Измены - Джина Кэйми

— Но куда мы идем?

Как бы в ответ на его вопрос в конце коридора немедленно раскрылись автоматические массивные бронзовые двери. Лара вспомнила сказку «Волшебник Изумрудного города».

— Вниз по дороге, выложенной желтым кирпичом.

Пока они шли по холлу, все лицо Тони покрылось потом.

— Теперь послушай, у тебя прекрасный шанс добиться этой роли и не потеряй его. Он есть у тебя и еще одной девочки. Гордон выдвинет тебя, как обещал.

Лицо Лары помрачнело: она вспомнила недвусмысленные намеки во время притязаний Дана Гордона и позже, когда он добивался ее в постели.

— Сегодня вечером Гриффин примет свое решение. Ты должна быть уверена, что он выберет тебя.

— Что ты под этим подразумеваешь?

— Ты же женщина. Это я должен тебе говорить, что делать, чтобы произвести впечатление на мужчину?

Лара резко остановилась.

— Скажи мне, здесь что-то произойдет, о чем я не знаю?

В последний раз вытерев руки, Тони вложил платок назад в нагрудный карман.

— Ты только не превращайся в деревяшку, какой ты обычно бываешь с мужчинами. Это все, что я могу тебе сказать.

Взяв Лару под локоть, он подтолкнул ее вперед. Огромные бронзовые двери с барельефом Гриффина в центре медленно закрылись за ними, как только они переступили порог.

Квартира Гриффина находилась на двух этажах здания и занимала пространство более дюжины обычных квартир. Одна гостиная по площади была равна пяти квартирам. Ее стены от пола до потолка были стеклянными с захватывающими дух видами, создающими иллюзию, что ты паришь в облаках, и весь сверкающий Манхэттен простирается у твоих ног.

В тканях преобладали бледные, пастельные тона; шелковый ультрасовременный декор создавал впечатление безграничного пространства. В нескольких шагах от гостиной за встроенным мраморным баром располагалась центральная арена с таким ярким освещением, что была похожа на площадку для запуска «Шатла», с запутанным клубком кабелей, систем управления и телемониторов.

На одном из экранов показывалось внутреннее помещение личного лифта, на другом — холл. Вход в квартиру был изображен на том мониторе, который сейчас рассматривал Гриффин. Мужчина был ошарашен окружающим и с благоговением широко открытыми глазами озирался по сторонам — обычная реакция. Но на девочку, казалось, вообще не произвела впечатления эта роскошь. Ему стало интересно, чем же вообще тогда можно привлечь ее внимание.

Гай X. Гриффин был не только человеком, который сделал сам себя, он и сам создал себе имидж. Он родился в 1937 году в маленьком городке штата Индиана и был долгожданным сыном в семье, где уже были три девочки. С самого начала он твердо знал, что рожден для великих дел. Многие дети лелеют понятие, внушаемое им с колыбели, что в их жилах течет голубая кровь. Гай же был просто уверен в этом и объяснял себе огромную разницу между собой и его скучной, безликой семьей, живущей по строго баптистским канонам, именно этим.

С виду он ничем не отличался от любого другого шестнадцатилетнего подростка 1953 года с хорошим телосложением, но внутри в нем бурлила расплавленная лава редко достигаемых страстных желаний и стремлений. По-видимому, он так бы и пошел по стопам своего отца-труженика, если бы в то лето он не выпросил у своего кузена Вилбура копию неизвестного еще ему журнала под названием «Плейбой».

Неожиданно все для него встало на свои места. Его судьба была предрешена: он рожден, чтобы стать фотографом, как Фрэнк и Дин и, конечно, Хэф, который дома был Хью Хэфнером. Посему Гай Гриффин настоял с позиции силы, чтобы его называли Грифом, и купил себе камеру.

Гриф вскоре заметил, что всякий раз, разглядывая фото журнала, у него поднималось страстное желание сделать такое же самому. И пригласив девочек-соседок и своих одноклассниц, он раздел их и заставил позировать ему, невзирая на то, что в 1953 году это было оскорбительным вызовом общественной морали. Это было потрясающе! Обычно фотосеансы заканчивались тем, что Гриф со своими моделями выпивал шампанское под аккомпанемент записей Синатры.

Все время учебы в колледже Гриф постоянно совершенствовал свое искусство фотографии и обольщения. Вскоре после окончания колледжа он исполнил свою давнюю мечту попасть в Лос-Анджелес — город настоящих живых ангелов. Падшие ангелы были его любимцами. Он очень быстро завоевал репутацию одного из искуснейших фотографов очаровательных девочек. При неотразимом мальчишеском очаровании у него была огромная способность завоевывать доверие молодых женщин и делать интересные композиции из интимных частей их тела. В то время это было противозаконно, но это не останавливало Грифа.

В 1964 году разразилась сексуальная революция — и среди всего прочего «Плейбой» стал казаться Грифу хорошеньким прирученным щенком. С его безграничной убежденностью и энтузиазмом, у него не было проблем найти деньги, чтобы для желающих пощекотать себе нервишки открыть издание еще одного журнала с названием «Плезир».

— Хэф был тогда, — говорил он своим инвесторам, друзьям-фотографам, с которыми познакомился, как только приехал в Лос-Анджелес, — а я, Гриф, сейчас.

В его намерения входило дать хорошего пинка «Плейбою», отведя важнейшее место в журнале обнаженным телам, но в естественных позах и поэтому вызывающих большее возбуждение. Уже первый номер журнала вызвал сенсацию в мире. Все остальное сразу стало историей.

До конца года «Плезир» стал серьезной угрозой «Плейбою» в его соперничестве среди журналов такого рода. К тридцати годам Гриф отмыл свой первый миллион. Талисманом для журнала он выбрал пушистого белого котенка.

— Даже маленьким я всегда предпочитал игрушку-котенка всем белочкам и зайчикам, — усмехался он на все замечания.

Коммерческое отделение «Плезир Энтерпрайсиз» продавало атласное постельное белье и другие принадлежности для будуаров со своим фирменным знаком — котенком в среднем на 220 миллионов долларов в год.

В сорок пять лет волосы Грифа поседели, но за исключением нескольких морщинок в уголках глаз, его лицо совершенно не изменилось. Он не был красивым: длинный нос и треугольная форма лица делали его похожим на лису. Но несмотря на это, он был необычайно привлекательным. При росте в шесть футов у него было хорошее сложение, мускулистое тело человека на двадцать лет моложе своего возраста, хотя он никогда не занимался спортом, не считая, конечно, секса. Гриф обладал все тем же юношеским энтузиазмом и безграничной уверенностью в себе, у него была аура человека, действительно убежденного в том, что он все может и еще не родился тот, кого бы он не смог завоевать.