В отсутствие начальства - Николай Свечин

Всю ночь полицейские были заняты незаметной чужому глазу работой. Первым делом обыскали комнату, что Лягушкин снимал у обывателя на Клинке – так называли смоляне поворот с Молоховской площади на Рославльское шоссе. За иконой нашли полторы тысячи рублей, два серебряных папиросника и австрийский альбом с порнографическими фотографиями… Начальника паспортного стола подняли с постели и заставили дать справку на шляпную приказчицу и на дом напротив Шеиновой башни. Выяснилось, что женщина служит в магазине третий год, числится замужем, только муж появляется в Смоленске редко. Большую часть времени Франц Клуженштейн проживает в имении Морево наследников Герна. Успешная экономия занимала площадь почти полторы тысячи десятин земли, на которых арендаторы вели пятипольные севообороты с улучшенным зерновым хозяйством. В имении разводили шампанскую рожь, французский овес, четырехрядный ячмень, красный клевер и картофель «император Рихтер». Также имелись молочное стадо в сто голов лучших швейцарских пород, сыроварня и молочный завод.

Глянув на карту, Лыков сразу обратил внимание контрразведчика на местоположение экономии. Всего десять верст от моста через Днепр Данково-Смоленской дороги! А между имением и мостом – деревня Чуй, выселок у которой купили шпионы через оценщика Зараковского. Он же резидент Людвиг… Алексей Николаевич поднял указательный палец и сказал со значением:

– Капитана Сферина прячут там.

Военные не стали откладывать дело в долгий ящик. К паровозу прицепили вагон, в который набились: Лыков, Продан, Руга, смоленский уездный исправник коллежский советник Подлуцкий и еще взвод солдат Третьего пехотного Нарвского генерал-фельдмаршала князя Михаила Голицына полка. Десант сошел на станции Конец, где уже ждали местные крестьяне с подводами.

Через два часа экономия была окружена, всех ее работников бесцеремонно согнали в здание конторы. Кто противился, того подгоняли прикладом. Подполковник Продан с шашкой и револьвером на портупее выглядел очень воинственно. Он жестко осадил ухоженного поляка, управляющего имением. Тот пробовал спорить и требовал разрешительные бумаги.

– Молчать! Где капитан Сферин?

– Идите прочь, я не знаю никакого капитана, – высокомерно ответил пан.

– Слушай, дрянцо с пыльцой, – тихим голосом начал подполковник, – или ты мне его сейчас отдашь. Быстро. Или я сам его отыщу, но уж тогда бере-гись.

– Пошел вон, – так же тихо ответил поляк.

Его увели и посадили в сыроварне под замок. Лыков с Проданом начали допрашивать служащих, стараясь угадать, кто быстрее расколется. Через десять минут они уже знали, что пленник сидит на дальней мызе. Его допрашивают каждый день, морят голодом, а воды дают в обрез, только чтобы не помер…

Сыщик с контрразведчиком помчались к мызе со всех ног. Караульщик пленника увидел облаву и успел улизнуть. Статский советник рывком выдернул пробой, распахнул дверь и крикнул:

– Аристарх Павлович, выходите!

В ответ раздался слабый, но веселый голос:

– Ну наконец-то. Заждался я, Алексей Николаич! У вас с собой пожрать ничего нет?

Вечером Сферин сидел в кабинете командира корпуса и рассказывал о своем приключении. Слушателями выступали Лыков с Проданом, Алексеев и начальник штаба корпуса генерал-майор Пестич. Капитана побрили, отмыли и накормили, но все равно ввалившиеся щеки делали его похожим на узника замка Иф.

Аристарх Павлович поведал, как угодил в плен. Он разгадал уловку с объявлением и навестил дом на Малой Энгельгардтовской. Для визита капитан нарядился коммивояжером швейных машин «Зингер». Но оказалось, что шпионы знали его в лицо. Хозяин квартиры кликнул двух дюжих молодцов, они связали офицера и усыпили хлороформом. В бессознательном виде Сферина доставили в экономию и четыре дня допрашивали, стращая каленым железом и моря голодом.

Операция по вызволению пленника ставила крест на австрийской запасной агентурной организации в Смоленске. Арестованные в Морево рядовые агенты дали показания. Гауптвахта смоленского гарнизона не смогла вместить всех арестованных – их набралось больше полусотни. Ячейки в Ельне, Вязьме и Гжатске тоже провалились. Продан ходил гоголем и готовил место для ордена.

А статский советник поехал домой. Провожать его на вокзал пришли контрразведчики вместе с Ругой. Они выпили в вокзальном буфете весь коньяк. Захмелевший Лыков с трудом забрался в вагон. Звякнул колокол на перроне, зашипел паровоз. В окне виднелись Успенский собор и башни кремля. Алексей Николаевич помахал им рукой:

– Прощайте!

Эпилог

Начальники Лыкова все кончили плохо. Маклакова и Белецкого расстреляли публично 5 сентября 1918 года в Петровском парке, в первый же день красного террора. Перед этим их из Петрограда в числе других заложников привезли в Москву. Очевидцы утверждали, что перед самой казнью Степан Петрович якобы ударился в отчаянный и безнадежный побег. Но китайцы его догнали и прикладами возвратили к стенке… По некоторым сведениям, Маклаков мог спастись. С разрешения властей он лечился в частной клинике Конасевича в Питере и мог бежать оттуда: больного караулили формально. И даже сбежал. Но не захотел подводить врачей, которые выступали гарантами того, что бывший министр не скроется, и вернулся в клинику. Если это правда (а теперь уже трудно отделить правду от вымысла), то это делает Николаю Алексеевичу честь. Знал, что погибнет, но не подставил вместо себя других.

Дольше всех на свободе провел Джунковский. Советская власть оценила заслуги человека, разрушившего политический сыск в армии, ликвидировавшего охранные отделения и заставившего экстрапровокатора Малиновского покинуть Государственную думу. Он даже получил пенсию как лояльный офицер. Но потом все-таки попал в жернова и сменил несколько тюрем. В 1921 году Джунковского освободили. Он зарабатывал на жизнь как церковный сторож и писал мемуары. Существует легенда, что бывший шеф жандармов тайно консультировал Дзержинского и Артузова, когда те плодили провокаторские антисоветские организации типа «Треста» и «Синдиката». Не понимаю, чему этот дилетант в белой свитской шапке мог научить столь умелых и прожженных людей. Разве что тому, как не надо делать. Закончил Владимир Федорович все той же стенкой, его расстреляли 21 февраля 1938 года на Бутовском полигоне.

Кобеко умер в Смоленске в ноябре 1914 года от воспаления легких. За две недели до этого он был отставлен от должности смоленского губернатора по требованию Главного начальника санитарной и эвакуационной части принца А. П. Ольденбургского. Принц, известный своим вздорным характером, обвинил Дмитрия Дмитриевича в «нераспорядительности к больным и пленным туркам». Психопат и неврастеник сломал много судеб. Кобеко пытался защитить свое честное имя, ездил в столицу, но ничего не добился. На обратной дороге простудился и скоропостижно умер, оболганный.

Польша по итогам Первой мировой войны обрела желанную независимость. Белорусские земли были кое-как поделены между ней и Россией. Смоленск на два десятилетия опять сделался приграничным городом.

Крепость Осовец вошла в историю: ее героическая оборона стала гордостью русской армии. Особенно если учесть эпизоды обратного… Самая крупная и сильная крепость – Новогеоргиевская – сдалась германцам всего через четыре дня после того, как они открыли по ней огонь. Комендант, генерал от