Другая жизнь. Назад в СССР-4 - Михаил Васильевич Шелест

class="p1">— Нормально, — кивнул головой Гутман. — Теперь верю.

Я пожал плечами.

— Давайте «Поворот», что ли? — спросил я.

— Его же Кутиков исполняет? — спросил бас-гитарист «Баллады» Владимир Попов.

— На диске — да, а так… По разному бывало. Поехали, Костя, — сказал я Вяткину.

Мы поехали…

Потом сыграли и спели «За тех, кто в море», и, по просьбе Гутмана, «У берёз и сосен».

— Так орать, как ты, у нас ни у кого не получается, — хохотнул Гутман. — Как тебе удаётся сочетать рок с такой лирикой?

Я усмехнулся.

— Получается как-то.

— Поужинаете с нами? — предложил Гончаров.

— А ты хоть что-то оставил? — спросил Костя Вяткин.

— Это у нас ребята так шутят, — пояснил Гутман. — Не подумайте чего.

Это он уже обращался не только ко мне, а и к подошедшим к сцене моим «друзьям».

— Сейчас накроем. Маша, накрой стол.

— Стоп! — Остановил его цыган. — Банкую я.

* * *

[1] Удар в печень заменяет пять кружек пива (пословица).

[2] Юрий Антонов — «Если любовь не сбудется» — https://ok.ru/video/1474899151398

Глава 23

Примерно в час ночи двери ресторана открылись и в зал вошло сначала трое, потом ещё двое посетителей. Последний был, судя по коробке, с баяном.

— Пи*дец, — мягко выговаривая звуки, выругался Гутман.

— О! Братва! А скрипач тут! — воскликнул один из вошедших первыми. — Сейчас Моню заделаем.

— Пи*дец мне, — сообщил Гончаров.

— Что такое? — спросил я, хотя ответ знал.

Блатари, пасшиеся в «Волне» заставляли Сашку играть на скрипке, обзывая евреем или жидом, и грозя переломать ему пальцы, если откажется.

— Сейчас полночи на них батрачить придётся. Хотел же свалить по-быстрому, да что-то заболтался с вами.

— Порешаем! — неуверенно сказал цыган.

— Лучше не лезьте, Роман Григорьевич, — покрутил головой Гончаров. — Они, наверняка, под «ханкой» или под какой другой «дурью».

— Ерунда, Сашка, — усмехнулся я. — В обиду не дадим.

— Что ты, что ты, — испугался и замахал на меня руками Гончаров. — Не вздумайте драться. Ты-то их тут положишь, а они меня потом точно покалечат.

— Да… Не надо вмешиваться, ребята, — предостерёг Гутман. — Тогда нам всем не поздоровится.

— У меня есть для них аргумент, кроме кулаков, — криво усмехнулся я.

Первый вошедший в зал уголовник подошёл к нашему, собранному из трёх частей, столу и, светя одной фиксой, спросил:

— Что празднуете, шелупонь пархатая? Нарубили капусту? Налог заплатить не забудьте.

— О, как, — подумал я. — Уже начался рэкет? В восемьдесят третьем? Или он тут и был, в ресторанах, да я об этом не знал? Возможно-возможно…

— Готовь инструмент, жидёнок, — приказным тоном сказал урка.

— Ты чего барагозишь, Егоза? — мягким голосом спросил Роман. — Ты видишь, я с ними отдыхаю.

— Тебе, Барон, никто не мешает отдыхать. Наоборот! Мы пришли тоже отдыхать после дел праведных. Пришли со своим баянистом, а скрипача мы тут постоянно припахиваем и он не против. Ты же не против, скрипач? Он не против!

Уголовник, щерясь жёлтыми, почти коричневыми, зубами, и щурясь, словно от ветра, смотрел не на Гончарова, или Романа, а как-то на всех сразу.

— Точно вмазанные, — подумал я.

— Не обламывай кайф, Барон.

— Ничего-ничего, ребята. Мне не трудно, — натужено улыбаясь, произнёс Сашка и встал из-за стола.

— А ты, уважаемый, шелупонью кого назвал? — спросил я.

Урка струдом сконцентрировал на мне взгляд.

— А ты кто такой, чтобы меня спрашивать? Обзовись!

— А ты кто такой, чтобы незнакомых людей нахывать шелупонью[1] Где ты тут шелупонь видишь.

— А где ты тут людей видишь? — даже удивлённо спросил урка. — По тебе не скажешь, что ты, ха-ха, «люди».

— Да, ты разговаривать не умеешь, — с сожалением сказал я. — Придётся тебя поучить.

— Не надо, пожалуйста, — попросил Гутман. — Они нас потом сгнобят.

— А при чём тут вы? — «удивился» я и добавил громко. — Он меня назвал шелупонью. Ты кто такой, я тебя спрашиваю, чтобы разбрасываться словами?

Я поднялся из-за стола, удерживая за плечо Романа.

— Ты чо быкуешь? — спросил второй уголовник, подойдя ближе. — Ты кто такой есть, сявка? Или перо в бок хочешь? Так мы устроим.

Я шагнул вперёд и прошипел едва слышно.

— Ты мне угрожаешь? Пером? Покажи! Или только понтуешься?

Второй потенциальный сиделец вынул нож из рукава куртки. Первый сделал тоже самое.

— Сидеть всем на своих местах, — сказал я, чуть обернувшись и спросил других уголовникам отлично слышавших нашу перепалку. — Может и у вас есть «перья». Доставайте!

— Он шальной какой-то, — сказал баянист. — Может, кхе-кхе, ну его.

— Молчи, Каша. Он уже достал! Сам нарывается! Кто такой, не обзывается, а в «люди» просится.

Третий и четвёртый тоже вытащили откуда-то ножи.

— Пи*дец, — услышал я сзади шёпот Гутмана.

Шагнув к первому, я подставил под его взмах ножом левое предплечье и получил небольшой порез внешнего его торца. Там меньше всего кровяных сосудов и одно толстенное сухожилие, которое перерезать весмьа проблематично.

Ударом носка ботинка в правое колено, я повалил взвывшего от нестерпимой боли бандита на пол. Его колено хрустнуло с таким звуком, что второй и третий бандиты поморщились.

— Ах ты падла! — сказал второй. — Ну, пи*дец тебе!

Он шагнул ко мне, обходя лежащего подельника слева, сразу делая глубокий выпад в мою сторону правой рукой с ножом. Мы стояли на танцевальной площадке, а инструменты и аппаратуру музыканты уже убрали, так что за чужое имущество я не опасался. Бил я сильно, но аккуратно, а тут он, как говорится, подставился.

Пропустив его руку мимо себя поворотом корпуса вправо, я перехватил его кисть и крутнувшись обратно вместе с его рукой, заставил его тело взвиться в воздух и грохнуться спиной о медную площадку танцпола.

Резко наступив ему на лодыжку и заставив взвыть, я, не отпуская его запястье, продолжающее сжимать «перо», одной рукой, выставил его руку в сторону двух других кандидатов в сидельцы. Другой своей рукой я достал из внутреннего кармана куртки милицейское удостоверение и, раскрыв его пальцами фокусника, показал оставшимся бандитам.

— Милиция! Бросьте оружие!

— Мусор⁉ — вскрикнул третий. — Валим!

—