Виктор Цой. Стихи. Документы. Воспоминания - Цой Марианна

И эту юношескую жилку нельзя не заметить. Особенно в бесхитростно скроенных, скромно аранжированных альбомах «Ночь» и «Это не любовь». (Программы были записаны за сезон 1984–1985 гг., но из-за разногласий со звукорежиссером Андреем Тропилло «Ночь» вышла в свет лишь в позапрошлом году). Экспрессивный и неоромантический настрой этих песен уживается с пугающе искренней агрессивностью, этими точными звуками вырывающейся наружу душевной боли, так же, как в пятнадцатилетнем мальчике сосуществуют нежно-влюбленный девятиклассник и несговорчивый уличный хулиган. Поэтика становящихся на ноги. Потому-то так часто вспоминает Цой «телефоны», «сигареты», «ночи». И в него влюблены школьники, а из армии ему пишут ничуть не меньше, чем дикторшам ТВ или обманчиво-доступным красоткам, глянцево улыбающимся с журнальных обложек.

Простые слова, доходчивые образы, незамысловатые мелодии. «Моя четырехлетняя дочь знает песни Цоя наизусть», — писал писатель Александр Житинский в журнале «Аврора». Меня это не удивляет. Но со следующим утверждением ленинградского писателя — «Цой абсолютно не похож ни на кого из западных исполнителей» — согласиться не могу. Специфика звучания группы «Кино» напоминает мне многих зарубежных подвижников новой волны — и американскую группу «Блонди», и английскую «Полис». И вообще, слушая Цоя, я почему-то вспоминаю Аманду Лир. Именно с этой бывшей манекенщицей, певицей, поэтессой и художницей схож ленинградский музыкант. Многим. Прохладностью загадочно-кошачьей пластики, чарующей отстраненностью мимики, подчеркнуто-бесстрастным вокалом. В прижатости которого угадывается такое буйство крови, такая мучительная неудовлетворенность, такое бессонное желание выплеснуть себя, что не поверить этому странному голосу можно, только внушив себе — это категоричное, отмеренное ритмичным ходом гитары предложение неминуемого выбора «с нами или против нас» всего лишь померещилось в металлических и мягких, словно фольга, гармониях.

Весьма характерно заряд на бескомпромиссность проявился в последней работе квартета «Группа крови» (1988 год). Альбом на порядок выше четырех предыдущих. Виктор явно вырос как поэт (хотя решением жюри IV фестиваля ЛРК он был признан лучшим текстовиком уже в 1986 году). Положа руку на сердце не могу умолчать о некоторых, тем не менее, шероховатостях его текстов. Например: «И внезапно в вечность вдруг превратился миг». Хотя даже столь признанный авторитет, как Андрей Макаревич, грешит подобными ляпами: в одной из своих последних песен он — несмотря на свой семнадцатилетний сочинительный стаж — допустил аналогичный дубляж: «Зря ты напрасно терял в ожидании столько лет».

Главное достоинство новых песен «Кино» — сдвиг авторской позиции с непререкаемого «я» на нервное «мы»:

Мы хотели пить, не было воды.Мы хотели света, не было звезды,Мы выходили под дождь и пили воду из луж,Мы хотели песен, не было слов,Мы хотели спать, не было снов,Мы носили траур, оркестр играл туш.

Но, с другой стороны, остротой и социальной направленностью текстов Цою и K° явно не сравниться с другими фаворитами ЛРК, особенно с Михаилом Борзыкиным, Константином Кинчевым и Михаилом Науменко. Хотя я и не решился бы отказать песням «Кино» в честности, как это делают некоторые клубные радикалы, зачислившие квартет в разряд мажорских групп (на ленинградском сленге это означает сытую, склонную к коммерческой музыке, уходящую от больных вопросов, от выраженного социального протеста группу). Цой работает с «открытым забралом», просто стоит, развернувшись чуть в сторону.

Зато он наиболее адекватно отражает интересы и чаяния совсем юных меломанов. Потому что естественен, ему нет нужды подстраиваться под них, как это делают «Алиса» и «Объект насмешек», или сознательно игнорировать их вкусы, подобно «Аквариуму» и «Зоопарку», представляющим тридцатилетних.

