Одна отвергнутая ночь - Джоди Малпас

— Хорошая работа, не согласна?

— Вежливо смотреть на того, кто с тобой разговаривает.

Руки прекращают свое хаотичное движение, и он медленно обращает ко мне бесстрастное выражение лица.

— Хорошая работа, не согласна?

— Нет, не согласна. — В голове проносятся картинки спортивного зала, студии и машины. По крайней мере, здесь есть постель. И это моя спальня. Я медленно сползаю с матраса и целенаправленно подхожу к нему. Он наблюдает за мной молча, почти настороженно, до тех пор, пока я грудью не прижимаюсь к нему. Перевожу глаза на его губы. Жаркий воздух выходит из приоткрытых губ, разжигая мой голод, раздувая самоуверенность. — Я не переживу обед, — предупреждаю я его, пригвоздив взглядом.

— Я не проявлю такое неуважение к твоей бабушке, Оливия.

Прищуриваюсь и коварным движением руки провожу по его эрекции. Он отскакивает. Я подхожу ближе.

— Не будь таким дерганным.

Он хватает меня сильным руками за плечи и наклоняется так, что его полное раздражения лицо оказывается на одном со мной уровне.

— Нет, — говорит он просто.

— Да, — отвечаю резко, вырываясь из его хватки, и хватаю его за пояс брюк. — Ты сам раздразнил, тебе и отвечать.

— Черт тебя подери!

Мое внутреннее я ликует, понимая, что я его получила. Он не может заставить меня выдержать еще один обед за столом Нан, когда я в таком состоянии. Я просто в какой-то момент вспыхну.

— Расслабься.

— Дай мне сил, Оливия, — он убирает от себя мои руки и толкает меня на кровать, опора скрипит, а изголовье ударяется о стену. Эта победа переполняет меня необъяснимым чувством гордости. Поджимаю губы и зажмуриваю глаза, пока он кружит по мне. Это трение заставляет меня ерзать под ним в попытке раздвинуть ноги и облегчить растущее между ног напряжение. От своего поступка зарабатываю еще большее ограничение свободы. Он вдавливает мои запястья в матрас. — Хочешь меня? — выдыхает он мне в лицо, осторожно толкаясь вперед, выбивая из моих легких сдерживаемый воздух. Я стону, распахнув глаза. Меня встречают темные ресницы, обрамляющие пьянящие синие глаза. — Не заставляй меня повторять вопрос.

— Да! — кричу, получая новый расчетливый толчок, отчетливо ощущая его силу под тканью брюк. Меня охватывает дурман, и комната начинает вращаться с бешеной скоростью, и только совершенное лицо Миллера остается передо мной четким. — Миллер, — я задыхаюсь, одновременно любя и ненавидя его контроль над моим телом.

Самодовольство окутывает его черты. А потом он отталкивается от меня и снова поправляет свой костюм.

— Идем. Твоя бабушка уже волнуется.

У меня челюсть отвисает в абсолютном неверии:

— Ты не…

— О-о, да. — Он поднимает меня с постели и принимается за создание моего презентабельного вида, пока я стою в абсолютном шоке от его коварной игры. Он возбужден. Это, должно быть, больно, потому что я знаю, что мне плохо. Он убирает мои непослушные локоны за спину, выглядя довольным от полученного результата. — У тебя щеки горят, — говорит он, самодовольство из него так и сочится.

— Как… — он прижимает палец к моим губам, заставляя замолчать, прежде чем его губы приходят на смену пальцу, только ухудшая мое и без того возбужденное состояние.

— Просто думай о том, какое удовольствие ты получишь позже, когда я смогу взять свое с тобой время.

— Ты невероятно жесток, — хнычу, обвивая его шею руками и терзая его губы, стараясь получить от него все, что успею, прежде чем он меня оттолкнет.

Он не отстраняет меня, вместо этого отрывает от пола и несет к двери, отвечая на мой поцелуй, принимая дикий танец моего языка у него во рту, и стоном выражает свою признательность. В попытке заманить его дальше, я ногами обхватываю его крепкие бедра и выгибаюсь, грудью прижимаясь к его торсу, сжимаю в кулак его волосы. Я мурлычу, хнычу, вздыхаю. Наклоняю голову, губами прослеживая контур его губ, прикусываю их в перерывах между танцем языков. Это только усиливает мою жажду, но, если это все, что мне позволено, я воспользуюсь этим сполна. Мои глаза закрыты, ладони Миллера обхватывают мою попу, сжимая и поглаживая, пока он спускается вниз по лестнице. Мое время истекает.

— Оливия, — задыхается он, разрывая наш поцелуй.

— Не-а, — стону, подталкивая его за затылок и снова приклеиваясь к его губам.

— Боже, ты меня убиваешь.

Сквозь дурман подмечаю нелепость его заявления.

— Забери меня к себе, — умоляю, хоть и понимая, что просьбы напрасны. Миллер слишком вежлив, чтобы так подвести Нан. Чувствую запах еды, какой-то густой аромат доносится с плиты, и я слышу радостные напевы бабушки на кухне.

— Она очень старается, — он отодвигает меня от своего костюма и опускает на ноги, поддерживая. — Ты разве не голодна? — Его взгляд опускается к моему слишком плоскому животу.

— Не очень, — принимаю свое поражение. В голове нет места голоду.

— Мы должны решить эту проблему с твоим аппетитом, — язвит он резко. — Прежде чем ты испаришься на моих глазах.

— Нет у меня проблем. — Поднимаю руки и вожусь с галстуком Миллера, до тех пор, пока у меня не получается аккуратный маленький узел. — Я ем, когда голодна.

— И когда же это? — он смотрит на меня выжидательно, снимая пиджак и вешая его на вешалку, после чего поворачивается к зеркалу и развязывает то, над чем я трудилась, совершенствуя, тридцать секунд. Мышцы его спины напрягаются, когда он поднимает руки к шее, отчего ткань жилетки натягивается. Вздыхаю признательно. — Нужно отвести тебя к врачу.

Его заявление возвращает меня в здесь и сейчас, заставляя взглянуть в его серьезное лицо.

— Уже была, — шепчу я.

Он не может скрыть свой шок. Я счастлива, что могу вытащить из него все эти эмоции, только не сейчас.

— Ты ходила без меня?

Мои плечи сутулятся, выражая отчужденность.

— Девушка на ресепшене сказала, что посткоитальный контрацептив нужно принять как можно раньше, а единственное свободное время у них было только сегодня утром.

— Ох, — он опускает руки, бросая возиться с галстуком, чувствует себя неуютно. — Я не хотел, чтобы ты проходила через это одна, Оливия.

— Я приняла таблетку, — улыбаюсь, стараясь расслабить его. Он чувствует себя виноватым.

— А противозачаточные?

— Сделано.

— Ты начинаешь?

— В первый день следующего цикла. — Я точно помню эту часть, остальное не очень.

— Это когда?

Про себя перебираю свой цикл, хмурясь.

— Через три недели, — это ему не понравится. У меня были месячные как раз, когда Миллера… не было.

— Превосходно, — говорит он, весь такой формальный, как будто только что заключил выгодную сделку. Закатываю глаза, не обращая внимания на его испытующий взгляд.