Перерыв на жизнь (СЛР, 18+) :: Дамский Клуб LADY - Unknown

меня, ты слышишь? — Рада как-то умудряется вывернуться, освобождает руки, хватает его за лицо. — Только не надо из-за

меня, слышишь?..

Раде не нравится, как каменеют его мышцы у нее под ладонями, и она толкает Артёма вперед, на постель. Бросается,

чтобы выключить ночник, стремясь снова сделать их мер тесным — сузить до крепкого кольца рук, до неразборчивого рот в

рот шепота, до одного на двоих сердцебиения; вернуть то сумасшедшее возбуждение, что минуту назад приковывало их друг

к другу. Оно как электрический ток по колючей проволоке, и они вдвоем с Артёмом в этой клетке — усталые, замученные,

израненные. Срывающиеся то в боль, то в крик, то в удовольствие.

Оказавшись в темноте, Рада теряется, как это обычно бывает, когда человек резко попадает из света в непроглядную тьму.

Артём хватает ее за белевший во мраке халат и тянет обратно. Сдирает с плеч мягкую ткань, распахивая ее на груди. Если

бы на халате были пуговицы, они бы разлетелись в разные стороны от такого рывка. Сбросив джинсы, Гера, наконец, крепко

прижимает к себе ее обнаженное тело. Измотанный и усталый, он нуждается в ней больше, чем… В чём? В мире нет ничего,

что он желал бы больше Рады Дружининой.

Протяжный удовлетворенный стон срывается с его губ, когда горячая твердая плоть прижимается к ее влажной

промежности. Вот сейчас станет совсем хорошо… Сейчас он войдет в нее, и мир перестанет существовать — они окажутся

в другом измерении. В своем собственном измерении.

Рада приникает к полураскрытым мужским губам, и Артём поражается, как резко контрастирует этот мягкий поцелуй с

напряжением, которое чувствуется в хрупких плечах, в тонких руках, крепко вцепившихся в его собственные плечи. Так

старательно она целует. Так нежно ласкает его язык. Душу готов продать за эту женственность, чувствуя, как от их близости в

очередной раз слетает с катушек.

Ничего ему больше не нужно — только быть в ней, впитывать ее удовольствие, скользить в ее влажности. Пить ее, утоляя

свою безмерную жажду. Двигаться с ней в одном ритме, который уже не приходится выбирать осознанно — слился с ней,

сжился, сросся. Уже ни о чем не думает, когда занимается с ней любовью. Неважно — в какой позе. Неважно — как. Он спит

с ней, сколько она хочет. Так часто, как она хочет. Он занимается с ней сексом так долго, сколько требуется, чтобы она

кончила. Хоть всю ночь на пролет. Иногда у нее быстро получается, иногда она долго мучается.

Он придерживает ее за талию, насаживает на себя, помогая сделать первые болезненно-напряженные движения. Рада,

подхватывая заданный ритм, то плотно вжимается в него, то покидает его, стремясь вверх. Оставляя одну руку на поясницу,

второй ведет по горячей спине, зарывается пальцами во влажные волосы на затылке, прижимает ее лицо к своей шее.

Слушает ее тело. Оно отвечает ему жаркой испариной между лопаток, вязкой влагой между ног, звенящей дрожью. И

напряжением, которое все никак не найдет выход. Тогда он опрокидывает ее на спину.

— М-м-м, я все… могу только лежать на спине… мне кажется, я совсем пьяная… не могу ничего делать, — чуть шепчет она

на выдохе, отползая к изголовью кровати.

— Совсем ничего? — Он нависает над ней на вытянутых руках.

— Чуть-чуть… вот так... — вздыхает. Выдергивает из-под головы подушку, сбрасывает на пол и притягивает Артёма. Удобно

ложится под него, крепко обвивает ногами. Он слегка наваливается на нее, упирая локти у нее над плечами. Она гладит

кончиками пальцев его руки и плечи. Рисует у него на спине понятные только ей узоры. Ласкает шею. Касается шершавой

щеки, и когда доходит до подбородка, Артём отводит ее ладонь в сторону, легонько кусает за нижнюю губу. Рада в ответ

впивается ногтями ему в ягодицы. Не смыкая губ, Гера в крепком поцелуе, без напора ласкает ее язык, посасывает его.

Рада теряет случайную минутную расслабленность, начинает стонать и извиваться, снова требуя его в себя. Задыхаясь,

получает его всего, до упора. До сладкой боли, которая превращает ее в ненасытное животное. Он глубоко входит в нее

снова и снова. Она вбирает его в себя, каждый раз отпуская с протяжным стоном.

— Тёма, — шепчет лихорадочно, — Тёма, Тёмочка мой… — повторяет раз за разом, так ей нравится, как звучит его имя. —

И можешь не отзываться, мне все равно. — Прижимает ладонь к его губам, чтобы Гера и не думал возмущаться.

