Дьенбьенфу. Сражение, завершившее колониальную войну - Гарри Тюрк

— Даже если мы пройдем через систему траншей Вьетминя — через пару сотен метров мы упадем без сил, половина наших солдат спрячется в кустах со спущенными штанами, и мы превратимся в тарелочки для стрельбы, — продолжал Бижар. Остальные кивали. Бижар мог позволить себе так говорить с Ланглэ, подполковник его глубоко уважал. Но и Ланглэ уже не нужно было убеждать в невозможности прорыва. Он точно знал ситуацию. Для него проблемой было лишь убедить де Кастри. что командиры подразделений против. Потому что отказ от попытки прорыва автоматически означает капитуляцию.

— Итак — белые флаги? — спровоцировал он собравшихся. Он не получил ответа. Они все прибыли в Дьенбьенфу, чтобы добиться славной победы, но реальность обернулась для них шоком. Они сопротивляются пониманию безысходности их положения, но мысль о том. что они разбиты, не покидает их мозг. Капитулировать перед Вьетминем — еще несколько недель назад такое пророчество вызвало бы взрывы смеха. Теперь никто не решался сказать об этом открыто. Слишком долго колониальная армия привыкала ломать сопротивление своим техническим превосходством и рассматривать противника как нецивилизованного бандита. Теперь у нее страх перед неизвестностью, стоящей за неизбежной капитуляцией. Их мировоззрение зашаталось: если это действительно нецивилизованные бандиты, то выжить никому не удастся. Если же это все еще распространенное представление — ложь, то следует спросить себя, почему они так долго поддавались этой пропаганде, на что никто не хочет ответить.

Деморализация — слишком мягкое определение состояния, в котором мы очутились, думал Бижар. Но он не сказал этого. Он только обратился к Ланглэ: — Разрешите мне вернуться в мою часть?

Ланглэ смотрел вслед офицерам, как они быстро исчезали, один за другим прыгая в траншеи и низко нагибаясь. Он отказался давать им какие‑то общие инструкции для капитуляции. Верховное командование строжайше запретило вывешивать белые флаги. Любой ценой даже в поражении следует сохранять лицо.

— Французский офицер не сдается этим типам, в самом худшем случае он только прекращает борьбу, — сказал Наварр Коньи. А тот передал это по радио де Кастри. Что тут еще можно было сказать?

Над опорным пунктом”Жюнон”, маленьким каре из мешков с песком, уже достаточно потрепанным, поднимались фонтаны грязи. Вьетнамская артиллерия без перерыва вела огонь с рассеиванием. И этот огонь с рассеиванием, днем и ночью, заставлял легионеров сидеть в норах, заставлял беспокоиться, сумеют ли они добежать до ближайшего клозета, до кухни, или до ближайшего контейнера с грузом, лежавшего всего в сотне метров — несоизмеримо далеко. Никто больше не удивлялся, как Народной армии удалось установить на своих позициях артиллерию с практически неограниченным запасом снарядов. С этим уже смирились, привыкли к тому, что бесславный конец вскоре придет. У простых солдат все сильнее распространялся менталитет ландскнехтов — все равно, кто победит, главное — спасти свою шкуру!

Ланглэ снова вызвали, когда он был перед бункером де Кастри. Два С-119 приближались к крепости и хотели — истинно гусарский трюк — сбросить контейнеры. Им нужно было указать место сброса. Это были американцы, летавшие на транспортниках с двойным фюзеляжем. Один из них — старый знакомый, Макговерн, ветеран Корейской войны, вручивший после нее свое шаткое будущее в руки “Летающих тигров” Клэра Ли Ченно. Великан и прекрасный летчик.

— Мы будем над вами через две минуты, — донесся по рации его низкий голос. — Куда нам снести яичко? Вы подадите дымовой сигнал?

Ланглэ тут же ответил: — Нет, это невозможно. Тут дым в сотне мест, вы по нему не сможете ориентироваться. Сбрасывайте прямо на командный бункер, он рядом с бункером под красным крестом!

— Понятно! Через минуту!

С “Габриель” и”Анн — Мари” доносился стук вьетнамских зениток, еще до того, как стал слышен звук моторов С-119. Ланглэ вытянул шею, пока не увидел самолеты. То, что они делали, он считал заданием для камикадзе. Многотонные машины летели тяжело и не могли реагировать на концентрированный зенитный огонь. Медленно, равномерно покачиваясь, приближались они, вокруг их протянулись дымные нити зенитных снарядов, белые дымовые шарики от разрывов появлялись под их крыльями. Потом, внезапно, они оказались над бункером, один точно вслед за другим, с грохотом, заглушившим на пару секунд даже гром артиллерийского огня. Гигантские контейнеры выскользнули вниз, повисли на открывшихся парашютах и шумно опустились между траншей. Сброс удался!

