Прорыв. Боевое задание - Михаил Аношкин

Инструктор, лихорадочно торопясь, сбросил с себя ремни, выхватил из кобуры пистолет и со всех ног помчался к сержанту-укладчику, чтобы пристрелить его. Был он длинноног и мчался по снежному полю вихрем, только снег клубился вокруг него. Сержант не пришел еще в себя; а тут на него летела новая беда. Он беспомощно топтался на месте, а потом ничего лучшего не придумал и спрятался за спину какого-то солдата.

Все оцепенели, не зная, что предпринять. А инструктор был уже рядом.

Тогда ему дорогу преградил Ишакин. Встал, набычив голову, глаза налились кровью, лицо вытянулось, а нижняя губа чуть отстала — и видны стали металлические зубы. Страшный. Таким он, наверно, был там, на севере, где отбывал наказание.

Инструктор вознамерился обойти его, но Ишакин очень ловко прыгнул ему наперерез и перехватил руку с пистолетом..

Инструктор издал стон не то от боли, не то от недавно пережитого страха, сник и медленно опустился в снег.

— И замри, — сказал Ишакин. — Пушку спрячь. Спрячь, спрячь от греха подальше.

Появился Курнышев, ему объяснили, что произошло. Забрав с собой сержанта-укладчика, Ишакина, Андреева и самого инструктора, командир роты повел их к месту приземления, там еще лежал парашют.

Штырь, который скреплял обе половинки парашютного чехла, оказался погнутым у самой вершинки, поэтому инструктор и не смог вытащить кольцо. Кто же его согнул? Направились к самолету и обнаружили причину — на верхнем полусводе самолетной двери ясно была видна свежая царапина. Инструктора бог ростом не обидел. Влезая в самолет, он зацепился за верхний свод и согнул край парашютного штыря.

— Нервы, брат, — укоризненно покачал головой Курнышев. — В воздухе выдержки хватило, а на земле нет? Ну, застрелил бы ты сержанта, легче бы тебе стало? Сам под трибунал бы пошел.

И к Ишакину весело:

— Натерпелся?

— Ерунда, — отмахнулся тот. — Чижик он. Несерьезно.

— Пострашнее бывало?

— Всякое бывало, товарищ старший лейтенант, и пострашнее тоже. Одни урки золотишко не поделили, тигры тиграми, и финочки у них вострые были, товарищ старший лейтенант. И драка была, а я их в разные стороны, тигров-то. Вот натерпелся. А здесь что.

Сейчас Ишакин готовит парашюты к завтрашнему полету.

Мишка Качанов возле тополя стоит с санинструктором Раей. Через плечо у нее санитарная сумка с красным крестом.

Маленькая, стройная, она прижалась спиной к стволу дерева и хромовым начищенным сапожком растирает землю. Девушка смущенно улыбается, слушая Мишкины слова, нет-нет да бросает на него пытливые, но доверчивые взгляды. Мишка говорит о чем-то воодушевленно.

Что же, интересно, он поет девушке? Сержант прислушался.

— Это ты, Раечка, зря, — увещевал Мишка. — Тут скромничать нельзя, решительнее надо: иди к Курнышеву, к Васеневу не ходи, этот, как гвоздь, прямой, не поймет. Иди, Раечка, к капитану и скажи: «Товарищ капитан, большая несправедливость: то одна группа получает задание, то другая, а меня не берут. Разве я хуже других? Может, я тоже хочу туда?»

— Боюсь я, Миша.

— Лететь?

— Капитана.

— Зря, он мужик мировой, с виду вроде сердитый, а на самом деле хороший. Зато с нами на задание полетишь, дело стоящее. Воронинцы, видела, как отличились? Это тебе не на вшивость проверки устраивать и осматривать грязные подворотнички. И между нами, тебе что — медаль будет лишняя? А то орден.

«Агитатор, — сердито подумал Андреев. — Только смутит девчонку. Ее же все равно не возьмем, делать ей там нечего. Щедрый какой — медаль даже обещает».

Сержант подошел поближе и оказал:

— Рая, вас ждут во втором взводе.

Девушка недовольно повела плечиком и, не сказав ни слова, ушла. Сержант вздохнул, покачал осуждающе головой, а Мишка сделал невинное лицо и, притворяясь простачком, спросил:

— Что, товарищ сержант?

— Раю не смущай.

— Так она же сама!

— Слышал я, как ты ее обрабатывал. Агитатор тоже нашелся. Хочешь остаться здесь?

— Как здесь? — испугался Мишка.

— Очень просто. Могу устроить.

— Товарищ сержант.... Да я... Но поймите... Больше не буду, слово гвардейца.

— Смотри!

Трусов, как всегда в начищенных сапогах, ходил следом за Васеневым и канючил:

— Возьмите меня, товарищ лейтенант. Что я вам сделал? Возьмите, а? Я все немецкие мины знаю, а Лукин разве знает?

