Справочник по философии разума животных - Kristin Andrews,Jacob Beck

в качестве конституентов, это само по себе не меняет принципиально тип используемой нами репрезентативной системы. Однако такая техника быстро приведет к огромному беспорядку. Более элегантное решение - раскрашивать иконки и фоновые области, чтобы отразить позитивную и негативную информацию. Например, состоянием по умолчанию может быть серый фон, выражающий нейтральное отношение к наличию и отсутствию каждого потенциально представляемого объекта и свойства. Черная (или другая полностью насыщенная) иконка будет означать уверенность в том, что соответствующий объект/собственность находится в данном месте, а белая (или антицветная) - уверенность в его отсутствии; белый фон может означать уверенность в том, что в данном регионе нет других, непредставленных объектов или свойств, кроме тех, что явно представлены на карте.

Тогда возникает вопрос, почему нельзя использовать нелингвистическое представление, подобное карте, при чтении мыслей о пропозициональных установках?

Быстрым ответом, как отмечает сама Кэмп, было бы сказать, что "диаграммы и карты - это просто предложения, написанные в забавной нотации" (Camp 2007, p. 155). Она отвечает, несомненно, правильно, что карты и языки имеют совершенно разные комбинаторные принципы, поэтому мышление картами сильно отличается от мышления словами. Как отмечалось ранее, лингвистические комбинаторные принципы являются конвенциональными и общими для области, в то время как карты и рисунки репрезентируют через изоморфизм и сходство.

Тем не менее, в силу своей гибридной природы, карты используют репрезентативные средства, гораздо более богатые, чем прямой изоморфизм. Это является центральным аргументом Кэмп в пользу того, что карты могут функционировать как нелингвистические комбинаторные репрезентативные системы. Она анализирует то, что можно назвать структурированными картами. Рассмотрим следующее:

В частности, поскольку карты используют дискретные, повторяющиеся синтаксические составляющие с устойчивыми, по крайней мере частично конвенционализированными, семантическими свойствами, можно добиться чего-то близкого к эффекту смысловой структуры в картографической системе, манипулируя базовыми значками таким образом, что это не влияет на их пространственную структуру. По сути, мы ввели правила генерации синтаксически сложных значков, которые представляют семантически сложные объекты и свойства: not-Bob, past-Bob и т. д. Можно утверждать, что до тех пор, пока эти пиктограммы продолжают функционировать как метки, размещающие объекты и свойства по местам, и пока способ их комбинирования устанавливает изоморфизм между их пространственными структурами и структурами аналогичных объектов в мире, мы все еще работаем в рамках фундаментально картографической системы.

Структурированные карты предполагают добавление символов, так что представление не является чисто пиктографическим. Это не снимает вопрос с точки зрения "предложений в забавных обозначениях", поскольку между системами символов и собственно языками существуют весьма существенные различия. Исследователи успешно обучили различные виды неязыковых животных общаться с помощью систем символов (подробнее см. статьи части V "Коммуникация" этого тома), но ни одна из этих систем символов не обладает свойствами полноценных языков - например, возможностью рекурсивного встраивания и произвольного комбинирования.

Настоящий вопрос, как мне кажется, связан с умением использовать карты в качестве репрезентативных устройств. Здесь необходимо провести различие между имплицитным и эксплицитным владением. Эксплицитное владение структурированной картой подразумевает способность прописать репрезентативные конвенции, управляющие синактически сложными значками - например, способность сформулировать, как "оператор противоположности" передает информацию о том, что объект не находится здесь. Трудно отрицать, что для такой артикуляции нужен язык. Но для того чтобы мыслить с помощью карты (если повторить фразу Джона Хейла), требуется лишь имплицитное владение языком. Компетентному пользователю карты не нужно уметь формулировать конвенции, управляющие картой. Он должен просто руководствоваться этими условностями и ориентироваться в соответствии с ними.

По этим причинам я считаю, что Кэмп абсолютно права в том, что карты могут обладать большей структурой, чем я им приписывал, не будучи просто нотационно различными способами записи предложений. Ее цель - подорвать стандартные аргументы в пользу языка мысли, показав, что карты могут функционировать как комбинаторные репрезентативные системы. Однако вопрос, который я рассматриваю в этой главе, несколько иной (и не тот, который она затрагивает напрямую). Меня интересует, могут ли мысли быть представлены нелингвистически с помощью структурированных карт, и здесь очень неясно, могут ли структурированные карты справиться с этой задачей.

Чтение мыслей о пропозициональных установках является метарепрезентативным, потому что оно предполагает написание того, как другой агент представляет мир. Почти во всех пониманиях чтения мыслей это требует, чтобы читающий мысли мог думать о структурированной карте как об артикуляции того, как другой агент представляет себе мир.1 Существует фундаментальное различие между мышлением с помощью структурированной карты, с одной стороны, и мышлением о структурированной карте как способе представления мира, с другой. Мы видели, что имплицитное владение репрезентативными конвенциями карты - это все, что требуется для первого из них. Но для второго этого недостаточно. Использование структурированной карты для представления убеждений другого агента требует от читающего мысли непосредственного размышления о репрезентативных свойствах карты. Недостаточно просто руководствоваться ими или действовать в соответствии с ними. Требуется явное, а не имплицитное владение. Но, как отмечалось выше, такое явное овладение возвращает язык в картину. Использование структурированной карты для представления мира не обязательно должно быть лингвистическим достижением. Но размышления о том, как другое существо может представлять мир с помощью структурированной карты, требуют определенного уровня явного понимания того, как карта функционирует в качестве инструмента представления мира. А это, как я утверждаю, зависит от языка в той мере, в какой не зависит от простого использования структурированной карты.

 

Почему язык мысли не может справиться с этой задачей?

Для моих аргументов в пользу языковой зависимости мышления о мышлении важно, что важнейшая метарепрезентативная работа не может быть выполнена субличностным языком мышления. Как уже говорилось в разделе 4, мой аргумент против языка мышления основывался на утверждении, что чтение мыслей о пропозициональных установках требует, чтобы убеждения были представлены таким образом, чтобы они были доступны сознанию. Роберт Лурц не согласен с этой частью моего аргумента. Он пишет:

Рассуждения Бермудеса, по-видимому, основываются на сомнительном предположении, что если транспортные средства мысли являются субличностными, то и сами мысли (т.е. пропозициональные содержания), которые эти транспортные средства представляют, также являются таковыми. Но в приступах когнитивной динамики второго порядка на личностном уровне должны присутствовать мысли (т. е. пропозициональные содержания), а не их репрезентативные средства. Ведь именно мысли мы держим в голове, и именно отношения между мыслями мы рассматриваем и оцениваем в ходе когнитивной динамики второго порядка. Нам не нужно иметь сознательную доступность к репрезентативным средствам этих мыслей, чтобы иметь сознательную доступность к самим мыслям.

Основная мысль Лурца очень верна, и я согласен с ним в том, что мысль может быть когнитивно доступной без того, чтобы ее транспортное средство было когнитивно доступным. Если