Темная лощина - Джон Коннолли

Какое-то время мне казалось, что я стал жертвой подобного недуга. Но в глубине души я знал: дело не в этом. Во мне действительно сошлись два мира, однако границы их не совпадали с границей между бодрствованием и сном.

Я тихо рассказывал об этом Луису, а он пристально смотрел на меня со своего стула в углу комнаты, явно испытывая некоторое смущение и от своих неожиданных излияний, и от того, что ему приходится выслушивать мои признания.

— ...Может быть, это просто кошмары, и все. И со временем вещи встанут на свои места. Думаю, все будет нормально, Луис. Спасибо тебе.

Он еще раз внимательно посмотрел на меня, после чего встал со стула и подошел к двери.

— В любое время я в твоем распоряжении, — произнес Луис, стоя в дверях. Немного помолчал и добавил:

— Я не суеверный человек, Верди. На этот счет не сомневайся. Вместе с тем я знаю, что случилось этой ночью. Чувствую запах тления и сейчас. И чувствовал запах тлеющих листьев в ночи...

С этими словами он отправился в свой номер.

Ветер стих, но снег продолжал падать, снежинки превращались в изморозь на моем окне. Я смотрел на причудливые узоры и думал о внучках Шерри Ленсинг, о Рите Фэррис, о Гарри Чуте. Мне очень не хотелось, чтобы Эллен Коул и Билли Перде присоединились к ним. Я всей душой желал сохранить их в живых.

Чтобы как-то отвлечься, я взял в руки книгу: попытался закончить чтение биографии графа Рочестера, который неистово кутил и увивался за женщинами в эпоху Карла II и писал великолепные стихи при этом. Пока дочитывал последние страницы, лежа на постели, желтый свет бра освещал лишь книгу, и в темноте комнаты накапливалось тепло... Предположительно в 1676 году Рочестер был вовлечен в убийство коннетабля, и ему пришлось скрываться. Он выдал себя за врача, назвавшись «доктором Александром Бендо», и взялся продавать лондонским простофилям снадобья из глины, мыла, сажи и кусочков каменных стен, причем ни один из покупателей никогда не догадывался о настоящем имени человека, которому они доверяли свои самые интимные тайны и самые интимные части тела собственных жен.

«Старине Соулу Мэнну понравился бы Рочестер, — подумал я. — Он бы оценил элемент игры, загадки, те возможности, какие давало притворство и использование имени другого человека, чтобы защитить себя, а потом и надуть своих преследователей». Я заснул под шелест снегопада, и мне приснился Соул Мэнн, завернутый в мантию с узором из звезд и лун: его игральные карты были разложены перед ним на столе — он спокойно выжидал, когда начнется самая великая игра.

Глава 19

Снег, выпавший ночью, стал первым настоящим снегопадом той зимы. Он падал на Темную Лощину и на пещеру Бивер-Ков, на озеро Маусхэд, на Роквуд и Тэрратайн. Покрыл глазурью город Биг Скво и гору Кинео, Хлебную и Слоновую горы. Превратил Лонгфеллоус в белый шрам, рассекающий спину Пистакиса. Небольшие пруды замерзли, и на них образовалась ледяная корочка, столь же тонкая и неверная, как клинок предателя. Снег плотно укрыл вечнозеленые деревья, и земля под ними была безмолвна и спокойна. Ее не мог потревожить треск ветвей под тяжестью снеговой ноши, неохотно уступавших дорогу новым плотным хлопьям. Это был долгожданный снег. Сквозь беспорядочный, беспокойный сон я чувствовал, что он все продолжает идти, ощущал изменения в мире, который медленно укутывался в белую пелену. И ночь ждала, когда совершенство того, что сотворила зима, будет явлено при медленно разгорающемся свете дня.

Ранним утром меня разбудил шум первого снегоочистителя. Медленно, осторожно ползли машины скребя цепями дорогу. В комнате было так холодно что капельки воды превратили окна в треснувшие зеркала, которые вновь волшебным образом оказывались целыми, стоило лишь провести по ним ладонью. Внешний мир выглядел непривычно: глубокие следы машин, первые прохожие, бредущие по улице, глубоко засунув руки в карманы или вытянув их вдоль тела. Надетые на них в несколько слоев рубашки, свитера, куртки и шарфы заставляли пешеходов двигаться с комичной неуклюжестью, наподобие детей, обутых в новые башмаки.

Необходимость пройти в ванную вызвала у меня беспокойство, но там оказалось тихо и чисто. Я принял душ, пустив такую горячую воду такой сильной струей, какую только мог вытерпеть. Потом быстро вытерся: зубы застучали, когда капли воды стали остывать на теле. Натянул джинсы, ботинки, толстую рубаху из хлопка и темный шерстяной свитер, затем надел пальто и перчатки — и вышел на хрустящий снег и морозный утренний воздух. Снег под ногами трещал и проминался, запечатлевая мои следы. Вернувшись с улицы, я дважды резко стукнул в дверь соседнего со своим номера.