Трусова утром, за завтраком, подогрел все тот же Мишка. Он сказал ему убежденно:

— Ну, что я тебе говорил?

— Не помню, Качан.

— Фамилию надо менять, голова садовая. От твоей фамилии все шарахаются, как лошади от автомобиля. Был у меня дружок...

Но Трусов и без того был обижен тем, что его не берут на задание, а тут еще Качанов со своими подковыками. И полез Трусов драться на Мишку. Никакие уговоры не помогли, тогда Ишакин крикнул:

— Чижики, капитан идет!

Никакого капитана, разумеется, не было, но Трусов остыл. Васеневу наконец надоела трусовская тянучка и он звенящим голосом произнес:

— Гвардии-красноармеец Трусов!

Тот поднял на лейтенанта обиженные глаза.

— Встаньте, как положено, когда к вам обращается командир!

Трусов мигом стряхнул с себя расслабленность, расправил плечи, выпятил грудь, вытянул руки по швам и преданно уставился на взводного.

— Кру-у-гом! — И когда красноармеец повернулся, добавил с нажимом: — Арш!

Печатая шаг, Трусов двинулся от лейтенанта, в глазах его стояли слезы обиды. Андреев пожалел парня. Все-таки Трусов хороший солдат, конечно, лучше Лукина, однако с Васеневым спорить не хотелось, бесполезно. Тот не принимал никаких возражений.

Неожиданно Васенев подошел к сержанту и вроде бы пожаловался:

— Целое утро за мной, как хвост тянется, — и словно бы устыдившись откровенности, холодно спросил:

— Парашюты проверил?

— Там Ишакин, товарищ лейтенант.

— Проверь лично. И вот еще что. Через час построишь группу у землянки комроты. Ясно?

— Есть построить группу!

«Ох и человек, — с досадой думал Андреев. — Помню, на что уж железным был Анжеров, здорово боялись мы его, все-таки командир батальона, а узнали поближе — душа человек, никогда не подчеркивал свое превосходство. А Васенев только тем держится, что использует право на командирский тон».

Через час группа с боевой выкладкой стояла возле землянки командира роты. Васенев побежал доложить, что гвардейцы к вылету на боевое задание готовы. Капитан поднялся наверх, поздоровался с каждым за руку.

— Настроение как, орлы? — спросил он, и добрые морщинки сбежались у его чуть раскосых глаз.

— Отличное, товарищ гвардии капитан! — за всех ответил Мишка Качанов.

— У меня половина роты побывала, просилась на задание. Даже санинструктор была.

Андреев скосил взгляд на Качанова, тот лукаво улыбнулся.

— Каждому хочется полететь, но не каждому это сегодня дано. Честь великая, тем более, что со всего батальона — только пятеро! Может быть, следом за вами получим задание все мы, но мы будем вместе, одним коллективом, а вас всего пятеро. Держите марку гвардейцев высоко. Не забывайте старинную солдатскую мудрость, она там особенно пригодится: «Сам погибай, но товарища спасай». Правильно я говорю, Лукин?

— Так точно, товарищ гвардии капитан!

— Уверен — вернетесь домой с победой, с такой же честью, как и воронинцы. Воловик! — Из землянки проворно выскочил сутулый связной.

— Проверь, готова ли машина? — приказал ему капитан.

Воловик исчез.

— Можете перекурить. А тебя, — повернулся он к Васеневу, — прошу зайти ко мне.

В землянке Курнышев, скрестив на груди руку, внимательно поглядел на лейтенанта и сказал:

— Приказываю тебе ладить с Андреевым. То, что здесь вы постоянно цапались, забудьте. Там цапаться нельзя.

— Я, товарищ капитан, готов! Но он колючий, сам идет на обострение.

— Ты сам такой, вот тебе и кажется. Сержант — человек справедливый и, не в обиду тебе, поопытней. Так?

Васенев неопределенно пожал плечами.

— Так, — ответил за лейтенанта Курнышев. — И к тому еще, ты человек необъективный, подозрительный к людям.

— Товарищ капитан! — задрожал от обиды голос Васенева.

— Знаю, что говорю, — жестко оборвал его Курнышев. — Вот ты написал на Афанасьева рапорт. Почему? Прямо окажем — пакостно о нем подумал. А ты знал, что у бойца неприятности в личной жизни?

— Какие неприятности?

— Вот видишь. У тебя девушка есть?

— Есть, — смутился Васенев.

— Любишь?

Васенев снова неопределенно дернул плечами и покраснел.

— Как бы ты отнесся к тому, что тебе изменила девушка? Молчишь? Трудно ответить? То-то и оно. А у Афанасьева девушка оказалась ветреной, вышла замуж за другого, да еще и ему написала об этом.