Зрячий - Олег Быстров

В свободных зонах нанесен узор по типу арабского аканта – остроконечные листья, направленные навстречу друг другу, расположенные гармонично и симметрично. И под самой рукоятью кинжала с обеих сторон красовался анх, египетский крест с петлей на вершине. Тоже, кстати, символ ключа, но земного.

Вообще символы земли преобладали в рисунке – горы, листья, твердь земная – и вызывали ощущение некой подчиненности, а может, сопричастности, неразрывной связи с более «крылатым» Дагг-Ошем. Ну, что скажешь – младший братишка!

Символы… Меандры… Плетенка…

Я принялся снова разглядывать под лупой рисунок плетенки. Попытался увидеть его под другим углом – как путь, траекторию движения. Вот эта петля – здесь можно было бы крутануть на месте волчка, – и сразу уход влево. А потом что, присед? Скорее всего присед, и тогда он будет выглядеть на рисунке вот таким образом: одна линия ныряет под другую. Клинок обороняющегося ныряет под клинок атакующего… Вектор одного бойца ныряет под вектор другого…

Прыжки – заостренные пики, линия как будто взмывает ввысь. На фоне сложного узора, составленного плавными закругленными линиями, просматривался другой – четкий геометрический квадрат, вплетающийся в его ткань, в его плоть. Прошивающий его слева направо и сверху вниз. Плотность линий в зоне квадрата была много выше, чем в других участках узора.

Я перешел в Мастерскую. Затеплились, мерцая, свечи – все двенадцать. Тени испуганно попрятались по углам, тишина настороженно ждала – что будет дальше? Кинжал я пока положил на столик, рядом с его более крупным собратом. Дагг-Ош держал в ножнах перед глазами.

Осторожно провел пальцами по одной ленте-змее, завивая спираль. В теле отозвалась легкая вибрация. Под ложечкой дрогнуло нежно и трепетно, как робкий огонек свечи. Я скользнул пальцами по орнаменту еще раз, надавил чуть сильнее, вздохнул глубоко и услышал…

Тугими горячими ударами ритм начал пульсировать в животе, солнечном сплетении, отдавался в позвоночник. Теперь не нужен был метроном, ритм и размер жили во мне, их подарил мне Дагг-Ош.

Клинок, вжикнув, покинул свое обиталище. Ножны я держал перед глазами, пришло время попрактиковаться. Я мысленно наметил себе квадрат три на три метра и двинулся по периметру, стараясь попадать в ритм, заданный клинком. Шаг получался легким, как бы скользящим, стремящимся перейти то ли в бег, то ли в полет!

А если представить себе линии узора как энергетические каналы, тогда их пересечения есть не что иное, как опорные точки! Я тут же попытался проверить догадку и двинулся по диагонали. В один вдох я оказался на другом конце мысленно очерченной фигуры, как по камушкам через ручей – раз, два, и там! Вот так-так! Кто мог знать, что такое перемещение возможно?

Неожиданно в голову пришла мысль, и я тут же ее проверил: провел по второй ленте-змее подушечками пальцев. Характер движения сразу стал другим, более вязким, тягучим, шаги как будто растянулись. Какое-то время я двигался этим замедленным растянутым шагом, но, вспомнив предыдущий ритм, сразу перешел на скользяще-летящий шаг. Вот как резко можно менять ритм и скорость, спасибо тебе, Дагг-Ош!

С квадратом стало ясно, а основной округлый узор, несущий квадрат в своем теле? Если приглядеться внимательнее, создается впечатление, что это одна замкнутая линия. Я попробовал двигаться, выдерживая ее рисунок. Ничего не получилось, квадрат и закругленный узор не сочетались…

Пришлось присесть на ковер, подогнув ноги по-турецки, и более внимательно рассмотреть орнамент. Через некоторое время я пришел к выводу, что линий всё-таки две. В любом случае в каждом конкретном фрагменте узора линию можно рассматривать как взаимоотношение двух пересекающихся извилистых отрезков. Тогда весь рисунок можно разложить на ряд законченных фрагментов, неких узловых ситуаций, связанных между собой в один большой узор. Теперь у меня потел не только лоб – всё тело.

Я встал и еще раз попробовал двигаться по линии, изображенной на орнаменте, шаг за шагом. Ничего не получалось, я сбивался, даже ритм стал чувствовать хуже. Надо было что-то менять, и я изменил. Отложил ножны на столик, где пребывали старый верный кинжал и метроном, взял в левую руку Дагга-Оззи, стал в середину зала. Вдох и выдох… Прикрыть глаза… Отрешиться от всего земного… Дать свободу мышцам… Раз, два, три – я раскинул руки с клинками в стороны, как будто хотел обнять весь мир…

Это был танец. Может, снаружи он выглядел иначе – без привычных фуэте, ан деданов и падеша. Может быть, внешне это были прыжки с парой клинков в руках, хаотичные и бессвязные. А может, яркие взлеты и плавные глиссады – я этого не знал. Я ничего не знал и не чувствовал, кроме внутренней гармонии.

