Стратегии счастливых пар - Валентин Бадрак

Очевидно, что Артур Конан Дойль увлекся девушкой и бесповоротно влюбился в нее вовсе не потому, что Джин Лекки оказалась таким царственно красивым экземпляром представительницы изящного пола. Все и проще и сложнее, ведь вопрос любви всегда оставался проблемой восприятия в пространстве своего зеркального отражения. Как и соотношения собственной личности в данный момент с чувством беспредельной, слабо контролируемой тоски по идеальному образу, весьма близкому к материнскому. Со времени женитьбы Конан Дойля прошло почти двенадцать лет, и за этот период его самоидентификация модифицировалась. Во-первых, изменился его социальный статус: если во время женитьбы он был сомневающимся в себе литератором, то к моменту встречи с Джин Лекки – признанным в мире писателем детективного жанра, способным совершить в литературе еще немало переворотов. Но судьба неожиданно послала ему Джин Лекки, а сам Артур Конан Дойль перестал опасаться вызывающе дерзкого внутреннего голоса, пугаться ошеломляющих установок. Он подсознательно искал ее, и неважно, как именно ее звали. Бесконечно преданный своей угасающей и почти безжизненной Туи, находящийся в расцвете физических и творческих сил Конан Дойль вдруг столкнулся с почти полной ее противоположностью. Он увидел бурлящую жизнь, сокрушительную динамичность, невыносимый рокот чувств – то же самое, что было в нем самом. Он не поверил своим чувствам, он включил свой отточенный разум, но отпустить обворожительную Джин уже не смел, ибо знал – это его женщина. Та, рядом с которой ему больше никого не хотелось видеть и кроме которой ему больше никто не был нужен. Если упрямый мозг рыцаря твердил ему, что поступать подло он не имеет права, то сердце уже расписалось в бессилии вытеснить новые влекущие ощущения.

Развитие отношений в таком извечно фатальном треугольнике не могло быть простым и безболезненным. С одной стороны, больная туберкулезом жена, уже более трех лет отчаянно сопротивляющаяся смертному приговору, двое подрастающих сыновей, новый дом с его первым кабинетом и растущее признание писателя. С другой – начавшаяся двойная жизнь, устроенная с использованием всевозможных уловок. С одной стороны, яростная борьба за жизнь супруги, переезды в предгорья Альп, смена климата и его вполне искренняя поддержка неунывающей, но тихо гаснущей, как догорающая свеча, Туи. С другой – полулегальные, как бы воровские встречи украдкой и мучительные угрызения совести за эту несносную любовь. Джон Диксон Карр в своем исследовании о Конан Дойле выражает уверенность, что «их взаимная склонность не должна была зайти ни на шаг далее». Сам Артур Конан Дойль позже с пафосом заявил, что вступил в борьбу с дьяволом и «победил». Так ли это?! Луиза заболела через восемь лет после свадьбы, еще три с небольшим года прошло, прежде чем Артур Конан Дойль увидел Джин Лекки. Многочисленные биографы писателя единодушно настаивают на исключительно платонической связи возлюбленных. Попробуем допустить такую форму взаимоотношений двух нашедших друг друга людей, ибо и рыцарские принципы Конан Дойля, и религиозность Джин Лекки способствовали этому, и оба образа при детальном рассмотрении вызывают симпатию.

Есть еще одна психологическая деталь, которую невозможно не принять во внимание. Дело в том, что при постановке диагноза доктор отвел несчастной Туи всего несколько месяцев. Поэтому мог ли сэр Артур, ведя многолетнюю непримиримую борьбу со смертью, благодаря судьбу за отвоеванные годы (от диагноза до смерти Луизы прошло почти тринадцать лет), мысленно с ужасом не спрашивать себя, близко ли развязка? В нем не могло не присутствовать тайное ожидание, хотя он с истинным благородством, ведя борьбу против темных сил своей собственной природы, старался вытеснить эти ненавистные чувства. Кажется, именно с этой целью он отправился с госпиталем на опасную войну с бурами в далекой Южной Африке. С истовым желанием погасить то возгорающееся, то затухающее пламя пожара внутри своего естества Артур Конан Дойль совершил немало подчеркнуто благородных поступков, которых от него никто особо не ожидал. Они были необходимы лично ему, как кислород задыхающемуся больному, чтобы явственно ощутить себя не мелким предателем, а честным человеком, неспособным идти против своей природы. Более того, такие чувства не могла не испытывать и сама Джин Лекки, ведь и ей было известно о неотвратимо приближающемся конце несчастной Луизы.

Артур Конан Дойль и Джин поженились через десять лет после роковой встречи, и прекрасной Джин было в это время уже тридцать четыре. Если попытаться представить себе ощущения этой женщины, пожалуй, они не покажутся абсолютно безоблачными. Действительно, немалый возраст для женщины, которая ждет возлюбленного, связанного брачными узами и не желающего разводиться с женой из-за ее болезни. Мисс Лекки должна была обладать недюжинной выдержкой и терпением, чтобы не выдать своих опасений и сомнений, иметь не меньший, а даже больший уровень внутреннего благородства, чем у любимого ею мужчины. И все же она была человеком, а не мраморной статуей. Очень сомнительно, чтобы Джин довольствовалась отведенной ей ролью возлюбленной, да еще только на платоническом уровне, если бы не знала о том, что ее соперница может умереть в любой момент. Конечно, она гнала эти мысли подальше, но они прямо были связаны с ее собственной судьбой, поэтому она не могла не испытывать в глубинах своей души тайного желания скорейшей развязки…

Теперь о самой Луизе. Была ли она повинна в том, что ее жизнь совершила такой крутой поворот? И да и нет. Она была статична, не сумела придать своему образу яркие штрихи развития. Да, и Джин Лекки тоже не представляла собой выдающуюся самодостаточную личность, но то была эпоха, в которой женщина порой просто не могла быть равной мужчине. Но заслуга Джин в ее определенной гибкости, позволившей ей дополнять своего гениального партнера. И тому есть немало подтверждений. Например, после участия писателя в англо-бурской войне и написания книги об этих событиях он спокойно передал все дела, связанные с подготовкой и публикацией издания,

Джин Лекки, выступившей в роли серьезного партнера и неформального секретаря. Этот случай ясно показывает, что девушка была отнюдь не легкомысленно порхающей птичкой; она представляла собой достаточно многогранный тип сильной и уверенной женщины, способной рассматривать свою роль как миссию. И ревностно исполнять ее. Напротив, Луиза, которую так и хочется назвать бедняжкой, представляла роль женщины сквозь призму жизненной драмы своей матери, всегда одинокой мученицы, ведущей образ жизни не то монахини, не то засушенного цветка из гербария, некогда прекрасного, а теперь высохшего. Для нее самоподавление являлось неотъемлемой чертой личности, и потому ей редко удавалась смена настроений, она часто казалась окружающим однообразной и скучной и никогда – игривой. Любопытное воспоминание о ней их дочери Мэри приводит Джон Диксон Карр: «Туи, седая, сколько себя помнила Мэри [ей в тот момент исполнилось четырнадцать], оставалась милосердным божеством, щедро расточающим улыбки, но не способным принимать участия в играх, разве что в живых картинках». Кажется, это наиболее точная характеристика Луизы, не нуждающаяся в каких-либо комментариях.