Путеводитель по поэзии А.А. Фета - Андрей Ранчин

Соответственно и в стихотворении «Шепот, робкое дыханье…» акцентировано, очевидно, не только прямое значение слова поцелуи, но и метафорические оттенки смысла (обозначающие веяние ветра и плеск ручья). Акустическое, музыкальное восприятие поцелуев встречается у немецких романтиков; ср. у Э. Т. А. Гофмана: «<…> Поцелуи были мелодичной небесной музыкой» [Гофман 1994, т. 2, с. 248].

58

Ср. замечание Н. Н. Страхова в письме Фету от 16 ноября 1887 года о поздних стихотворениях: «Ваши стихотворения удивительны <…>. Каким образом старые темы у Вас получают свежесть и жизненность, как будто они только что явились на свет» (цит. по кн.: [Кошелев 2006, с. 287]). Обновление привычного в искусстве посредством нового соединения образов, новой композиции — мысль, встречавшаяся еще у немецких романтиков, с творчеством которых Фет был, несомненно, знаком. В романе Л. Тика «Странствия Франца Штернбальда» один из героев, художник Альбрехт Дюрер, говорит: «То, что кажется нам новым созданием, обычно составлено из того, что уже было ранее; но способ компоновать делает его в какой-то мере новым <…>» (ч. 1, кн. 2, гл. 2) [Тик 1987, с. 59].

59

Соответственно и в стихотворении «Шепот, робкое дыханье…» акцентировано, очевидно, не только прямое значение слова поцелуи, но и метафорические оттенки смысла (обозначающие веяние ветра и плеск ручья). Акустическое, музыкальное восприятие поцелуев встречается у немецких романтиков; ср. у Э. Т. А. Гофмана: «<…> Поцелуи были мелодичной небесной музыкой» [Гофман 1994, т. 2, с. 248].

60

При обозначении глаз мужчины, что для фетовского времени необычно. Ср. другие примеры у Фета: «блуждают очи» лирического «я» в стихотворении «Светоч» (1885), или «милые очи» соловья, олицетворяющего поэта и влюбленного, в «Соловье и розе» (1847) и «мои очи» в «Я целый день изнемогаю…» (1857), или слова лирического «я» «Ты смотришь мне в очи» в «Младенческой ласки доступен мне лепет…». Хотя в русской поэзии времени В. А. Жуковского и А. С. Пушкина это не было редкостью (ср.: «в очах родились слезы вновь» — «Погасло дневное светило…» [Пушкин 1937–1959, т. 2, кн. 1, с. 146]; «Но сон бежал очей» — ранняя редакция стихотворения Е. А. Боратынского «Бдение» [Боратынский 2002, т. 1, с. 202]).

61

Хиазм — синтаксическая конструкция (фигура), в которой соседствующие словосочетания зеркально симметричны по отношению друг к другу. У Фета: существительное + прилагательное и прилагательное + существительное. — А.Р.

62

Из исследований о поэтике стихотворения «Шепот, робкое дыханье…» см. прежде всего еще: [Egeberg 1974].

63

Восприятие фетовского текста как одного сложного бессоюзного предложения диктуется запятыми между простыми односоставными предложениями. Если бы эти предложения отделялись друг от друга точками, то пунктуация и соответственно интонация побуждали бы определить фетовский текст как последовательность не связанных грамматически простых предложений.

Иногда односоставные предложения на базе подлежащего того типа, к которому относится «Шепот, робкое дыханье…», именуют не назывными, а экзистенциальными, или бытийными. Заключительное же предложение может быть отнесено к односоставным восклицательным на базе подлежащего. Предложения без сказуемых, «если распространителем является обстоятельство места, времени, <…> можно трактовать как двусоставные неполные:

Скоро осень. Ср.: Скоро наступит осень.

На улице дождь. Ср.: На улице идет дождь» [Литневская 2006, с. 178].

С такой точки зрения строка «В дымных тучках пурпур розы» должна расцениваться как двусоставное неполное (с пропущенным сказуемым) предложение, распространенное обстоятельством места.

64

«Напевные стихотворения легко положить на музыку (песня, романс). И произносятся они не так, как говорные. Читая их, мы невольно растягиваем стихотворные строчки, усиленно подчеркивая мелодическое движение <…>»; напевность создается благодаря отсутствию переносов на границах строк, благодаря интонационной законченности каждого отдельного стиха, ритмической и интонационной симметричности строк, часто — синтаксическими и лексическими повторами [Холшевников 2002, с. 165]. Выделяются два вида напевного стиха — куплетный и романсный (обыкновенный у Фета). См.: [Холшевников 2002, с. 172–173].

65

Фонетически здесь не б, а [п].

66

Буква я обозначает мягкость согласного р и звук [å].

67

Как указал М. Л. Гаспаров, читателей это стихотворение раздражало прежде всего «разорванностью образов» [Гаспаров 1995, с. 297].

