Другая жизнь. Назад в СССР-4 - Михаил Васильевич Шелест

— Ага! Щас! — хмыкнул баянист и шагнул к выходу.

Входная дверь распахнулась и с криком: «Бросить оружие! Всем на пол! Работает СОБР!», в зал ресторана ворвались бойцы Рамзина. Увидев меня, стоявшего с раскрытым красным удостоверением, над вооружённым телом, вооружённые бойцы, одетые в каски и бронежилеты, направили пистолеты «Стечкина» на бандитов.

Те, уронив ножи, и матерясь сквозь зубы, стали опускаться на колени. Подбежавшие ближе бойцы, сбили их ногами на пол и усевшись сверху, сковали руки бандитов наручниками.

— Кровищи-то, кровищи, — скривился вошедший последним Рамзин. — Живой? Молодец! С почином тебя, капитан. Хорошую группу взял. Да, ещё и с поличным… Кто это тебя? Не сильно?

— Вот этот, — показал я на лежащего с вывернутым, как у кузнечика коленом, «первого» нападающего.

— Зачем же ты его так? Кхе-кхе…

— Чтобы не убежал.

— Понятно.

Мы переговаривались еле слышным шёпотом, не давая никому подумать, что именно я был причастен к вызову милиции. У каждого сотрудника специального подразделения имелась тревожная кнопка с точно позиционирующим устройством, типа «Глонаса», вот я и воспользовался ею, как только «нарисовался» конфликт. Группа быстрого реагирования отработала вызов чётко, тем более, что ехать ей по улице «Двадцать Пятого Октября» всего один километр.

— Так ты мент? — спросила меня Лера с непонятной интонацией.

— Не мент, а сотрудник милиции, — с интересом посмотрел я на неё. — Тебя что-то смущает?

— Да, так… Ничего… — скривилась девушка. — А что ты там плёл про записанные пластинки, студию звукозаписи?

— Одно другому не мешает. Ладно, ребята. Поеду давать показания.

— Да и они тоже пусть едут, — сказал Рамзин.

— Не-не… Перепишите их, а завтра пусть следователь вызывает и допрашивает. Вот этого свидетеля пока хватит, — тихо сказал я и показал на Романа Григорьевича.

— Ты не командуй тут, — так же тихо сказал Рамзин. — Не положено так. Сначала опросить всех надо… Чтобы дело возбудить нужен материал. Основание, понимаешь, для возбуждения.

— А это? — показал я на, уже забинтованную одним из бойцов СОБРа, руку.

— Может, это ты сам порезался и наговариваешь на добропорядочных граждан.

Рамзин произнёс последнюю фразу чуть громче и её услышали.

— Это кто добропорядочный⁈ — вскрикнула Лера. — Эти⁈ Мы сидели, а они докопались. Обозвали нас… Как-то… Э-э-э… Сначала, э-э-э, шелупонью, потом пархатыми. Потом вообще я ничего не поняла, но стало обидно. А Женя, э-э-э… Ваш сотрудник… Он только спросил у них, почему они хамят и не могут разговаривать по-людски, А этот сразу достал нож и кинулся на Же… Э-э-э… Кинулся с ножём на Евгения и порезал ему руку. А потом второй кинулся. А Ж… Евгений его, как бросит. Только ноги мелькнули.

— Поедешь в милицию? — спросил её Рамзин.

— Это зачем? — отпрянула Лерка.

— Показания давать, — спокойно сказал Рамзин. — Тогда других не станем трогать.

— Мы её одну не отпустим, — сказал Попов. — С вами поедем. Показания давать.

Рамзин оглянулся на меня, вроде как говоря: «Ну, вот, а ты в них сомневался».

— Поехали, — сказал он, обращаясь к Лерке и «крепышам». — А этих переписать. Саша, останься с группой и работников ресторана опроси. И дождись следака. Пусть сфотографируют и кровь возьмут с пола. Сотрудника милиции ножом порезали и пытались убить. Сейчас понаедут. А вы быстро домой, пока не загребли. Но чтобы завтра с утра в краевом управлении были. Вот мой телефон.

— Пи*дец! — почему-то снова выругался, мягко выговаривая звуки, Гутман.

* * *

— Вот ты кто такой, Семёнов? — спросил меня первый секретарь Приморского Краевого Комитета КПСС Виктор Павлович Ломакин.

С ним мне не приходилось встречаться ни в какой из жизней, но по слухам и рассказам тех, кто с ним общался, первый секретарь был человеком душевным и заботящимся о взращивании и воспитании кадров. Это, говорят, его и сгубило. Подвели его, кхе-кхе, его кадры. Подвели… Проворовались по крупному. И отправили Виктора Павловича послом в Чехословакию. А в Чехословакии он проспал тамошнюю Революцию Роз, отсылая благоприятные прогнозы, выстраиваемые из бесед с представителями консервативного партийного блока. А потому, сняли его и с послов. А так, дядька был патриотический.

— И кто ты, Семёнов? И швец, и жнец, и на дуде игрец.

Виктор Павлович перебирал лежащие перед ним мои документы и искоса поглядывал на моего куратора. Генерал скромно сидел в сторонке.

— Если бы мы с товарищем генералом не хлебали из одной миски, образно говоря, я бы сейчас вызвал кого надо и потребовал бы объяснений из Москвы.

— Ну, тогда, Виктор Павлович, ты вы слетел со своего места не в восемьдесят четвёртом, а прямо сейчас, — всё-таки не выдержал и подал голос куратор. — Ну, хватит, Виктор Павлович. Ты правильно сказал. Хлебали мы с тобой дерьмо из одной миски. И события на Даманском, и ё*аные пришельцы, и много ещё чего… Что же ты сейчас мне не веришь? Хотя тебе и верить ни во что не надо. Есть постановление Совета Министров, Витя.

— Да, ты представляешь, что такое завод отдать⁈

— Не завод, — устало вздохнул я, а часть неработающей и разрушающейся территории.

— Мы восстановим!

— Да хрен ты восстановишь, Витя! Ты уже нацелился передать этот кусок. И мы даже знаем кому. Тебе, блять, магнитофон включить?

— Какой магнитофон? Ты… Вы… Меня, что, прослушивают?

— А ты думал, что ты лицо не прикасаемое?

— Первых секретарей… Зап… Запрещено раз… Разраб… Вам разрабатывать, — наконец выдохнул Ломакин.

— Вот потому тебя и отправят послом в Чехословакию, что ты с замами края видеть перестал. Небожителями себя почувствовали. Сижу я тут, слушаю тебя и ох*еваю. Тебе в край принесли на блюдечке с голубой коёмочкой ключи от квартиры, где золотая звезда героя соцтруда лежит, а он о своём зяте с дочкой заботится. Землицу решил у государства оттяпать.

— В аренду.

— Ага… На сорок девять лет по цене сто рублей за гектар в год. С приоритетным правом выкупа.

— Это не противоречит законодательству, — бодро завил первый секретарь.

— Правильно. Про аукционы наши законотворцы, млять, забыли. Согласен. Но ведь ты же видишь, что этот проект живой. И деньги у фонда есть. И это не кооператив, а совместное предприятие. Совместное, Виктор Павлович… А это значит — государственное,