Друзья, любовники, шоколад - Александр Маккол-Смит

– Фамилия того, другого, юноши тоже Маклеод. – Джейми развел руками. – Оба Маклеоды.

– Оба… – Она так и застыла с открытым ртом.

– Вспомните анекдоты о Гибридских островах, где все жители носят одну фамилию – Маклеод, – усмехнулся Джейми. – Эдинбург не Гибриды, но у нас, как вы знаете, тоже немало Маклеодов. И в какой-то несчастный день ушли из жизни два Маклеода. Второй – Гэвин – жил в ближнем пригороде, Западном Линтоне. В траурном извещении упоминается его мать, Джин, младший брат и сестра. Отец не фигурирует. Но я поискал в телефонной книге на Дж. Маклеод, и да, обнаружил Джин Маклеод, живущую в Западном Линтоне. Вот вам и ответы на все вопросы. – Откинувшись на спинку стула, он широко раскинул руки, показывая: всё, дело в шляпе, и, склонив голову набок, спросил: – Ну? Теперь вы успокоитесь? Признаете, что бывают случайные совпадения? Что некоторые вещи – скажем, лицо, периодически являющееся человеку, которому пересадили чужое сердце, – необъяснимы и ничего не доказывают? Теперь вы наконец признаете это?

Реакция Изабеллы была мгновенной.

– Нет, – отрезала она. – Потом, может быть, и признаю, но не сейчас. Мне нужно знать больше. Как умер ваш Маклеод?

– В извещении о смерти сказано, что он мужественно боролся с болезнью и тихо скончался в возрасте двадцати двух лет. Никакого несчастного случая. Так что высоколобому мужчине места не остается. Согласны?

Изабелла чувствовала, что тут будет о чем подумать, но ей не хотелось сейчас говорить это Джейми, который, конечно же, посоветует не влезать в то, что ее не касается. Он был явно горд результатом своих изысканий, заклеймивших ее излишнюю торопливость. Что ж, пусть насладится минутой своего торжества. Она не станет ему мешать. Но она обещала Иану, что разберется в этом деле, и она это сделает.

Ответа на вопрос Джейми у нее сейчас нет. Если высоколобый – Грэм, его причастность к видениям необъяснима, но, может быть, это кто-то другой. Сходство Грэма с тем человеком, чье лицо видит Иан, может быть и случайным. Тем маловероятным совпадением, которые случаются, чтобы напомнить нам: бывает и такое. А раздражение Грэма, может быть, объясняется его уверенностью, что она, более чем напрасно, лезет в чужие дела. И надо ли его винить? Нет, Грэм теперь фигура, выпавшая из мозаики.

– Все это дает хорошую пищу для размышлений, – сказала она Джейми. – Спасибо. А теперь давайте-ка подзовем официанта. Нам ведь еще о многом надо поговорить. Например, о Лондонском симфоническом.

– Лондонский симфонический! – Джейми расцвел улыбкой. – Неплохо, да?

Изабелла попыталась изобразить ответную улыбку, но та получилась несколько кривоватой. Наверное, это одна из тех улыбок, когда уголки губ опускаются вниз, подумала она. Печальная улыбка. Улыбка, пропитанная разочарованием и горечью.

– Где вы поселитесь в Лондоне? – спросила она. – Впрочем, глупый вопрос. У меня самое туманное представление о топографии Лондона. К северу от реки? К югу? А ведь кто-то живет на реке. Лондонцы и ньюйоркцы очень изобретательны. Селятся в совершенно немыслимых закутках и углах. Возьмем хоть королеву! Почему-то живет на задах дворца…

– Да, домики на баржах существуют, – перебил ее Джейми. – Один мой знакомый купил такое жилище. У него жутко сыро. Но я-то не собираюсь жить в Лондоне.

– Поселитесь в пригороде и будете мотаться туда-обратно? А если концерт закончится очень поздно? Или поезд почему-то застрянет в дороге? А разговоры с соседями! Ведь все время молчать вы не сможете. А в лондонских пригородах отчаянно скучно. Там в прямом смысле слова мрут от скуки. Это вторая по распространенности причина смерти среди англичан.

– Я никуда не уезжаю, Изабелла, – прервал ее Джейми. – Извините, с этого надо было начать. Я не воспользуюсь предложенной вакансией.

Смысл слов дошел до нее не сразу. Потом захлестнула радость. Радость, что ей не придется терять его. Просто радость.

– Это прекрасно! – вырвалось у нее, но она тут же добавила: – Но почему? Зачем было ездить на прослушивание, если вы не хотели попасть в оркестр?

– Хотел, – сознался Джейми, – и половину обратной дороги думал о переезде, о том, где поселюсь, и прочем. Но всю вторую половину пути, начиная с Йорка, постепенно стал склоняться к отказу от предложения. Когда подъехали к Эдинбургу, все уже было решено. Так что я остаюсь, – сказано это было без тени сомнения.

Изабелла колебалась, не зная, как поступить. Проще всего, конечно, сказать, что он прав, и поставить на этом точку. Но все же почему он передумал? И вдруг ее осенило. Кэт! Конечно, пока он надеется на возвращение Кэт, он никуда не уедет из Эдинбурга.

– А причина этого – Кэт, – произнесла она. – Все дело в ней, правда?

Джейми взглянул на Изабеллу и тут же смущенно отвел глаза.

– Может, и так, – уклончиво обронил он, но тут же изменил интонацию: – Да. Именно так. Я все продумал там, в вагоне, и понял, что не хочу уезжать от нее. Не хочу.

С вершин восторга, на которые она взлетела, услышав, что Джейми все же не уезжает в Лондон, Изабелла мгновенно скатилась в бездну сомнений. И трудность состояла в том, что философ, сидящий в ней, снова вышел на первый план и поставил вопрос о долге и обязательствах. Эгоистически заботясь о себе, ей следовало бы промолчать, но Изабелла-то не была эгоистична и поэтому ощутила необходимость объяснить Джейми, что нельзя отказываться от крупного и важного завоевания во имя напрасной, да, совершенно напрасной надежды, что Кэт вернется.

– Джейми, она не вернется к вам, – мягко произнесла Изабелла. – Нельзя посвятить жизнь надежде на то, чему не бывать.

Каждое сказанное слово шло вразрез с ее насущными желаниями. Она хотела, чтобы он не уезжал, чтобы все оставалось как прежде. Хотела удержать его. И все-таки понимала: ее долг – подталкивать Джейми к тому, что противоречило ее интересам.

Она видела, что слова производят впечатление. Он молча слушал. Зрачки расширились, взгляд замер. Огонек, мерцавший в глубине глаз, мрачно вспыхнул и потускнел. Стендаль прав, подумалось ей, красота – это надежда на счастье. Но нет, красота – это большее: это на миг возникающее видение того, какова будет жизнь, если вдруг из нее исчезнут дисгармония, смерть и боль. Хотелось дотянуться до него, коснуться пальцами щеки и сказать: «Джейми, мой красавец Джейми». Но, разумеется, это было немыслимо. Нельзя было ни сказать, ни сделать того, что хотелось. Таков удел философа, да и почти всех нас, если, конечно, мы честны с самими собою.

Когда Джейми заговорил, голос звучал спокойно.

– Не вмешивайтесь в это, Изабелла, – слетело с его побелевших губ. – Не касайтесь того, что к вам не относится.