Плохая хорошая дочь. Что не так с теми, кто нас любит - Эшли С. Форд

«папа». Но в тот момент я ощутила себя маленькой девочкой. И я очень долго ждала, чтобы ощутить, каково это — быть чей-то дочерью.

Он провел меня в нашу «зону отдыха», посмотрел на меня и улыбнулся. Он был красивым. Я очень походила на него. Не столько на фотографиях, сколько сейчас, при личной встрече. Для меня наши общие черты стали неожиданностью, и я пообещала себе запомнить это. Я не забуду, что почувствовала, когда заметила, насколько мы похожи с отцом. Наши черты, манера держаться и способность любить.

Наяву отец любил меня так же, как и в своих письмах. Может, даже сильнее. Он держал меня за руки столько, сколько разрешалось, то есть по пять минут каждые полчаса. Говорил он негромко, как будто боялся спугнуть меня своими эмоциями. Быстро стало ясно, что он старается выложиться по максимуму, как и я. Мы были в трепете и в ужасе друг от друга. Он наклонился ко мне и произнес нерешительным тоном:

— Я мог бы сидеть здесь и смотреть на тебя весь день, Эшли. Но у нас только пара часов. Давай поговорим.

— Хорошо.

Я подумала о тех вопросах, которые хотела задать ему, о важных и пикантных вопросах. Но вместо этого спросила:

— Так чем ты занимался?

И сразу же пожалела. Это было все равно что спросить человека, проведшего двадцать четыре года в тюрьме, «Как дела?». На мой взгляд, я выглядела совсем тупой или, что еще хуже, неинтересной.

Отец улыбнулся.

— Сегодня не так много, но с тех пор, как мы виделись в последний раз, я кое-что успел сделать.

Он быстро ввел меня в курс своих дел. Находясь за решеткой, он получил две степени: младшего специалиста в области искусства и бакалавра в области бизнеса. Он много читал. Он был веселым парнем. По-настоящему веселым и забавным. Вот чем он там прославился: образованность, искусство и чувство юмора. И он любил меня. Он любил меня, моего брата и мою мать. Он скучал по нам. Он постоянно рисовал нас. На стене его камеры были приклеены наши фотографии. Он говорил, что иногда наше существование было единственным, что поддерживало его жизнь.

Я была первым его посетителем за последние пять лет. Его отец, мой дедушка Джей, попытался навестить его лет пять назад, но с ним случился сердечный приступ за рулем. С тех пор никто к отцу не приезжал. Ни его братья, ни сестры, ни двоюродные родственники, ни тетки, ни дяди, ни дети. Его поддерживала только любовь, которую, он надеялся, испытывали к нему мы, хотя он и не мог ее видеть. Он оглянулся на охранников и, убедившись, что те отвернулись, снова схватил меня за руки. Мой отец — один из немногих знакомых мне людей, чьи руки больше моих.

— Я знал, что это ты.

— В каком смысле?

— Мне сообщили, что у меня посетитель, но не сказали, кто именно. Однако я сразу понял. Если кто-то и любит меня настолько, чтобы добраться до этой чертовой дыры, так это моя девочка.

Первый вопрос, который он мне задал: «Счастлива ли моя дочурка?» — потому что это было для него самым важным. Я ответила «да», ведь по большей части так оно и было. Я не была готова обсуждать несчастливые подробности своей жизни. Не сейчас. Не с ним. Он все равно ничего не мог с этим поделать, да и я не понимала, могу ли сама себе помочь.

Мы с отцом сидели и разговаривали два часа сорок семь минут — обо всем, что только приходило нам в голову. Мы обсудили политику (оба придерживались прогрессивных взглядов), религию (он верил в Бога, я — нет) и даже отношения (мы оба были счастливы в одиночестве). Я спросила о его отношениях с женщинами до женитьбы на моей матери. Он сказал мне, что до встречи с ней был влюблен в другую, но это сложная тема. Более подробно он расскажет мне в письме.

Я больше смеялась, чем плакала, но все же плакала. Он украдкой брал меня за руки и говорил с незнакомой мне до той поры пугающей искренностью. В каждой его истории чувствовалось, что он ждал тринадцать лет, а то и больше, чтобы сказать мне эти слова. Он заранее продумал, как будет разговаривать со мной. Возможно, даже репетировал. Он знал, что я приеду, и не позволил чувствам взять верх: это могло помешать ему высказать все, что он хотел. Мы во многом походили друг на друга, мой отец и я.

Рассказав забавную историю, случившуюся с его сокамерником — отчего я смеялась до колик в животе, — отец вдруг затих и стал серьезным.

— Тебе что-нибудь нужно от меня, Эшли? Что-нибудь вообще? Я понимаю: отсюда я мало что могу сделать, но если тебе что-то нужно, я сделаю все возможное, чтобы это осуществить.

Слова застряли у меня в горле, затем я откашлялась и задала важный для меня вопрос:

— Я писала о тебе. Ну, на самом деле о себе. Но во многом о своих чувствах по отношению к тебе. Но не только к тебе. Вообще-то это о том, как я была ребенком, маленькой девочкой, и обо всем, что с этим связано. И я использую отрывки из некоторых твоих писем, когда пишу о том, что они значат для меня, и о том, что заставляют чувствовать. Ты не против? Мне не хочется останавливаться.

Он поднял руку, призывая меня не объяснять дальше, откинулся на спинку стула и выдохнул всем телом, опустив плечи и словно погружаясь в свою мешковатую серо-рыжеватую униформу.

— Когда ты прислала мне один из своих рассказов, я подумал, черт подери. Да я же счастливейший человек на свете. У меня есть умная, красивая дочь, да к тому же еще и писательница. Настоящая. И хорошая. Я так горжусь тобой, Эшли.

— Спасибо, папа.

Я глядела на свои ладони, не в силах посмотреть ему в глаза. Он выпрямился и, не оглядываясь по сторонам, взял мои ладони в свои.

— Послушай, я не знаю толком, что ты там пишешь… Может, я как-то не слишком хорошо там выгляжу, но это не твоя вина. Дело только во мне. Кое-чем я могу поделиться, если это так важно для тебя. Тебе нужно мое разрешение? Ты его получила.

Я посмотрела на него. Даже не знаю, чего именно я ожидала. Наверное, я не собиралась задавать ему этот особенный вопрос, но его разрешение открывало передо мной новые возможности.

— Руки на место! — прикрикнул на отца