Когда Ланглэ снова вызвал пилотов по рации, ответы Макговерна было трудно понять. Грохот, треск и лязг мешали приему. Да и летчик, казалось, не мог говорить связно. Он кричал: — Правый двигатель… горит… подняться, но вес… черт побери… нужно хоть немного вверх… Ханой…

На вопросы Ланглэ он не реагировал. Он не мог принять радиосигнал из крепости, или из Ханоя или отлетевшего рядом с ним коллеги. В паре дюжин километров за Дьенбьенфу горящий С-119 упал в джунгли и взорвался.

Ланглэ огорченно положил микрофон рации на место. Он пошел к де Кастри и сообщил об удачном сбросе.

— Это последний раз, как сообщил мне Коньи час назад, — ответил де Кастри. — На завтра разведчики сообщают о следующем генеральном наступлении Вьетминя.

Ланглэ принял это к сведению. Под его ногами задрожала земля от близкого разрыва снаряда. Генерал, казалось, не заметил этого. Он стал еще апатичнее, когда Ланглэ сообщил ему, что на совещании офицеров не было принято решение о попытке прорыва, он только устало кивнул. Его лицо с заметным орлиным носом совсем похудело и несло печать страдания.

Нет сомнения, он тоже в душе сдался. Он показал на металлические ящики с документами, стоявшие на грубо обструганном столе в бункере. — Это не должно достаться противнику. Сжечь все! Вы за это отвечаете. Определите время.

Ланглэ приказал установить гриль. Раньше, в первые дни крепости на нем жарили стейки. Теперь солдаты складывали на него пачки документов.

Пригибаясь, подполковник по траншеям направился к бункеру лазарета. Там оперировали днем и ночью. Трупы лежали на одной стороне вала из мешков с песком, сложенные как бревна. Другие высовывались из грязи, грязные части тела, разорванные ноги, головы. На бывшей взлетной полосе, на голой влажной земле лежали прооперированные раненые. Стоило врачам прооперировать кого‑нибудь, как пара сенегальцев, ставших санитарами, тут же выносили его с операционного стола и складывали его тут рядом с другими. Больше никто ничего не мог сделать. Время от времени подходил один из санитаров от одного раненого к другому и пробовал кормить их смоченным в воде кексом. Женевьев де Галлар тут же распределяла воду, грязный бульон из реки Нам — Юм.

— Во время дождя мы натягивали полотна палаток, но вся собранная вода уже израсходована, — оправдывалась де Галлар, увидев недовольный взгляд Ланглэ.

Но подполковника уже не интересовало, что получают раненые, ему уже было все равно, что находилось в контейнерах, сброшенных С-119. Смерть пилота Макговерна оставила его таким же равнодушным, как и смерть его солдат на левом берегу, погибших там в последние дни и втоптанных в грязную землю. И тех, кто погибал там сейчас. Ведь как раз в этот момент артиллерийские снаряды и минометные мины снова начали перепахивать землю между берегом и оставшимися очагами сопротивления. Там же лежал брошенный железный мост через Нам — Юм. Никто не мог перейти через него при дневном свете, чтобы не стать жертвой вьетнамских снайперов.

— Нам в командном бункере понадобится большое белое полотнище, Женевьев, — сказал Ланглэ. — Размером с простыню. Может быть сшитым из кусков. Главное, чтобы оно было снежно — белым.

— Я поняла, — ответила женщина с испугом. Она была в одежде медсестры, на груди еще дополнительно красный крест. Запинаясь, она спросила: — Оставят ли они меня в живых?

Ланглэ предпочел не отвечать на этот вопрос. Он еще раз напомнил де Галлар: — Пожалуйста, принесите полотнище через час. Потом он вернулся в командный бункер.

Ровно в 17.00, 6 мая 1954 года, командир подрывной группы у подножия холма А-1, последнего очага сопротивления бывшего опорного пункта “Элиан” дал знак командиру приготовившегося к атаке подразделения. Для этого он поднял вверх правую руку со сжатым кулаком. Сапер с “адской машинкой” нажал на рычаг. В ту же секунду вершина холма А-1 с грохотом буквально поднялась в воздух. Примерно через минуту последние куски земли и обломки металла посыпались вниз на землю.

Командир атакующего подразделения поднял руку и крикнул: — Тиен лен! Для штурма эта команда была не столь нужна, потому что рядом с ним уже бежали вперед первые солдаты, их штыки блестели в последних лучах солнца. Трещали автоматы, боевые крики раздавались вокруг холма.