Мой дед Лев Троцкий и его семья - Юлия Аксельрод

Ругать их надо, и крепко, но не переходя известной черты, но и беречь – они ведь на каждом углу не стоят, их мало, они нужны.

Возьмем вопрос о Секретариате. Плох он, работает плохо и пр. И пр. Все это верно. Но разве это позиция? Если плохи люди, надо их заменить лучшими, если эти плохие все же лучше других еще более плохих или если друг[ие] обстоятельства мешают заменить этих – нельзя их ругать и ругать, презрительно игнорировать или оскорблять или раздавать им пинки… Я писал Папе год тому назад, что этот С[екретариа]т к настоящей работе не способен, что надо искать другие выходы. Если этих выходов нет – надо терпеть, а не давать затрещины при всяком случае. Что это дает? Делу, работе, этим товарищам – ничего. Известное удовлетворение самому Папе? Нет, это неправильно.

Взять вопрос о Р. М[олинье]. Надо честно сказать, чтоП[апа] (и не он один) ошиблись, что поддержка систематическая Р. М[олинье] в прошлом была неправильна. Папа этого никогда не сделает, а будет искать очень остроумных и тонких доводов, чтобы доказать, что все было правильно.

…Не стоит больше писать. Организационные и личные отношения (последние в нашей среде являются лишь частью первых) не являются Папиной личной сильной стороной, и в этой области – и только в этой области – нет у него «правоты», хотя хотелось бы, чтобы и здесь он был прав – да нет этого. Лично я хотел бы как можно скорее развязаться с редактором [163] . Я несколько лет жизни потерял, зарывшись в бумаги, письма, переводы, пересылку. Мало чему научился, не было времени ни читать, ни «развиваться», а пользы для дела вышло ой как мало, пинков же много [164] .

Не огорчайся из-за этого письма, мамочка, я уже очень давно пришел к этим выводам, – но ведь не это основное, что делает Папу единственным, незаменимым – для нас сегодня, для многих и многих других позже.

Всегда твой [Л.Л. Седое]

Часть третья Сергей Львович Седов Москва, Красноярск, Воркута, Красноярск 1935–1937 годы

Анатолий Азарх [165] . Письмо к Юлии Аксельрод в Нью-Йорк

Москва, 18 ноября 1980

Юля, привет! Не знаю, хватит ли у тебя терпения и времени разобраться во всех деталях этого романа в письмах, поэтому я изложу тебе то, что мне казалось интересным. Когда читаешь чужие любовные письма [166] , то это все равно, что подглядывать в замочную скважину, но для историка, каковым я являюсь, – это можно: для нас это документ, источник, позволяющий судить о времени и о людях. И источник этот интересный – человеческие характеры видны в нем объемно и ярко. Может, ты помнишь, в Москве в 60-х гг. появилась мода на «спектакли в письмах» – «Милый лжец» во МХАТе о Шоу и инсценированная переписка Чехова и Лики Мизиновой в Театре Моссовета и т. д. Если бы этот жанр развивался, то в данной эпистолярной коллекции он получил бы блестящее продолжение.

Нашему герою к тому времени было лет двадцать восемь – в одном месте он вспоминает о студенческой пирушке в связи с окончанием института, которая состоялась за пять лет до этого. Но он за пять лет успел стать доцентом и преподавал в вузе. Специальность прикладная – инженер, но круг интересов очень широк. По специальности собирает и просит собирать все, что выходит. Много писал и публиковался. Только перед поездкой сдал в редакцию и опубликовал 3–4 статьи. По нынешним временам это довольно много. В то же время просит книги по истории Земли, по происхождению жизни (биологии клетки) и т. д.

Начитан на редкость – цитирует по памяти Петрония (древнеримский автор), Гоголя, Маяковского, ссылается на древнегреческую и древнеримскую мифологию, на Достоевского, на Ю. Олешу, В. Гюго, Мопассана. <…>…выучил латынь и многое из римских текстов прочитал в подлиннике. Особенно ему понравилась легенда о том, что римляне для наказания неверных жен и их любовников использовали репу, которая вставлялась в соответствующие места их бренного тела. Эта тема его очень занимала и смешила, как он пишет, «корнеполцы» ему часто снились. Если учесть, сколь горячо он ждал приезда своей адресатки, – это вполне понятно.

Письма начинаются в августе, а заканчиваются в октябре одного года. Начал он их писать в поезде на следующий день после того, как выехал после одиночества. Причем сразу видно, что, несмотря на пережитое, личность сохранилась и не сломалась. Самое очевидное подтверждение этого – ироничное отношение к себе и действительности. Вот как он вспоминает о своей прежней жизни: «Я недавно прикидывал, что я оставил за собой, не считая тебя, конечно: несколько галстуков, напуганных товарищей и знакомых, несколько сотен книг, полуботинки, два костюма, два скандала в честном еврейском семействе, отрепья наивности, каким-то чудом державшиеся до сих пор, пальто, долги, научную карьеру, бессонницу…» Причем стоит ему получить письмо с уведомлением о предстоящем приезде, а также приободриться в связи с возможным устройством на работу и получением комнаты, он (с удивлением, по-моему) пишет, что «иллюзии регенерируют, как оторванный хвост у ящерицы». Жизнерадостный был человек! О будущем своем он, как и многие другие, не догадывался.

Любил футбол, входил в команды и забивал голы. Футболисты многие относились к нему хорошо и помогали чем могли.

Но больше всего любил твою знакомую. Любил цепко и писал об этом хорошо – без слюней, но и без «опрощения». Он пишет в одном месте, что о чем бы ни говорилось в его письмах, все заканчивается одним – ожиданием ее приезда.

После долгих рассуждений на какие-то отвлеченные темы он заканчивает письмо следующей фразой: «приезжай, мы займемся проблемой бессмертия».

Результатом изучения этой проблемы явилось появление на свет знакомой тебе девочки.

В одном из писем вспоминает места, в которых у них были свидания, – список большой. Упоминаются там и Черемушки. <…> Леля во многом повторила его судьбу. О ней он трогательно заботился – старался помочь.

Интересно, как это все покажется тебе. На меня произвело сильное впечатление. Яркий человек…

Толя

Из книги «Милая моя Ресничка». Сергей Седов. Письма из ссылки

Письма С. Седова к Генриетте Рубинштейн

(печатаются со значительными сокращениями)

4/VIII 35

Милая Женюша!

Вчера в 10 часов вечера выехал из Москвы. В Красноярске буду 8-го августа.

Так много времени прошло, так много хочется сказать, а я не могу связать двух слов. По отдельности все кажется таким мелким и ничтожным.

Свидание прошло очень натянуто, тому было много причин. Но больше всего я волновался о том, выражаясь образно, – на каких ты придешь парусах, белых или черных. Прошло ведь так много времени, и может быть, думал я, твои передачи это только devoir d’honneur (долг чести). Не сердись, пожалуйста. Чего не придумаешь, сидя в одиночке.