Перерыв на жизнь (СЛР, 18+) :: Дамский Клуб LADY - Unknown

заправленной постели и надрывно рыдающая себе в ладони, при виде Артёма затихает.

Он садится на край кровати, ставит вино и чашки на прикроватную тумбочку.

— Артём, может, расстанемся? Как-то все у нас… не складывается... — Она отодвигается чуть дальше, подгибая под себя

колени.

— Море волнуется раз... Гениальная мысль. Тебе не понравился мой сервиз?

— Не смешно.

— И мне не смешно. Завтра купим новый. Нет, давай сразу три. Белый, черный и с цветочками. А то хрен его знает, какое у

тебя следующий раз будет настроение.

В ответ Рада улыбается улыбкой, которая больше походит на гримасу; разжимает крепко сжатые в кулаки руки; сдерживая

рвущиеся всхлипы, вытирает мокрые щеки с грязными разводами от туши.

На внутренней стороне ее ладоней Артём замечает следы от впившихся ногтей.

— Забудь все, — говорит он вместо того, чтобы сказать «не бойся меня».

Мысль о том, что после всего произошедшего Рада станет его бояться, неприятно скользит по натянутым нервам. Но

напомнить о ее страхе он не решается. Ему хочется побыстрее все это забыть, а не мусолить в глупых разговорах. Ему ли не

знать, что словам — цена маленькая. Да и не умеет он вести долгих проникновенных разговоров.

Рада хочет что-то спросить. Или сказать. У нее на лице написано решительное выражение, она уже приоткрывает губы, но

отступает и вместо заготовленных слов роняет несмелое: — «Я умоюсь», — затем подбирается к краю, спускает ноги на пол

и, отталкиваясь, встает с кровати. Все это она делает с видимой тяжестью, каждое ее движение пронизано усталостью. В

жестах нет решимости, нет скорости. Нет в них жизни.

Она уходит в ванную, сначала умывается, как и говорила, тщательно вытирает лицо полотенцем, как будто тянет время.

Потом и вовсе раздевается, встает под душ. В другой раз Гера бы к ней обязательно присоединился, но сегодня не

предпринимает такой попытки. Он остается на месте, курит дамские сигареты и глотает вино из чашки, словно чай или кофе.

Он наблюдает за ней. Смотрит, как она моется, не упуская ни одного даже слабого движения и забывая дышать. А Рада, не

делает ничего намеренно томного, она скованно стоит несколько минут, обхватив себя руками. Греется. Когда ей становится

тепло, у нее расслабляются плечи, и распрямляется спина. Гера согревается вместе с ней — глядя на нее. Она взбивает

шампунь в темных густых волосах. Смывает с себя пену. Ее ладони хаотично и нерасчетливо скользят телу, касаясь

интимных мест — груди, промежности, — омывая их. Гергердт, зажав в зубах сигарету, откидывается на спину и закладывает

руки под голову. Он хочет Раду так сильно, что его сухая кожа вновь покрывается испариной.

Рада быстро выходит из душа, первым делом оборачивая голову небольшим полотенцем, чтобы не оставлять после себя

лужиц воды. Затем она накидывает теплый махровый халат на голое тело и снова возвращается к волосам — как следует их

вытирает.

Артём, слыша осторожные шаги, позволяет себе ухмыльнуться.

Рада аккуратно усаживается рядом.

— Артём, — тихо говорит она, — ты же его не просто так? Нет?

Гергердт одним движением поднимается на постели, садится и снова упирает локти в колени.

— М-м-м, — делает последнюю затяжку и мотает головой, выпуская дым вниз, в пол.

Подбирая и напряженно стягивая полы халата, Дружинина подсаживается еще ближе. Она молча ждет развернутого ответа,

ее взгляд сверлит его висок. Гере кажется, что в этом месте у него начинает зудеть кожа. Он поднимает взгляд и смотрит

Раде в лицо, в ее чуть покрасневшие глаза.

— Он же в чем-то виноват, да? Ты же не просто так?..

Если бы Артём хотел ответить как-то по-другому, то сейчас, глядя на нее, не смог бы. Таким тоном, каким спросила она, не

спрашивают, а подсказывают ответ.

— Я ничего не делаю просто так, — отвечает он и подает ей чашку с вином. — Он плохой человек, он заслужил. Я ничего не

делаю просто так.

Это скупое объяснение Раду устраивает, об этом говорит ее глубокий вздох облегчения.

— Пей, — говорит Гергердт чуть жестче, чем требуется, чтобы просто предложить вина.

— Хорошо, — кивает. Соглашается. Верит. Надо верить. Она очень хочет ему верить и не хочет видеть в нем чудовище.

Насмотрелась уже на этих чудовищ. Гера другой. Просто его никто никогда не любил. А она любит.

