Планета отложенной смерти (сборник) - Владимир Покровский

— Хо-хо! — весело удивился Аугусто. — Эк вас разобрал мой вопросец. Садитесь, садитесь, пожалуйста, сделайте одолжение, я хочу наконец выговориться на этот предмет перед кем-нибудь умным и совестливым. Я буду вам признателен, если вы просто выслушаете меня, не пытаясь вцепиться мне в глотку или поспорить каким-нибудь другим образом. Послушайте! Моя главная мысль настолько проста, что даже не гениальна, я вообще не из гениев.

Эти самые великие правила есть не что иное, как защита от дурака, способного по своей глупости поставить под сомнение такой важный вопрос, как сохранение человечества. Я, во-первых, такими отвлеченными предметами, как сохранение человечества, не интересуюсь. Это мое дело. А вот вы, например, интересуетесь, и тем не менее ежедневно эти самые великие правила нарушаете.

— Я не…

— Ох, не спорьте, прошу вас, мы ведь договорились! Нарушаете, нарушаете, дражайший мой оппонент. Вы, например, занимаетесь массовым истреблением живых организмов, а ведь это все убийства. Но я даже не об этом, это — формальная придирка для антикуистов. Ради каких-то идиотских целей типа выживания человечества вы ставите своих подчиненных, куаферов этих, порой в очень рискованные ситуации, в результате время от времени они погибают. Что это, как не убийство? И не свирепейте вы так, я вовсе ни в чем вас не упрекаю. Вы ведь и другие правила нарушаете то и дело, да вы сами же мне рассказывали. То есть то, что я вам скажу, вы великолепно знаете сами, вы этим сами пользуетесь постоянно. Перед сводом великих правил, дорогой мой Федер, следует поставить еще одно: КАЖДЫЙ ИЗ НИЖЕСЛЕДУЮЩИХ ЗАПРЕТОВ, ВКЛЮЧАЯ И ЗАПРЕТ НА УБИЙСТВО, МОЖНО НАРУШИТЬ. НАДО ТОЛЬКО ЗНАТЬ, ИЗ КАКИХ СООБРАЖЕНИЙ ВВЕДЕН ЭТОТ ЗАПРЕТ, К ЧЕМУ МОЖЕТ ПРИВЕСТИ ЕГО НАРУШЕНИЕ, ПОЧЕМУ ВЫ ИДЕТЕ НА НАРУШЕНИЕ ЗАПРЕТА, КАКИЕ УГРОЗЫ ОНО НЕСЕТ ВАШИМ ПЛАНАМ И КАКИЕ ВЫГОДЫ ПРЕДОСТАВЛЯЕТ.

— Это все, конечно, так. Многие правила и впрямь для тех, кто не знает, в чем дело. Но нарушаю я совсем не те правила. Я нарушаю инструкции.

— В чем разница?

— Разница в том, что инструкции писаны обычными людьми, я понимаю, о чем они и почему введены в действие. А заповеди, как вы сами только что сказали, либо от Бога, либо плод многих тысячелетий человеческого опыта.

— Либо и то и другое вместе.

— Либо и то и другое вместе. Мир непознаваем даже для нас и наших интеллекторов, и…

Федер замолчал, подыскивая слово.

— Вот тут вы осеклись, дорогой мой Федер, потому что сами замысливаете убийство. Меня и моих людей.

Федер мрачно кивнул.

— Да. Я бы с удовольствием взял на душу этот грех, потому что, подозреваю, вы замышляете то же самое. Несмотря на свои клятвенные уверения в обратном. К сожалению, моих возможностей для этого недостаточно.

Аугусто хитро погрозил ему пальцем.

— Но кое-какие возможности все-таки имеются, а?

В ответ Федер холодно улыбнулся.

— Тут как в покере, правда? Отрицательному ответу вы бы не поверили, а положительный могли бы расценить как блеф. Никакой ответ никому ничего не дает. На подобный вопрос можно ответить только молчанием.

Аугусто рассмеялся.

— Хорошо бы это молчание перевести с вашего языка на мой. Мы можем уважать друг друга, можем самым искренним образом желать ничего друг против друга не замышлять, и в то же время для каждого из нас смертельно важно придумать контрход на возможное нападение. И, стало быть, кто-то из нас кого-то уничтожит, вопреки даже собственной воле. Скорее всего, мне думается, что я. У вас действительно не слишком много реальных возможностей противостоять целой армии хорошо натренированных, хорошо обученных бойцов.

— Не бойцов — убийц.

— Милый мой, дорогой Федер. Вы все-таки усматриваете между этими словами какую-то разницу?

20

Мамуты похитили Веру Додекс за десять дней до приемки пробора. Федер ничего подобного не ожидал. Интеллектор и тот такого развития событий не предусматривал в своих расчетах.

Воистину человек для интеллектора непознаваем. Есть очень много на свете труднопознаваемых вещей, и человек в этом смысле — венец всего сущего. По крайней мере для интеллектора. Тот может просчитать практически любое мыслимое событие с участием любого разумного количества компонент. Термин «разумное» очень удобен — определяется он техническими возможностями того или иного интеллекторного комплекса, но вообще-то настолько всеобъемлющ, что трудно представить себе ситуацию, которая в этот спектр не входит. Однако человек, даже один, всегда останется для него фактором высшей непредсказуемости и сводит предсказания интеллектора лишь к очень слабовероятным прогнозам.

Конечно, Федер представлял себе, что Аугусто предпримет какие-то меры против возможного куаферского мятежа. Казалось, были просчитаны все варианты сколько-нибудь вероятных действий Аугусто; просчитан был, кстати, и вариант похищения Веры, но вероятность этого события представлялась интеллектору настолько незначительной, что он даже не включил его в список версий, весьма, к слову, обширный. Оправдание было обычным и таким, что не придерешься — за короткое время интеллектору помимо основной работы по пробору нужно было просчитать чертову уйму самых идиотских возможных реакций взбудораженного Аугусто и соответственно действий огромного числа его сторонников.

— Если бы ты только намекнул мне на такую возможность, железка ты твердокаменная! — бушевал впоследствии Федер. — Да я бы уж точно, даже и при нулевой вероятности, что-нибудь предпринял!

— Увы! — сокрушенно сетовал интеллектор, про себя думая, что такую версию сам бы Федер пусть и учитывал.

— Дьявол их разбери! — бормотал униженный, оскорбленный в лучших чувствах матшеф Антон.

Когда интеллекторы ошибались, их ошибки он по праву считал своими, поэтому чувство вины было у него в крови и всегда готово к немедленному применению. Хотя ошибки, надо признать, у его интеллекторов случались редко. Может быть, здесь следует сказать «тем более» вместо «хотя»?

Удивительно то, что незадолго до похищения Веры Антон даже упрекнул Федера в том, что тот стал мало уделять времени своей возлюбленной.

Почему он так сказал, можно было только гадать. В последние недели Федер изредка появлялся в домике Веры лишь в вечернее время ямайских суток, длившихся сорок четыре стандартных часа.

Антон считал, что Федер плохо обращается с Верой — взял ее зачем-то на пробор и забыл. Федер считал, что с ним плохо обращается Вера. Ни он, ни она, похоже, не знали, как себя вести в данной обстановке.