Судьба королевского наследника - Амо Джонс

— Да. — Мой голос звучит хрипло, и я сглатываю. — Давайте сделаем это.

Я чувствую, как Крид тычет в блок в моем сознании, но это легче, чем обычно, почти как ветер, обдувающий ваши щеки в городе Мороза, легком, как перышко, и кажущемся безобидным, хотя вы знаете, что в воздухе витает сила. Мне удавалось держать Крида подальше, сколько я себя помню. Я уверен, что он сильнее, и мог бы с легкостью проникнуть в мой разум, когда я был маленьким, но не сейчас. Магия не увядает с возрастом, она растет подобно неумолимой виноградной лозе, пока, в конце концов, не задушит вас до смерти. Я бросаю взгляд в его сторону и вижу, что он хмурится, а затем наши глаза встречаются.

Так что мой старший брат тоже понимает это, насколько усерднее ему приходится работать, чтобы хотя бы попытаться выкарабкаться. Я не могу впустить его туда сейчас, не тогда, когда я начал процесс спаривания, ни хрена не осознавая этого.

Когда мы подходим ко входу в катакомбы, кровососы уже в режиме вечеринки, Целители наготове, пока они готовят себе еду с помощью эликсиров убеждения и магического воздействия.

Затем появляется Пикси, не теряя времени, прибежавшая на зов королевской особы.

Она стоит примерно в пятнадцати футах впереди, на границе «голубого пламени», баррикадирующегося на вечеринке кормления, и даже не пошевелив пальцем, завязки ее халата начинают распускаться, темно-зеленый шелк падает к ее ногам в тот момент, когда мои ноги оказываются перед ней.

Она полностью обнажена, Син кружит у нее за спиной. Он что-то шепчет ей на ухо, и ее голова склоняется набок.

Мой взгляд скользит по сливочно-карамельному изгибу ее шеи, мой язык скользит по нижней губе, пока я отслеживаю ее пульс, стук, стук, стук, становящийся резче, чем дольше она ждет, когда я сделаю движение. Или, может быть, это из-за того, как руки Ледженда пробрались между ее бедер.

Я чертовски голоден, жажду чертовой еды, которая насытит, зная в глубине души, что ничто меня не насытит.

Никогда больше я не буду удовлетворен вкусом другого, теперь, когда попробовал то, что должно быть моим.

Низкое рычание зарождается в моей груди.

Нет.

Я сопротивляюсь. Она не может быть моей.

У нее нет Дара.

Она состарится.

Она умрет.

Пикси подпрыгивает, и я смотрю вниз и обнаруживаю, что длинные, острые когти разорвали кожу на кончиках пальцев. Кровь капает, по мере того как кожа вокруг них медленно заживает, превращая их в идеально острые когти.

Я чувствую на себе взгляды моих братьев, потому что да, это чертовски ново.

— Деверо, — выдыхает она.

Деверо. Не Найт и не Син, потому что она понятия не имеет, чьей груди касается ее обнаженное тело, понятия не имеет, кому она предлагает себя. Она не знает, и ей, блядь, все равно.

Затем Крид подходит, наматывает кулак на короткие волосы Пикси и слегка дергает их.

Она стонет, и от этого звука мои губы кривятся.

Глаза Крида находят мои, когда он опускает рот к левой стороне ее шеи, молча говоря мне сделать то же самое. Потеряться в свободном проходе передо мной и выкинуть из моей гребаной головы Лондон.

Я придвигаюсь ближе, пока обнаженное тело девушки не оказывается вплотную к моему, опускаюсь губами к ее шее. У меня болят зубы, поэтому я прижимаю их к ее артерии, и горячая жидкость извергается на мой язык.

В моей груди дико урчит, и я борюсь с гребаным криком, когда острое жало вонзается в мой гребаный разум, словно когти грифона впиваются в череп, пытаясь вырвать его из моего тела. Я со вздохом отрываюсь, отшатываясь от моих братьев и Пикси, у которой вкус гнилой плоти. Я спотыкаюсь о собственные гребаные ноги, падаю на колени и сердито рычу, когда желчь поднимается к моему горлу.

Я вздыхаю, плююсь и вскакиваю на ноги.

Я слышу приближение моих братьев, но быстро щелкаю пальцами и прыгаю сквозь мраморную дымку, закрывая портал прежде, чем мои братья смогут прыгнуть внутрь.

Это все ее гребаная вина.

Я ненавижу ее.

Я ненавижу то, как чертовски сильно мне нужно ее увидеть.

Прикоснуться к ней.

Попробывать ее, блядь, на вкус.

Я не уверен, что боги поступили правильно, что они подарили мне, гребаному королевскому Деверо слабую маленькую женщину, которая умрет какой-нибудь обычной смертью, как это делают люди, но сейчас я именно такой.

Во власти частичной связи, а все знают, что частичные связи сводят тебя с ума от желания. Всякого рода, но хуже всего эта невыразимая решимость защищать и чертовски неестественное желание любить и заслужить ответную любовь.

Я не хочу защищать никого, кроме своей кровной семьи.

Мне не нужно никого заслуживать, и я не хочу любить.

Я даже не знаю, как любить.

Я люблю своих братьев, да, но это не одно и то же.

Ничто уже никогда не будет прежним, кричит мой разум, и я говорю этой суке заткнуться нахуй.

Я докопаюсь до сути этого.

Выясню, где боги и судьба пошли не так.

Но сначала мне нужно взглянуть на нее.

Нет, я должен взглянуть на нее, как на слабую сучку, которой стала глубинная часть меня, та часть, которая почти пробилась когтями на поверхность.

Предполагается, что эта часть меня демоническая и беспощадная, болезненная, непростительная, чертовски безжалостная, и все же она хочет ползти за ничтожеством и падать перед ней на колени, как будто она высшее существо. Это не так.

Она уничтожает меня своим существованием, и я чертовски ненавижу ее за это.

Если бы только я тоже не был бесповоротно одержим ею…

Двадцать Один

Лондон

Я глубоко в гребаной кроличьей норе. Как будто… исчезла.

Я заперлась в своей комнате и порылась в Интернете, но люди там еще безумнее, чем я себя чувствую, поэтому я быстро отключила это дерьмо и занялась основами.

Гарри гребаный Поттер.

Я не могу поверить, что собираюсь это сказать, но я почти уверена, что гигантская светящаяся штука, через которую прошли Найт и Найт дубль два, была своего рода порталом. Как в магии. Настоящая гребаная магия!

Мурашки пробегают по моей коже, пальцы дрожат от этой мысли, но я удерживаю запястье и заканчиваю наносить тушь.

Закончив, я бросаю все в сумку и засовываю ее обратно под раковину, прежде чем взяться за ее края.

Я смотрю на свое отражение, как делаю каждое утро, обычно задаваясь