Рада послушно выпивает чашку и взглядом просит добавки. Ей тоже хочется поскорее расслабиться. Почему-то сегодня

вино на нее не действует, но пить что-то покрепче страшновато.

— Прости, что я тебе столько всего наговорила.

— Да, ты разговорчивая, — чуть равнодушно отзывается он.

— Я не хотела. Никак не могла взять себя в руки… все так ужасно… — Ее голос чуть подрагивает, почти незаметно, но Гера

слышит. Четко различает неровности в тоне, которые выдают волнение.

Раде и сейчас совсем не спокойно, но по крайней мере ее не выкручивает, не ломает, не выворачивает изнутри, как было

еще недавно, когда хотелось все разрушить и разбить. Тогда она не знала, как ей справиться со своим диким состоянием.

Наверное, кто-то чужой, увидев ее, вызвал бы скорую и надел на нее смирительную рубашку. А Гера… Как он только стерпел

это все.

— Я правда… — снова начинает оправдываться, потому что ей кажется, что не понимает он того, что она хочет сказать. Или

не принимает ее извинения. Недостаточно ей ухмылки и язвительного замечания, которыми он отделывается.

Гера подносит к ее губам чашку, словно в очередной раз желая закрыть ей рот, и Раде приходится сделать несколько

глотков под его давлением.

— Ладно, побуянила чуть-чуть, не переживай. Я тоже... импульсивный, — последнее говорит с особенным выражением.

Залпом выпитое вино, наконец, ударяет в голову. В груди и желудке ощущается тепло. Рада благодарно прижимается к

Артёму и легко целует его в плечо, где-то в районе ключицы. Поцеловав, отталкивается от него, чтобы поставить на

тумбочку пустую чашку. А привстав на колени, испытывает легкое, но приятное головокружение.

— Все, спать, — шепчет она, не подозревая, какой эффект на Геру произвел тот легкий поцелуй. Как взбудоражило его это

нежное прикосновение. — Я думала ты по каким-то девкам таскаешься, — признается, скидывая покрывало.

— Чего? — переспрашивает он. — Дружинина, да какие с тобой нахрен бабы…

— Не знаю я, какие…

— Вот дура, — не зло усмехается он и поднимается с кровати. Обнимает сзади ее плечи. Скользит рукой под волосы,

обхватывает пальцами шею и пригибается, вдыхая запах чистой кожи. — Какие с тобой могут быть бабы? — шепчет он, ловя

губами пульс на бьющейся жилке.

Рада притихает, выпуская из рук край одеяла, и ответно прижимается к его спине. Да, именно этого ей не хватало — его

крепких объятий, его прикосновений.

— Блондинки, брюнетки… не знаю… — выдыхает полушепотом, надеясь услышать хоть какое-то подобие признания. Знать,

что для него она единственная и неповторимая. Да, она согласна даже на такую банальщину. Все, что трогает до глубины

души, не может быть банальщиной.

Гера касается кончиком языка мочки уха, мягко обводит маленькую ушную раковину. От этой чувственной ласки по всему

телу бегут мурашки, и Рада поворачивает голову, вдыхая его горячее дыхание. Они страстно целуются, с этим первым

поцелуем отпуская все скрытое напряжение. Сколько же его накопилось…

Кружится голова — от выпитого вина, от Геры. Он одной рукой поглаживает ее шею, второй, забравшись в вырез халата,

жадно мнет грудь. Раду пробирает до костей его легкая грубость — то ли так соскучилась, то ли просто стала такая

ненасытная. Жадная стала до этих чувственных удовольствий и сейчас каждую ласку переживает с упоением, и дышит

неглубоко, словно боится спугнуть свой телесный восторг. Но скоро объятие превращается в стальную хватку, в жесткие

тиски. Артём, как будто теряя контроль, прижимает ее все крепче, лишая возможности шевелиться и дышать. Она впивается

ногтями в широкие запястья, размыкает губы, чтобы попросить об осторожности, но не рожденный звук гаснет на уровне

гортани.

— Я бы тогда тебя не бросил. Если бы тогда я был с тобой, я бы тебя не оставил. Ни за что, — горячо шепчет, а ей кажется,

что Артём кричит во весь голос. Без всяких уточнений Рада точно понимает, о чем он говорит, и закрывает глаза. Крепко

зажмуривает веки, как это делает ребенок, прячась от своего страха. — Я бы сразу их всех…

— Не надо, ничего не надо… — с трудом выталкивает слова из осипшего горла. От услышанного у нее подкашиваются ноги.

— Все кончилось уже… Уже все по-другому. Мне уже хорошо. Все давно уже не так, как раньше. Не надо никуда лезть из-за