Личный секретарь младшего принца - Вера Чиркова

— А я вам говорю, Иллира ваша сеньору выживет! Вот скоро в новый поход собираются… сеньора в окошко выть останется, а сеньориту он снова с собой берет. Тогда и посмотрим, кем она вернется!

Стараясь ступать тихо, как мышка, Илли выскочила из столовой и стремглав помчалась на второй этаж, моля всех духов, чтоб никто из слуг не понял, откуда это она так мчится.

Добежав до своих покоев, Илли трясущимися руками отперла двери, проскользнула внутрь и снова заперла, потом таким же образом перебралась в спальню. И только тут рухнула прямо на ковер и зарыдала, закрыв лицо руками.

Душу рвала горькая обида на несправедливые слова всезнающих женщин, на проклятых лазутчиков, из-за которых все и завертелось, на принца, давшего пищу сплетням, и даже на капитана, обещавшего прикрывать ее и отступившего в тень.

Она не задумывалась, почему слова и намеки, которые давным-давно привыкла не воспринимать как нечто, заслуживающее внимания, вдруг стали острыми ножами, больно впивающимися в сердце. Возможно, это накатила расплата за тот страх и оцепенение, которые она приказала сама себе выкинуть из головы той ночью, когда ей казалось, что еще секунда — и они закувыркаются ломающей кости кучей вниз по склону, а может, просто события всех последних дней наконец переполнились последней каплей…

А может, даже не дней, а нестерпимо долгих, наполненных тревогой и ожиданием лет, прошедших с той ночи, когда она решилась на самый важный в ее жизни поступок… на тайну, про которую она не должна не только говорить и думать, но даже вспоминать?!

Да откуда им знать, этим рассудительным всезнающим кухаркам, что она строго-настрого запретила себе даже мечтать о любви, о нежных теплых руках человека, который прижмет ее к себе так же крепко, как прижимал в тот раз принц, и скажет что-то очень важное…

Такое, чего ей никак нельзя слушать, пока не пройдет последний срок, ради которого она заперла свое сердце на сто замков и поставила перед собой такие задачи, какие ставит себе далеко не каждый мужчина.

Девушка всхлипнула в последний раз, тяжело поднялась с пола и побрела умываться. Хорошо, что у нее есть пара кувшинчиков холодной росы, она точно должна вернее простой воды скрыть следы неожиданных слез.

Нет, нужно бдительнее следить за своим настроением, ну вот с чего она так расстроилась из-за обычной болтовни служанок?! — постановила Илли, разглядывая в зеркале припудренный носик, а то недолго и истеричкой стать. А она пока не имеет ни желания, ни права на слабость.

Его высочество был зол. Не сердился или злобился, не обижался и не гневался. Намного больше. Его просто переполняло от кончиков пальцев и до макушки неумолимое, яростное, желчное зло. И что злило больше всего, так это то, что злиться было не на кого, кроме как на самого себя.

Ну не на мать же обижаться и не на отца? Они сделали все так, как считали нужным, и действительно старались ему угодить. И за это говорит опыт его трех первых временных союзов. Он был доволен своими фаворитками, они были довольны им. Первые две даже печалились, расставаясь с ним, но уходили сами, прельщенные перспективами предстоящего брака. Как он теперь понимает, эти браки с достойными и вполне молодыми третьими и четвертыми сыновьями знатных, но обедневших семейств устраивались именно ее величеством для поддержки преданных воинов и придворных должностных лиц. И все складывалось по обоюдному согласию, и женихи знали про невесту все и видели ее на балах, и фаворитки имели возможность познакомиться с претендентами и сказать «да» или «нет».

Все всё понимали, и все были довольны. И эта система прекрасно себя оправдывала и на нем, и на его братьях, и на десятках молодых, горячих сеньоров, позволяя леодийской знати не скатиться в пучину бурного разврата, царящего при дворе короля Блансии, или дойти до откровенной продажи женских ласк в веселых домах, как в сытом герцогстве Дирлиндском. А бесприданницам, не обладающим никакими особыми способностями или редкой красотой, получить обеспеченную жизнь и достойного мужа.

Но вот теперь в его жизни все вдруг разладилось, и виной всему он сам. Вот зачем он поторопился, пошел на поводу у событий, не отложил выбор на неделю, когда званый обед для претендентов на фаворитку состоится в королевском дворце?! Как раз к тому времени немного определился бы со своими желаниями и ощущениями…

Кандирд сердито стукнул кулаком по подлокотнику и зло сморщился, удар отозвался тянущей болью в заживающем боку.

— Вот ты где, — весело произнес за спиной голос Бенгальда, и старший брат вошел в оружейную комнату. Прошагал к стоящему у окна столу, на котором сиротливо стыл завтрак, сел напротив Кандирда, пристально присмотрелся к его лицу. — Что случилось?

— Я болван.

— Поздравляю. Наконец-то дошло.

— Ты думаешь, что меня задевает твоя язвительность?

— А я не язвлю, а констатирую факт, — спокойно пододвигая к себе чистую тарелку и начиная складывать на нее все то, что удостоилось его высочайшего внимания, отозвался тот.

Младший только едко фыркнул и отвернулся к окну. Теперь он начинал понимать, почему Бенг, с тех пор как провел в своем замке реформу, напрочь отказался от законной фаворитки. Предпочитая тайком встречаться с одной из бывших осведомительниц, имя которой держал ото всех в строжайшей тайне.

— Так что у тебя произошло? — не выдержал старший мрачной физиономии младшего. — Сеньора Анирия устроила скандал?

— Хуже.

— Сцену ревности?

— Еще хуже.

— Сдаюсь. Никогда не видел от женщин ничего хуже, чем сцены ревности.

— А сцену нежной любви с жалобами на разрывающееся в разлуке сердце ты видел? — желчно фыркнул Кандирд. — Когда чувствуешь себя виноватым даже в том, что вчера шел дождь?!

— Ты прав. Это еще хуже. И что она из тебя таким маневром выдавила?

— Откуда ты знаешь? Впрочем, я же сказал, что болван. До меня все доходит с запозданием. Конечно, выдавила… невероятным количеством слез и упреков. Обещание взять ее в поездку.

— Но ведь ты не сможешь взять ее к эльфам?!

— Она согласна ждать в приграничном городке вместе с остальным отрядом.

— Ты точно болван.

— А разве я сказал что-то другое? Я чувствовал себя виноватым… она ждала, переживала… а у меня при одном взгляде на нее даже зубы заныли. И это через несколько дней после церемонии! Ну и не смог отказать… она же ни в чем не виновата.

— Ты будешь сильно жалеть.

— Да я уже сильно жалею! Настолько сильно, что готов на любые отступные! Но она же ничего слышать теперь не хочет! Поет и прыгает, вещи собирает. Что мне делать?