Тогда в чем же дело? Почему фирма «Мелодия» решила выпустить только один диск-гигант «Кино»? Отчего не часто балует группу пресса своим вниманием? Из-за чего игнорирует ребят ТВ и радио? (Кроме восьмимартовского «Взгляда», не припомню что-то «Кино» на экранах ЦТ).

Тому я вижу две причины. Во-первых, повторю, творчество Цоя органично по самой своей природе, сориентировано на подростков, а в худсоветах они, ясное дело, не представлены, и даже очень молодые, прогрессивно настроенные критики некоторые вещи «Кино» просто-напросто не понимают. А во-вторых, и это основное, Цой не очень-то контактен. В среде журналистов, пишущих о музыкантах, это называется «не умеет работать с прессой» (ох, многим это умение проложило дорожку на обложки журналов и газетные полосы). Он не особенно любезен с представителями солидных организаций, а от встречи с незнакомым журналистом вовсе может отказаться.

Это не значит, что Цой не честолюбив. У молодых музыкантов за те годы, пока их музыка находилась на полулегальном положении, выработалось стойкое недоверие к любопытствующим. Они часто отказываются от интервью. И даже от съемок в фильмах. (В «Роке», например, не захотел сниматься Костя Кинчев, после того как его «подставили» во «Взломщике», который он, кстати, не пожелал озвучивать…).

Впрочем, Цой снялся в прошлом году у Сергея Соловьева в «Ассе» и у Алексея Учителя в «Роке», а в начале этого — закончил работу над главной ролью в ленте под условным названием «Игла» («Казахфильм»).

По-моему, Цой все-таки из тех музыкантов, которым всерьез угрожает перспектива «звездной болезни». Поэтому-то и не очень ратую за расширенный выпуск его пластинок и организацию всесоюзных гастролей. Он может, пусть даже завоевав большую аудиторию, потерять себя. Ведь плохие мальчики с классных «камчаток» никогда не получают — вдруг! почетные грамоты от учителей. Отгородившись на этой своей территории, они независимо хозяйничают на «камчатках». И придуманную для них резервацию на задних партах некоторые умеют превращать в обетованную землю.

«Московский Комсомолец», 25 марта 1988 г.

Феликс Аксенцев

День в «Кино»

Что касается фактов — вы их, наверное, знаете. Может быть, и получше меня. Я могу написать, что в 1982 году молодой человек, которого звали Виктор Цой… И так далее. Но это называется — отбывать номер. Поэтому для обязательной программы отвожу отдельные абзацы. А сейчас — ностальгические воспоминания о двух интервью — с комментариями. «Кино» — каким я его застал.

Поздняя осень 1987 года. Ленинград. Снег. Жуткий холод. Я вхожу в подъезд стандартного дома на самой окраине города, звоню в дверь. Открывает молодой парень в джинсах, черной майке с белым трафаретом «Спасем мир», огромными буквами. Такие майки носят многие ребята из Ленинградского рок-клуба. Южное лицо, короткие волосы. Он оглядывает меня с головы до ног — что за тип пожаловал? Разговор с гитаристом «Кино» Юрием Каспаряном начинается на кухне.

— Кто тебя интересует? «Алиса»? «Аукцион» и мы? Странная компания. Какое мы имеем к ним отношение? Мы — элитарная группа.

Каспарян улыбается. Весь он — странный сплав иронии, какой-то флегматичной энергии и обязательного косноязычия. Он не привык давать интервью. Правда, однажды, как гласит легенда, шутник Курехин выдал его наивным журналистам за Бориса Гребенщикова после одного из прибалтийских концертов «Популярной механики». Каспарян важничал и время от времени изрекал сакраментальную фразу, приписываемую Петру Мамонову: «Я обещал своим ребятам тысячи и тысячи».

Сейчас Цоя в городе нет, живет он на чьей-то квартире в Алма-Ате, снимается в «Игле», фильме Рашида Нугманова. Отдуваться приходится Юрию.

Здороваюсь с его родителями. Проходим в комнату. Тахта, столик, кассеты, колонки и картины.

— Вот эту Боб Гребенщиков написал. А эту — Джоанна. Правда, хорошо?

Юрий ставит кассету.