Мистер Икс - Питер Страуб

– И где-то на том этапе вы познакомились с Эдвардом Райнхартом?

Он вперил в меня взгляд сквозь толстые стекла очков.

– Это имя ты услышал от Стар?

– Сршнно верно. – Язык подвел меня, и я попробовал еще раз: – Совершенно верно.

Заглянув в свой стакан, я заметил, что виски там осталось на полдюйма.

– Сдается мне, я кое-что припоминаю. – Последовала многозначительная пауза. – Может, после похорон поработаешь у меня недельку? Сто баксов в день. Наличными.

– Баш на баш?

– Да нет, просто предложение.

– А по-моему, баш на баш. Ну да ладно, согласен, – кивнул я.

Тоби сделал вид, что пытается вспомнить.

– Лично с этим Райнхартом я не был знаком, но такое впечатление, что где-то мы с ним пересекались. Ей-богу, никак не припомню. Но есть человек, который, возможно, тебе в этом поможет. – Он сел за стол, вытянул из бумажной неразберихи ручку и стопку записок-наклеек. Затем нацелился на меня указательным пальцем. – Я тебе ничего не говорил.

– Понял, – сказал я.

Тоби что-то нацарапал на листке, оторвал его, сложил пополам и протянул мне.

– Положи в карман. Завтра утром прочти и подумай, что будешь делать. Вижу, ты решил старое помянуть – ну что ж, давай…

Кабинет раскачивался, как палуба корабля.

– Hasta la vista, – сказал на прощание Тоби и, тоже качнувшись, встал из-за стола.

35

Все было хорошо, пока я не услышал пронзительные звуки музыкального автомата. Чем дальше я шел – не сказать, чтоб очень уж нетвердой походкой, – тем громче они становились и тем больше меня раздражали и наконец обрушились на меня завываниями Уитни Хьюстон о вечной любви, а комбинация выпитого алкоголя и ночного воздуха нанесла удар по нервной системе. Словно боковым течением, меня повлекло поперек тротуара, прямо передо мной вдруг нарисовался фонарный столб, и я обеими руками поспешил ухватиться за него, пока он, не дай бог, не исчез.

Так и стоял я, пока тротуар не перестал опрокидываться на меня. Затем побрел сквозь толпу с помощью какого-то джентльмена, подхватившего меня под локоть и придавшего мне направление куда-то на юг. Молодые и пожилые женщины провожали меня полными сочувствия взглядами со своих верандочек. Наконец я добрался до Мерчантс-парка, доковылял до ближайшей скамейки, рухнул на нее и забылся сном.

Очнулся я с тяжелой головой и резью в животе. Уличный фонарь освещал слова, выгравированные на табличке над входом первого дома по этой улице: «Дом Кордуэйнера». Я поджал колени к животу, и боль в желудке вдруг обрела физическую форму и устремилась наружу. Кварта водянистой красно-коричневой жидкости выплеснулась на асфальт.

Было одиннадцать тридцать пять вечера. В забытьи на скамейке я провел по меньшей мере полтора часа. Вряд ли Нетти и Кларк успели заснуть, и пробраться к себе в комнату незамеченным мне наверняка не удастся, а непрезентабельный вид мой не оставлял никакой надежды пройти их инспекцию. Мне было необходимо прополоскать рот и выпить как можно больше воды. В дальнем конце парка виднелся внушительных размеров питьевой фонтан.

Гранитная чаша плавно переходила в высокий восьмиугольный пьедестал. Я отыскал медную кнопку сбоку чаши и сполоснул рот, большими глотками напился воды, умыл лицо, потом глотнул еще воды. Опустив глаза, я заметил на пьедестале надпись: «Великодушный дар Стюарта Хэтча. Здесь, у вод вавилонских, обретите покой. 1990».

У меня был час свободного времени, и его надо было чем-то заполнить. Я расправил галстук, застегнул пиджак моего лучшего синего костюма и относительно твердой походкой направился из парка в поиск по сияющему в ночи Эджертону.

36

Две улицы, ярко освещенные неоновыми рекламами и бегущей строкой над входом в театр, уходили на восток от Честер-стрит. Жирная малиновая стрелка вспыхивала, как неоновый палец. Темно-красная вертикальная строчка с ошибкой «Отел Париж» светилась над дверью из дымчатого стекла. Люди группками по три-четыре человека, в большинстве мужчины, слонялись по улицам.

Слева от меня – Нижняя улица, справа – Евангельская. Я направился по второй, потому что до нее было ближе, и, прежде чем сделал пару шагов, внимание мое привлекла бронзовая табличка в виде завивающегося листа пергамента. В самом верху свитка стояли слова «Старый город». Я подошел поближе, чтобы прочитать надпись:

«На этом самом месте был заложен центр города Эджертона, штат Иллинойс, важного пункта торговли и отдохновения для всех, кто путешествовал по реке Миссисипи. Спонсором реставрационных работ является мистер Стюарт Хэтч».

Единственные признаки реставрации я разглядел на Евангельской: уличные фонари (два на весь квартал), белые стеклянные шары которых были выполнены в стиле ар-деко. Здания, бары, кинотеатры, магазины спиртных напитков, отели для залетных клиентов и многоквартирные дома, сдаваемые в аренду, – у всего этого, казалось, был виноватый вид, будто они ждали, что вот-вот явится полисмен и призовет их к порядку. Неоновые отблески падали на грязный кирпич и изъеденное временем дерево стен. Двери баров открывались и закрывались, заглатывая и выплевывая мужчин в заношенной одежде. Люди, одетые почище, прогуливались по тротуарам. Кое-где на лужайках перед домами сидели в дачных креслах местные жители, наслаждаясь прохладным ночным воздухом.

Чуть впереди парочка, словно сошедшая с рекламы мыла без химических добавок, обогнула на своем пути пьянчужку, подпиравшего стену у входа в бар. Похожий на хорька тип с козлиной бородкой, одетый в черную кожаную жилетку, показался мне знакомым; он шмыгнул у парочки за спиной и метнулся через улицу.

Проводив «хорька» взглядом до тех пор, пока он не исчез из виду в мерцающем неоном проулке, я понял, что очутился в районе, представлявшем собой остатки тех самых распутных кварталов, – о них мне рассказывал дядя Кларк. Вот он, пережиток Эджертона, где моряки и пассажиры пароходов сходили на берег, чтобы делать ставки, изумленно глазеть на танцующих медведей и двухголовых козлов на ярмарочной площади, протягивать ладони гадалкам и терять срезанные кошельки. По сути своей город не изменился – по крайней мере, если вы стояли на улице Эджертона моих прапрапрадедов в ночь с пятницы на субботу.

Я пересек улицу и пошел в направлении проулка, в котором скрылся хорек в кожаной жилетке.

37

Через несколько секунд после того, как я вошел в проулок, я понял, что существовало два Старых Города: один включал в себя районы Евангельской и Нижней улиц, а второй – отдельный Старый город – прятался за первым. Это был лабиринт извилистых улочек, разветвлявшихся на более узкие и темные проходы, а те, в свою очередь, тоже разветвлялись и неожиданно сворачивали к крошечным, с почтовую марку, площадям на пути к темным тупикам либо к одной из более широких улиц. Филантропия Стюарта Хэтча не дотянулась до Старого города, и фонари в таких безлюдных местах, как Голубиная улица, куда я свернул, представляли собой простые стеклянные светильники с лампами на макушках железных столбов, которым было лет семьдесят как минимум. Каждая третья-четвертая лампочка была разбита, но местные неоновые вывески и освещенные окна щедро заливали светом узкие переулки.