказала ему, глядя на письмо, которое он все еще держал в руках:

— Что с тобой случилось, что ты так мрачен и грозен? — Она подождала ответа, потом рассмеялась негромким и резким смехом и сказала: — Надеюсь это не из-за меня, а то я подумала бы, что ты хочешь меня убить, — такой у тебя грозный вид.

Ван Тигр протянул ей письмо, ничего не говоря, а глаза его не отрывались от обнаженной шеи и от того места, где она переходила в грудь. Так велика была его любовь к этой женщине, что даже сейчас он не скрыл от нее ничего. Она взяла письмо и прочла его, а он гордился тем, что она умеет читать, когда она нагнулась над письмом, слегка шевеля во время чтения тонкими, резко очерченными губами, и подумал, что нет женщины красивей. Волосы ее были теперь гладко причесаны, напомажены и лежали узлом на шее в маленькой сетке из черных шелковых нитей, а в ушах ее висели золотые серьги. Она прочла письмо, снова сунула его в конверт и положила на край стола, а Ван Тигр смотрел на ее ловкие, легкие руки, тонкие и проворно двигавшиеся, и потом сказал:

— Не знаю, как достать эти мешки с зерном. А достать их нужно, все равно — хитростью или силой.

— Это нетрудно, — сказала женщина вкрадчиво. — Нетрудно пустить в ход и силу и хитрость. У меня уже составился план, пока я читала это письмо. Тебе придется только послать отряд своих людей, под видом бандитов, — тех самых бандитов, о которых теперь говорят, и пусть они украдут зерно, как будто для себя. Кто тогда узнает, что ты в этом замешан?

Ван Тигр засмеялся своим беззвучным смехом, потому что план показался ему очень разумным, и притянул ее к себе, так как он был один: часовые всегда оставляли комнату, как только она входила, и когда его грубые руки насытились ее нежным телом, он сказал:

— Не было еще такой умной женщины, как ты! В тот день, когда я убил Леопарда, я завоевал свое счастье.,

И утолив свой голод, он вышел, позвал Ястреба и сказал ему:

— Ружья, которые нам нужны, находятся в тридцати милях отсюда, там, где перекрещиваются две железные дороги. Они в мешках с зерном, которые везут на северные мельницы. Возьми пятьсот солдат и оружие, вели им переодеться бандитами и отправляйся туда, захвати эти мешки, как будто бы для бандитского становища. А поблизости держи наготове ослов и повозки и вези мешки сюда, вместе с зерном.

Ястреб был человек ловкий и надеялся на свой ум и изворотливость, тогда как приятель его, Мясник, надеялся на свои кулаки, огромные, словно глиняные кувшины, — такое хитрое дело пришлось ему по вкусу, и он поклонился. Ван Тигр продолжал:

— Когда все ружья будут доставлены сюда, я награжу тебя и каждый из солдат получит награду, смотря по тому, что он заслужил.

Покончив с этим, Ван Тигр вернулся в свою комнату. Женщина ушла, а он снова уселся в резное кресло с плетеным тростниковым сидением, прохлады ради расстегнул пояс и воротник, потому что день становился нестерпимо жарким, и начал думать о том, какая у нее шея, и о том изгибе, который идет к груди, и дивился, что тело может быть таким нежным, как у нее, а кожа такой гладкой. Он не сразу заметил, что письмо, которое написал ему брат, исчезло со стола, потому что женщина взяла его и засунула глубоко за пазуху, и даже руки Вана Тигра не нащупали его.

Прошло уже полдня с тех пор, как выступил в поход Ястреб, и Ван Тигр прохаживался один в вечерней прохладе перед тем, как отправиться ко сну: он прохаживался во дворе, неподалеку от боковой калитки, открытой и выходившей на улицу, маленькую улицу, где прохожих бывало немного, и то днем. Прохаживаясь, он слышал чириканье сверчка. Сначала он не обратил на него внимания, потому что весь ушел в свои думы. Но сверчок все чирикал, Ван Тигр, услышав его, подумал, что в это время года сверчков не бывает, и тогда из праздного любопытства стал искать, откуда несется этот звук. Он доносился из-за калитки, и, выглянув на улицу, где надвигались сумерки, Ван Тигр различил чью-то смутную фигуру, притаившуюся у калитки. Положив руку на свой меч, он шагнул вперед и в надвигавшихся сумерках узнал неясно белевшее рябое лицо племянника, и юноша прошептал, задыхаясь:

— Тише, дядя! Не говори госпоже, что я здесь. Когда можно будет, выходи на улицу, а я тебя буду ждать на первом перекрестке. Мне нужно сказать тебе кое-что, и время не терпит.

Юноша исчез, словно тень, и Ван Тигр не стал дожидаться, так как был один: он пошел вслед за этой тенью и первым пришел на условленное место. Потом он увидел племянника, который крался в темноте возле самых стен, и сказал в великом изумлении:

— Что ты крадешься, словно побитая собака?

Юноша прошептал:

— Тсс… меня послали в другое место, далеко отсюда; если госпожа проведает, что я здесь, — а она такая хитрая, что я не знаю, кого она поставила следить за мной, — она сказала, что убьет меня, если я проговорюсь, и уже не первый раз она грозит мне!

Услышав это, Ван Тигр не мог найти слов от изумления. Он с силой рванул юношу, потащил его в темный переулок и приказал говорить. Тогда юноша приложил губы к уху Вана Тигра и зашептал:

— Твоя жена послала меня с этим письмом к одному человеку, только я не знаю, к кому именно, — я не стал разрывать конверта. Она спросила меня, умею ли я читать, а я сказал, что нет, — где же мне: ведь я вырос в деревне, и тогда она дала мне письмо и велела его отнести одному человеку, который будет ждать меня сегодня вечером в чайном доме на северной окраине города, и за это она подарила мне серебряную монету.

Сунув руку за пазуху, он достал оттуда письмо, и Ван Тигр схватил его, не говоря ни слова. Так же молча он зашагал по переулку к уединенной, маленькой улице, где какой-то старик держал убогую лавчонку, торгуя кипятком, и там, при дрожащем свете лампочки с бобовым маслом, висящей на гвозде, Ван Тигр вскрыл письмо и прочел его. Читая, он ясно понял, что против него готовится заговор. Она, жена его, сказала кому-то о ружьях! Да, видно было, что она встречалась с кем-то и передала это известие, а здесь в письме был ее последний приказ. Она писала: «Когда соберетесь, и ружья будут у вас — я приду».

Когда Ван Тигр прочел это письмо, он почувствовал, что земля уходит у него из-под ног и небо рушится. Он любил эту женщину искренно и сильно, и ему в голову не могло притти, что она предаст его. Он забыл, что человек с заячьей губой не раз его предостерегал все это время, не замечал его опущенных глаз, и так любил эту женщину, что ему недоставало только одного: чтобы она подарила ему сына. Да, он спрашивал ее не один раз — и каждый раз с одинаковым волнением — зачала она или нет. Он так любил ее, что не замечал, как в сердце своем она ему противится. И в этот самый час он ждал, когда настанет пора итти к возлюбленной, — ждал ночи.

Теперь он понял, что она его никогда не любила. Она могла строить козни в тот самый час, когда он ждал перелома в ходе войны, чтобы шагнуть далеко вперед. Она могла строить козни, лежа всю ночь в его постели, и притворяться печальной, когда он спрашивал о сыне. Внезапно он так разгневался, что у него захватило дыхание. Прежний его великий гнев поднялся в нем, и таким он никогда еще не бывал. Сердце его стучало, в ушах стоял звон, в глазах темнело, и брови его сдвинулись до мучительной боли.