Не видел Мастерской, трепетных огоньков свечей и удивленных гримас теней по углам. Не чувствовал ковра под босыми ногами, движения воздуха, не слышал звуков, если таковые где-то и раздавались. Мои руки, движимые коловращением клинков, двигались в одном ритме. Ноги, направляемые линей узора, переступали и перешагивали в другом. Тело же, опираясь на крылья оружейной пары, подбрасываемое в опорных точках, запечатленных в орнаменте, парило над землей, над миром, над переплетениями чужих судеб.

Именно так: я видел сейчас одновременно тысячи векторов, видел их объемно, во всём многообразии, во всевозможных вариантах развития. Я мог при желании выбрать любой из них, приблизить его мысленно и рассмотреть в увеличении, как под лупой.

Ради опыта, а еще более того – повинуясь жгучему интересу, нетерпеливому желанию, я представил линию судьбы Евы Марии и увидел яркий взлет, всплеск силы и энергии, успех в начинаниях. Я видел, что этот вектор может идти рядом с моим, может прильнуть, прижаться тесно, поддерживая и подпитывая… Может…

Я взглянул на линию господина Аусбиндера и увидел монотонную прямую с умеренной пульсацией. Поворотов и изгибов там не предполагалось, лишь в одном месте от опорной точки мог пойти мощный росток. Я видел лишь тень этого ростка – быть может, это нынешняя история? Выигрыш в гонке за Вороном?

Я посмотрел в таинственную книгу судеб, на страницу агента Серого, и взгляду моему предстала зубчатая пила, череда пиков и провалов, потерь и находок… Тебя ждет полная событиями жизнь, дружище! Держись, служака, твоя судьба в твоих руках!

В какой-то миг я понял, что теперь мне становится подвластной сама жизнь, любая судьба, любой вектор. Твердой рукой я могу сейчас взять любой из них на выбор и править его по своему разумению. Так, как считаю нужным.

Мы с Евой можем быть вместе, а можем и не быть. Жизнь слишком сложная и непредсказуемая штука, в ней находятся тысячи причин, – но вот здесь, в этой точке я могу взять и подправить слегка, и всё тогда сладится. Гарантированно.

Я могу вдохнуть жизнь и силу в тот единственный росток, который видел в линии господина директора, и всё изменится – он станет совсем другим человеком. Могу сгладить провалы и подрисовать больше пиков в судьбе Серого, наметить ему блестящую карьеру. И не только карьеру.

А могу запрограммировать завтрашнюю победу Алия над Хорхе в матче века.

Я понял всё это и остановил танец, безмятежное свое скольжение по Мастерской и чужим судьбам. Именно этого и добивается Ворон, именно так он и хочет осчастливить человечество.

В истории подобное уже было: когда одни люди брали на себя право решать за других. Обещали построить рай на земле, всеобщее счастье, а если кто-то не понимал, что это и есть рай, его вели туда силой: на цепи, погоняя ударами плети. Или проливая кровь, оставляя на обочине столбовой дороги в светлое будущее трупы сомневающихся и несогласных.

Я остановил танец – я не стану изменять линию судьбы Евы Марии. Ей придется самой делать выбор – кем быть и с кем. Я не хочу вмешиваться в чужие жизни, строить судьбы, создавать чье-то благосостояние. Как и не желаю защищать интересы Президента, Республики, дело мира и прогресса во всём мире. Карать виновных и воздавать достойным…

Я хочу только одного – обязательно остановить Ворона. Теперь это дело чести и моей мести. К этому взывает кровь друзей и невинных жертв. «Когда война ступила на порог – сожги свой дом», – говорил Шай-Дагг. А если война переступила порог твоего дома?

Ну а программировать боксерский поединок и вовсе неинтересно – пусть победит сильнейший!

Я вложил оружие в ножны. Как всегда после танц-коррекции, мучило похмелье: сухость во рту, ватные ноги и влажные ладони, слабость и озноб. Как всегда, я долго потом плескался в душе, отвоеванном когда-то у господина директора. Обтирался махровым полотенцем, приходил в себя.

Был уже поздний вечер, прошел еще один длинный-предлинный день. После душа надо подняться на веранду, выпить горячего чая, только неизвестно, есть кто-либо в такое позднее время на кухне. С другой стороны, Агентство на осадном положении, наверняка можно где-нибудь найти горячей воды, да и перекусить не мешало бы.