Зрячий - Олег Быстров

– Я вижу, вы живы. Не пострадали?

Мы молча смотрели на та́йника. Какие тут могли быть комментарии? Все его люди пали, спасая нам жизнь. Молодцам из «2012» нужны были клинки, но агенты связали их плотным огнем, отвлекли на себя, и только благодаря погибшим ребятам мы с Евой остались целы. А могли бы лежать вместе со всеми на горячей брусчатке…

– Можете вести машину? – спросил господин у Евы. Та знакомо закусила губку и вздернула подбородок – никто, никакой та́йник не смеет усомниться в силах и возможностях гордой аристократки! Господин понял всё без слов:

– Езжайте… – и, повернувшись к броневику, махнул рукой.

Тот взревел двигателем, куда более мощным, чем был у грузовика. Мне показалось, что я теперь все автомобили буду сравнивать с чудовищем, чуть было не убившим нас. Ева тоже завела мотор и тронула кабриолет. Броневик поехал следом, сопровождая нас почетным эскортом. Так мы и двигались по улицам Капиталлы, под надежной охраной двух пулеметов.

В Агентстве суеты прибавилось: гвардейцев и та́йников стало еще больше, броневик занял позицию у подъезда. Нас встретили встревоженные взгляды девушек из приемной. Откуда ни возьмись появился господин Аусбиндер:

– Мартин, Ева! Больше из особняка ни ногой! Это приказ, слышите – приказ! Наверху есть гостевые апартаменты – занимайте. Отдыхайте, и никакого расследования, никаких встреч… Здания не покидать.

Директор на время утратил весь свой аристократический лоск. Как видно, наше дело вызвало серьезный резонанс, а господин Аусбиндер, судя по всему, получил от вышестоящего начальства серьезную накачку. Ева кивнула, вид у нее был утомленный. Как видно, остаток сил ушел на вождение автомобиля.

Она сразу отправилась на третий этаж, где действительно располагались гостевые комнаты для командированных сотрудников. Я же знал, что ни спать, ни отдыхать сейчас не смогу. Потому отправился в операционную.

Тодд сидел в своем закутке. На миг мне показалось, что тишина и незыблемость его комнатушки, основательность и спокойствие самого Столба – это и есть истинная реальность. Всё, что произошло со мной за эти дни, было страшным сном, мороком и совершенно не затронуло охранника и его службы. Да так оно, в сущности, и было. Каждый делает свое дело.

– Привет, Тодд, как ты тут, бродяга? – спросил я устало.

– Здравствуйте, господин Мартин, – почтительно прозвучало в ответ.

Вот так-так! Никогда раньше Столб не обращался ко мне столь официально. И такого уважения, какое звучало сейчас в его голосе, я тоже раньше никогда не замечал. Слухи о наших приключениях, по-видимому, гуляли по отделу, придавая нам с Евой героический ореол.

– Когда состоится поединок Алия с Хорхе? Мне не терпится поставить последнюю крону на этого безумного эфиопа…

– Завтра, господин Мартин, уже завтра! Это будет знаменательный день! Обязательно приходите на Стадион, бой состоится под открытым небом. Ни один зал не вместил бы всех желающих! К тому же говорят, что на спортивной арене теперь разместили громкоговорители. Это что-то вроде дальнозвука – бой будет комментировать диктор, а его голос смогут слушать сразу тысячи людей по всему Стадиону. Даже те, кто не смогут увидеть, хотя бы услышат, как проходит бой!

– Конечно, Тодд! Конечно… – Знать бы еще, как сложится завтрашний день. Да и директор не велел никуда выходить. Эх, мне бы твои заботы, дружище Столб…

Я спустился в кабинет. На пустом столе разложил оружие, клинки и ножны отдельно. Орнамент на них очень привлекал меня. В архиве я прочел с десяток документов, исследований историков и знатоков древнего холодного оружия о том, что такие узоры и орнаменты могут оказаться вовсе не простым украшением.

К тому же еще камни, не зря же Ворон в свое время нашел и хотел сохранить любой ценой эти два рубина. Не побоялся обратиться к Стацки, хотя друзьями их, судя по всему, к тому времени назвать было уже трудно. Не из-за них ли он вонзил в грудь бывшему другу кинжал? Теперь спросить это можно только у Ворона, и, может быть, я еще спрошу…

Камушки нашли свое место, стали глазами птичьей головы в навершии Дагг-Ош. Надписей на незнакомых языках, вообще каких-либо символов я на клинках не заметил. Зато орнаменты имелись в избытке. Кое-что из этой области – о языке символов и переплетений линий и черт – я почерпнул из тех же документов.