Он смеется, но беззвучно. Она рукой чувствует его улыбку и толкает в плечо, прося лечь на спину, и, когда он

переворачивается, уверенно седлает его. Стискивает бедрами. Дрожит. Глотает раскаленный воздух. Лихорадочно

двигается вверх-вниз, ища освобождения. Проваливается в душную темноту. Купается в ней, как в теплом ласковом море.

Не тонет. Точно знает, кто держит ее за руки.

От него пахнет черной смородиной. Это ее Гера.

— Устала? — спрашивает Артём, притягивая ее к себе за плечи.

— Угу, — Она обессиленно ложится на него, утыкаясь носом в его шею и втягивая запах кожи. — Я, кажется, слышу шум

моря...

— Хорошее вино, — хрипло выдыхает он, чувствуя, как сильно колотится у нее сердце.

— И шелест листвы, и ветер…

— Совсем переклинило? — Гладит ее спину, улыбается ответной дрожи. — Главное, чтобы не звук какой-нибудь сирены.

— Тихо… Гера, тихо… Не смейся, — шипит возмущенно, а сама глухо смеется. Протяжно вздыхает. — Дай мне послушать

море…

Он подтягивает ее выше на себя, целует в шею. Слизывает капельки пота. Водит пальцами по узкой спине. Еле касается.

Рисует. Как она рисовала. Чувствует, как нежная кожа становится шероховатой от мурашек.

— Повторяешь за мной? — улыбается она.

— Повторяю, — соглашается. Переворачивается вместе с ней. Снова укладывает ее на кровать. Теперь рисует кончиками

пальцев у нее на животе, языком — на груди. От каждого касания Рада вздрагивает. Выгибается. А он ласкает ее так нежно,

наверное, в первый раз…

Трудно быть нежным, когда не знаешь, что такое нежность. Когда забыл. Все осталось в далеком прошлом. Часть этого

позабытого чувства когда-то давала ему маленькая девочка, теперь — его женщина. Теперь она снова отдает ему всю свою

нежность. Не тяжело, а даже немного забавно осознавать, что единственно важное в этой бредовой и бесцельной жизни ему

на самом деле не принадлежит. Вот если бы она забеременела… Если бы Рада только забеременела, он бы оставил ее

себе, наплевал на все, даже на ее желание. Хочет или нет, она все равно была бы с ним! Потому что у нее от него ребенок.

Его ребенок! И тогда она примет его.

Как люди занимаются сексом, чтобы зачать? Как-то по-особенному? В определенных позах?

Ничего Гергердт об этом не знает. Понимает только, что надо наполнить ее своим семенем, все отдать. Не думает, не

говорит про себя, что будет все, как он хочет. Он позволяет себе лишь тень надежды. Но этой тени хватает, чтобы

затуманить разум и заставить его вновь с силой врываться в покорное тело, быстрее, резче вымещать на Раде свое

желание и срываться в пропасть, в темноту, скатываясь до ощущения касания, звука, стона.

В этой вязкой, тугой, как вата, темноте... Жестко переплетенные пальцы. Прижатые друг к другу мокрые липкие тела.

Капельки пота, стекающие по спине. Яростные до боли толчки. Скомканная постель. И резкий Радкин вдох перед оргазмом

— как перед прыжком в бездну. И собственный вдох до ломоты в легких, когда ее движение становится продолжением его

движения, и, кажется, она сама — его продолжение.

Наверное, все же нужно кого-то благодарить за все это. За возможность сейчас ее вот так вдыхать и глохнуть от стонов. За

радость чувствовать у нее внутри горячую пульсацию. За удовольствие падать, раскинув руки.

Он изливается в нее резкими глубокими толчками, судорожно вжимаясь в мягкое безвольное тело. Надолго замирает, не

отпуская, хотя знает, что ей тяжело под ним. Она едва может перевести дыхание.

— У меня нет сил добраться до ванной… — говорит Рада, когда Гера чуть переваливается на бок и дает ей возможность

вдохнуть полной грудью, — если только ты меня туда не оттащишь…

— Нет, не надейся.

— Тогда я буду так спать. Мне кажется, сегодня можно, — сдавленно смеется.

— Нужно.

fima 01.08.2015 00:15 » Глава 21

А-а, уж конечно, как же, какие уж мы вам товарищи!

Где уж. Мы понимаем-с! Мы в университетах не обучались.

«Собачье сердце»

— Святые угодники, а касатик там хоть жив? — восклицает Петровна, театрально складывая ладони на выдающейся груди.

— Жив, жив, — говорит Рада, сомневаясь, что Петровна знает дорогу в церковь. — На слово поверишь, или послать его