68

По замечанию Н. А. Добролюбова-критика, талант Фета способен полно реализоваться «только в уловлении мимолетных впечатлений от тихих явлений природы» [Добролюбов 1961–1964, т. 5, с. 28].

69

Слово поцалуй в простонародном его произношении противостоит фетовскому поэтизму — архаизму лобзания. — А. Р.

70

О работнике Семене и об эпизоде с потравившими фетовские посевы гусями — анализ гневного отклика М. Е. Салтыкова-Щедрина в обзоре из цикла «Наша общественная жизнь», отзыва Д. И. Писарева и стихотворной пародии Д. Д. Минаева: [Кошелев 2001, с. 43–45]; [Кошелев 2006, с. 201–205]. См. также: [Кошелев 2002].

Злосчастные гуси и работник Семен поминались Д. Д. Минаевым и в других пародиях цикла; см.: [Русская стихотворная пародия 1960, с. 508–509, 510]. Перечень и характеристику других негативных и пародийных откликов (Н. А. Некрасова, П. А. Медведева) см. в комм. В. А. Кошелева в изд.: [Фет 2001, с. 442–443, примеч. 3]. Об общественной позиции Фета — автора очерков, — прагматической и консервативной, но отнюдь не крепостнической, см. также: [Тархов 1982а, с. 369–381].

71

Обвинение и издевательские замечания по поводу малосодержательности и слабо развитого сознания в поэзии Фета были в радикально-демократической критике постоянными; так, Д. И. Писарев упоминал о «беспредметном и бесцельном ворковании» поэта и замечал о Фете и еще двух поэтах — Л. А. Мее и Я. П. Полонском: «Кому охота вооружаться терпеньем и микроскопом, чтобы через несколько десятков стихотворений следить за тем, каким манером любят свою возлюбленную г. Фет, или г. Мей, или г. Полонский?» [Писарев 1955–1956, т. 1, с. 196, т. 2, с. 341, 350].

72

И. С. Тургенев сообщал Я. П. Полонскому 21 мая 1861 г.: «Он теперь сделался агрономом — хозяином до отчаянности, отпустил бороду до чресл — с какими-то волосяными вихрами за и под ушами — о литературе слышать не хочет и журналы ругает с энтузиазмом» [Тургенев 1982—, письма, т. 4, с.328].

73

Поэт писал бывшему однополчанину К. Ф. Ревелиоти: «<…> Я был бедняком, офицером, полковым адъютантом, а теперь, слава богу, Орловский, Курский и Воронежский помещик, коннозаводчик и живу в прекрасном имении с великолепной усадьбой и парком. Все это приобрел усиленным трудом <…>» [Григорович 1912, т. 2, с. 223].

74

М. Е. Салтыков-Щедрин заметил: «Бесспорно, в любой литературе редко можно найти стихотворение, которое своей благоуханной свежестью обольщало бы читателя в такой степени, как стихотворение г. Фета „Шепот, робкое дыханье“», но «тесен, однообразен и ограничен мир, поэтическому воспроизведению которого посвятил себя г. Фет», все творчество которого не более чем повторение «в нескольких стах вариантах» именно этого стихотворения [Салтыков-Щедрин 1965–1977, т. 5, с. 383, 384].

75

Землетрясение в португальском городе Лиссабоне (1755) унесло жизни около 30000 жителей, это исключительное трагическое событие послужило предметом для философских рассуждений, отрицавших благое Провидение (Вольтер, «Поэма о гибели Лиссабона, или Проверка аксиомы „Все благо“» и т. д.). — А.Р.

76

Ср. тургеневскую пародию: «Я долго стоял неподвижно / И странные строки читал; / И очень мне дики казались / Те строки, что Фет написал. // Читал… что читал, я не помню, / Какой-то таинственный вздор…» [Русская стихотворная пародия 1960, с. 504]. А. В. Дружинин писал в дневнике о «нелепом детине» Фете и его «допотопных понятиях» (запись от 18 декабря 1986 года [Дружинин 1986, с. 255]). Фет сознательно провоцировал литературную среду нарочитыми «нелепостями»; ср.: [Кошелев 2006, с. 215].

77

Такая репутация Фета поддерживалась его высказываниями (в стихах и в прозе) об иррациональной, интуитивной основе творчества, о звуке, а не смысле как истоке поэзии. Эта любимая фетовская идея была многократно высмеяна пародистами: «Он поет, как лес проснулся, / Каждой травкой, веткой, птицей <…> И к тебе я прибежала, / Чтоб узнать, что это значит?» (Д. Д. Минаев, «Старый мотив»); «Друг мой! Умен я всегда, / Днем я — от смысла не прочь. / Лезет в меня ерунда / В теплую звездную ночь» («Тихая звездная ночь»); «Грезит у камина / Афанасий Фет. / Грезит он, что в руки / Звук поймал, — и вот / Он верхом на звуке / В воздухе плывет» (Д. Д. Минаев, «Чудная картина!», 1863) [Русская стихотворная пародия 1960, с. 513, 514].