— Уходи... — послышался невнятный отклик Эйнджела.

Звук голоса был приглушен четырьмя одеялами. Какое-то мгновение я чувствовал себя виноватым из-за того, что разбудил их прошлой ночью. И старательно отгонял мысли о разговоре, состоявшемся у меня с Луисом.

— Это я, Чарли.

— Я знаю. Уходи.

— Я иду завтракать. Встретимся там, в ресторане.

— Сначала я встречусь с тобой в аду. На улице холодно.

— В доме холоднее.

— Я рискну.

— Двадцать минут...

— Все равно уходи.

Я уже совсем было собрался отправиться завтракать, когда мое внимание привлекло нечто странное, случившееся с моей машиной. Из окна моей комнаты казалось, что красный кузов «мустанга» лишь частично присыпан снегом: видны были красные полосы, словно снег кое-где смахнули рукой. Но, как выяснилось, снег на моей машине испещряли красные метки совсем другого рода...

На ветровом стекле застыла кровь. Кровь была и на капоте: длинная красная полоса начиналась от радиатора, шла к кабине, огибала водительскую дверь, задевая боковое зеркало заднего вида; снизу, под багажником, образовалась лужица. Я обошел «мустанг», слушая хруст снега под ногами. У задней части автомобиля, рядом с правым задним колесом лежал комок коричневой шерсти. У кошки была широко разинута розовая пасть, и на мелкие белые зубы вывалился язык. Через весь ее живот проходила красная резаная рана; казалось, почти вся ее кровь вылилась на мою машину.

Я услышал, как слева от меня хлопнула дверь, повернулся и увидел, что ко мне идет хозяйка гостиницы. Глаза у нее покраснели от слез.

— Я уже вызвала полицию, — сказала она. — Когда я ее увидела, то сначала подумала, что это вы сбили кошку машиной. Но потом заметила кровь на капоте и поняла, что это невозможно... Кто мог так поступить с животным?! Что же это за человек, если он получил удовольствие, так изранив бедную кошку? — она снова заплакала.

— Не знаю, — только и смог пробормотать я.

На самом деле я этого человека знал.

Мне пришлось постучать трижды, чтобы кто-нибудь подошел к двери номера.

Эйнджел дрожал от холода и отвращения, когда я рассказывал про кошку. Луис слушал молча.

— Он здесь, — произнес Луис, когда я закончил рассказ.

— Наверняка мы этого не знаем, — возразил я, хотя был почти уверен, что он прав. Где-то поблизости выжидал удобного момента Стритч.

Я расстался с ними и пошел завтракать. Было девять минут девятого, и заведение уже наполнилось людьми. В теплом воздухе витали запахи свежего кофе и бекона, от стойки и из кухни доносились голоса. Я впервые заметил в зале рождественские украшения: кокакольного Санта-Клауса, разноцветную мишуру и блестящие бумажные звезды.

«Это будет мое второе Рождество без них», — подумал я. И испытал чувство, похожее на благодарность, к Билли Перде и, может быть, даже к Эллен Ко-ул за то, что происходившее с ними заставляло меня сосредоточиться на их проблемах. Всю энергию, которую я мог бы вложить в самобичевание, тоску и злость в связи с приближением годовщины, я теперь тратил на поиск этих двоих. Однако подобная благодарность была скоротечной: слишком попахивала гаденьким предательством по отношению ко всем, кто оказался втянутым в эти дела, стремлением воспользоваться чьими-то страданиями для облегчения собственных. И я вскоре почувствовал отвращение к себе.

Я занял столик и стал наблюдать за проходившими мимо людьми. Но когда подошла официантка, заказал только кофе. Воспоминания о зверски убитой кошке и мысли об извращенце Стритче испортили мне аппетит. Я поймал себя на том, что пристально всматриваюсь в лица людей в зале, как будто Стритч мог каким-то образом перевоплотиться или похитить их внешнюю оболочку. Наискосок от меня сидели двое мужчин из деревообрабатывающей компании, поедавшие яичницу с ветчиной и попутно обсуждавшие случившееся с Гарри Чутом.

Я прислушался и узнал, что девственный мир севера находится на пороге перемен. Почти сто гектаров леса, приобретенных какой-то европейской бумажной компанией, вот-вот должны быть вырублены. В последний раз разработки на этой территории проводились в тридцатых-сороковых годах, а теперь лес снова подрос. Последние десять дней компания чинила дороги и мосты, готовя их для больших лесовозов с клешнеобразными подъемниками, которые проберутся в чащу, чтобы обеспечить транспортировку сосны, ели и пихты, клена и березы — для начала. Гарри Чут, выпускник Мэнского университета, был одним из тех, кто руководил проверкой состояния дорог, отвечал за состояние деревьев и соблюдение границ лесозаготовок.