Планета отложенной смерти (сборник) - Владимир Покровский

В доме Аугусто его уже ждали. Два холодных, как космос, мамута торжественно провели его наверх. Федер поднимался, сжав зубы и еле сдерживая желание перескакивать через ступеньки. «Я хочу видеть, как они умирают!» — неожиданно для себя рявкнул он переполошенному Антону, выходя из интеллекторной. Антон что-то крикнул ему вслед в том смысле, что ничего еще не готово, что рано, что может не получиться, Федер не разобрал, да и не собирался вслушиваться. «Я хочу видеть, как они умирают!»

Командир куаферов и сам прекрасно понимал, что это только взрыв эмоций. Но он, может быть, первый раз в жизни был настолько разъярен и хотел именно того, о чем говорил. «Я хочу видеть, как они умирают».

Фактически он имел в виду одного Аугусто, ибо мамутов как одушевленных существ он не воспринимал. Но тех, кто исполнял приказы Благородного Аугусто, — тех он тоже хотел увидеть в предсмертных корчах.

Дверь в кабинет бесшумно открылась. Аугусто сидел за мраморным рабочим столом, абсолютно пустым, сложив перед собой руки с нервно переплетенными пальцами, с напряженным выражением лица.

— Здравствуйте, Федер! Сядьте, пожалуйста.

— Вы что, с ума сошли? За каким чертом вы похитили Веру? Она-то здесь при чем?

— Сядьте, пожалуйста.

— Пожалуйста! Чего вы хотите? Неужели вы думаете, что…

— В полной безопасности ваша Вера. Небольшой психологический шок, но это пройдет.

— Вы отдаете себе…

— Нам надо поговорить.

Федер сел так резко, словно пытался проломить кресло, но только ушиб копчик, в ярости этого не заметив.

— Ну?

— Вера у меня, и сегодня это моя гарантия.

— Не понимаю. Гарантия чего?

— Гарантия того, что вы не начнете бунт куаферов против меня и моей армии. В противном случае ваша возлюбленная умрет очень мучительной смертью.

— Но я не собираюсь подбивать своих куаферов на бунт против вас. Вы же сами понимаете, что это безумие.

— Понимаю, но не знаю наверняка, что у вас на уме. Я буду с вами откровенен, дорогой Федер. Дело касается не чего-нибудь, а моей собственной жизни. Я не первый раз попадаю в опасную ситуацию, каждый раз выходил из опасных ситуаций живым, намерен выйти живым и на этот раз.

— Господи, да при чем тут…

— Я, видите ли, дорогой Федер, очень себя люблю. И очень дорожу своей жизнью. Могу вам совершенно искренне признаться, что другого выхода в данной ситуации, кроме вашего уничтожения вместе со всей вашей командой, я в настоящей ситуации просто не вижу. Постойте, помолчите! — Он предостерегающе поднял руку, белый рукав до локтя сполз. — Посмотрите мне в глаза, Федер.

Помолчав, тот ответил:

— Ладно, смотрю.

— Мы так часто, так подолгу, так порой откровенно с вами беседовали, что вы уже достаточно узнали меня и поняли, что я плохой актер. Давайте будем абсолютно откровенными друг с другом и тогда мы сможем найти взаимоприемлемый выход.

— Для этого сначала надо отпустить Веру. Никаких разговоров без этого условия просто и быть не может. Она не участвует. Вы понимаете? Она-не-участвует!

Аугусто усмехнулся — слабо и как бы нехотя.

— Вы прекрасно понимаете, что участвует, раз она может быть использована в качестве фактора давления. С этим ясно. Неясно с другим. Что вы собирались против меня предпринять? Мне это интересно.

— Этот разговор мы уже вели. Сейчас разговор о Вере, — каменно сказал Федер, начиная наконец понимать резоны Аугусто.

Аугусто снова слабо улыбнулся.

— Этот разговор, дорогой Федер, мы вели в других обстоятельствах. Сейчас Вера у меня.

— И поэтому вы думаете, что такой факт снимает барьеры, сдерживающие мою откровенность?

— Ваша беда, дорогой Федер, — и это беда всех мне знакомых провинциалов, — состоит в том, что, когда вы хотите говорить умно, вы начинаете говорить сложно. А это не одно и то же.

Федер нетерпеливо потряс головой:

— К делу!

Он не любил, когда его называли провинциалом.

— Но я вас понял. — Аугусто несколько картинно вздохнул. — Ну что ж. Я, в общем, и не настаиваю. Не хотите — не говорите. Мне просто было интересно, что вы собирались против меня предпринять. Но на самом деле это не так уж важно. Главное, что вы теперь этого не предпримете.

— Не вижу логики, — соврал Федер.

Совершенно непонятно почему он начал успокаиваться. Шок проходил.

— Помилуйте! Я ведь что думал. Я думал — нет, просто уверен был, и сейчас тоже уверен, — что у вас в загашнике какой-то козырь. Не уверен, что большой, потому что против такой армии, как у меня, может помочь только очень большой козырь. Найти такого козыря, какой вы могли бы использовать, я не смог. Умники мои штатные — да вы знаете, наверное, и такие есть у меня, с метровыми лысинами — тоже ничего путного не обнаружили. Но вы могли придумать что-нибудь простое и эффективное — например, убить меня. Хотя меня хорошо охраняют. И все же есть у вас что-то! — Аугусто сорвался на крик. — Есть! Мне поэтому страшно, Федер, я поэтому нервничаю, я не могу понять, что там такое вы замыслили со своими куаферами. Уж слишком спокойно ведут себя перед лицом смерти ваши люди.

— Даже если мы что-то и замыслили, — осторожно сказал Федер, — мы не действуем такими отвратительными методами, как вы. Но, как говорили русские, — понять, но не простить.

Аугусто скорчил гримасу, точно надкусил что-то кислое.

— А не пошли бы вы, Федер, к черту с вашей нравственностью. У вас простая задача. Я требую откровенности в обмен на жизнь Веры.

— Я все-таки попробую взять вас логикой, — спокойно возразил Федер и даже улыбнулся. — Есть два варианта: я что-то против вас замышляю и я ничего против вас замыслить не могу. Я хочу, чтобы вы поверили во второй, но вы упорно настаиваете на первом. Так вот, предположим, я что-то против вас замышляю, то это я и исполню, и тогда, каковы бы ни были мои к Вере чувства, я вынужден буду ею пожертвовать, ибо, сдавшись и не начав против вас того, что якобы против вас замышлено, я проигрываю и неизбежно погибаю. Вы можете многое, но вы не можете дать мне гарантий моей собственной безопасности и безопасности Веры, я уж не говорю о своей команде. Если же принять второй вариант, то есть тот, по которому я не имею против вас козырей, то в таком случае Вера из заложницы становится просто вашей гостьей, с которой ничего не может случиться. Ибо, случись с ней что-нибудь, я тут же выкину свой козырь.

— Которого у вас якобы нет.

— Которого у меня нет без всякого якобы, но вы-то в это не верите! Таким образом, я убежден, что Вера находится сейчас в полной безопасности, большей даже, чем если бы она сидела у себя дома, потому что вы о ней вынуждены изо всех сил заботиться.