В столе у меня с давних времен лежала лупа, почти такая, как на эмблеме Экспертного отдела. Сейчас она очень пригодилась. Достав увеличительное стекло, я вознамерился внимательно изучить все четыре предмета и начал с Дагг-Ош.

Уже после беглого осмотра стало ясно, что на самой сабле узоров много меньше, чем на ножнах. Клинок был свободен от них, только около эфеса, на незаточенной части, называемой пятой, с обеих сторон располагался крылатый диск. Это символ свободного нравственного выбора каждым человеком благих мыслей, устремлений и деяний.

По гарде шел тонкий витой узор, который под лупой мог смотреться как две переплетенные змейки. Переплетающиеся змеи сами по себе – знак двойственности природы: дня и ночи, севера и юга, плюса и минуса. В более широком понимании – противодействие темного и светлого в человеке, добра и зла. Или мужского и женского.

На время я оставил клинок и взялся за ножны. Гарнитур был выполнен из темного металла, и здесь тоже одной из ведущих деталей инкрустации были перекрещивающиеся ленты, сделанные из бронзы. Бронза от времени не позеленела, старый мастер знал секреты своего ремесла. Возможно, уже тогда он умел соединять медь с алюминием или каким-то другим металлом. Ленты шли снизу, от наконечника ножен до их верхней части – обоймицы, и встречались под самой крестовиной.

Я вложил саблю в ножны и отодвинул ее от себя на расстояние вытянутой руки. Получились те же переплетающиеся змеи, заканчивающиеся крыльями. Двойственность природы, две ее составляющие, призванные в конце концов соединиться. Крылья, как символ преодоления границ, безбрежности. Если клинок принять за жезл, то получался кадуцей, древний символ ключа!

У меня вспотел лоб. Ключ к какой двери я сейчас держу в руках? Одно ясно, сочетание всех этих знаков древний мастер нанес не зря. Процесс прочтения тайного языка символов захватывал меня всё больше.

По лентам шел гравированный орнамент по типу меандра – ломанной под прямыми углами линии. Меандр был сложный, образовывал повторяющиеся правильные геометрические фигуры – квадраты, – но различался на двух лентах. Один был более частым, напористым, другой – более разреженным, плавным.

Вообще меандр – это выраженный в графическом изображении ритм. Что, орнамент задает ритм? Тогда это ритм чего – танца? Или скорость передвижений в бою? Я задумчиво провел пальцами по ребристой поверхности ленты снизу вверх, повторяя ход ее колец. Помимо всего прочего, есть еще и спираль, символ развития всего сущего. Пока одни загадки…

Между переплетениями лент (или змей?) на гарнитур были инкрустированы бляхи, овальные и в виде стилизованных ромбов. У наконечника ножен они были меньше по размеру, у обоймицы – самые крупные. Я принялся рассматривать через лупу верхние, самые крупные – сначала одну, потом другую, на обороте ножен.

Обе имели форму овала и были покрыты узором, более всего похожим на кельтскую плетенку. По контуру расположились символы птичьих – опять птичьих! – голов; в центре находилась сложная вязь линий. Или одной линии?..

Плавно изгибаясь, эта линия выписывала сложные пируэты, кольца, ныряла под изгибы самой себя. Совершив неожиданный поворот, струилась дальше, закручивалась в хитросплетениях. Угадывался некий общий рисунок – но лишь угадывался. Проследить его последовательно и детально было крайне трудно, почти невозможно.

Я перевернул ножны. Там красовалась такая же бляха. Рисунок орнамента был похож, но не одинаков, отличался от предыдущего в мелочах, если очень внимательно приглядеться. На других фрагментах и форма блях, и рисунок орнамента тоже были несколько другими.

Я чувствовал, что этот рисунок имеет прямое отношение к поискам Ворона. Это было бы логично. Информация, открывавшая перед злоумышленником столь широкие возможности, могла быть сокрыта именно здесь, в этих скользящих, переплетающихся линиях. Оставалось только ее прочесть и понять.

На Дагга-Оззи роспись была скромнее. Сам кинжал сделан полностью по канонам горских традиций и не расписан. Рукоять, обмотанная сыромятной кожей, навершие тоже традиционное, в виде полусферы. Полное отсутствие крестовины и совершенно чистый клинок.

Но вот ножны в этом плане были куда интереснее. От наконечника к обоймице шла одна широкая лента из той же блестящей бронзы. По ней также вился затейливый меандр, при этом неоднородный. Здесь наблюдалось чередование квадратов как символов земли, кругов – как символов солнца и, конечно, треугольников – символов гор. Эти фигуры следовали друг за другом в разных вариациях, змеясь по всей длине ленты.