Попутчики. Астрахань – чёрная икра. С кошёлочкой - Фридрих Наумович Горенштейн

ими. Телефон Ивана Андреевича был 24385, а адрес: Красная Набережная, дом 56, кв. 17. Впрочем, как выяснилось впоследствии, телефон оказался служебный, в секретарскую, адрес же не Ивана Андреевича, а Антона Савельевича Крестовникова, не то секретаря, не то курьера, не то письмоводителя, лица с неопределёнными обязанностями. Субординация соблюдалась. Хоть и в столице, да помнил Иван Андреевич о своём ханском положении. Антон Савельевич и позвонил мне через некоторое время от имени Ивана Андреевича, чтоб окончательно утрясти дату моего приезда. Он и встретил меня в аэропорту.

Но скажу ещё всё-таки несколько слов о свадьбе и о Марине Сергеевне. Свадьба не удалась. Всего было вдоволь, и «популярные» присутствовали, хоть и не в полном составе. Но сама Марина Сергеевна как-то пересуетилась, переволновалась, перегорела и вскоре после начала свадьбы совершенно упилась. Первый тост – за молодых и второй – за их матерей прошли успешно, но как дошли до отцов, Марина Сергеевна вдруг то ли всхлипнула, то ли взвизгнула, опрокинула в рот вместо женской стопочки мужской полновесный стакан своего соседа и развеселилась, начала плясать и приставать к мужчинам. Дело до того дошло, что самого генерала с лимонным лицом вырвала из-под опеки фронтовой подруги и потащила плясать кадриль с подскоком. Генерал, естественно, кадриль плясать не захотел, но случай приобрёл характер инцидента.

После этого Марина Сергеевна напала на одного из «популярных» – гитариста, певца, чечёточника, мужчину худенького и маленького по фамилии Вася Вороной. Так вот, Марина Сергеевна уселась на Вороного тяжёлыми телесами, так что он оказался в глупом положении из-за чрезмерной тяжести всадника, и гости над ним смеялись. Иногда и прежде над Васей потешались, хоть любили его. Я, например, шутливо пел, видя Васю: «Ох ты баты, баты, баты, Вася Вороной!»

Иногда это его сердило, особенно в пьяном виде. Вот и сейчас выходка Марины Сергеевны его весьма рассердила, и Вороной, вырвавшись из-под толстого зада, убежал со свадьбы. Таков второй инцидент. А во время тоста за мир во всём мире уже саму Марину Сергеевну пришлось увести в женский туалет. Генеральша же, мать невесты, смотрела Марине Сергеевне вслед суровым оком военного трибунала. Говорят, на следующий день она кричала лежащей в кровати с мокрым полотенцем на голове бедной и бледной Марине Сергеевне: «Вы в туалете рыгали! Гости видели!»

Тем не менее, несмотря на такое плохое начало, молодые всё-таки пожили вместе что-то около месяца. Потом разошлись, и дочь генерала легла в больницу на аборт, чтоб пресечь Марины Сергеевны потомство. Почему разошлись, по какой причине, это уже другая история, нашей не совсем соответствующая. Но как притоки большие и малые впадают в реку, делая её полноводной, а также более неустойчивой в смысле водного режима, так и всякие побочные истории должны впадать в основную, делая её и более широкой, и более непредвиденной.

2

Я прилетел в Астрахань где-то за полдень. В полёте у меня остановились часы, и я воспринял это за некое предзнаменование и предупреждение «таинственной науки», как именовалась в прошлом магия. И действительно, присутствие в этой местности вааловых мерзостей, или коко-магии, способствующих призванию духов, ощущалось мною с первых же шагов по сухой астраханской земле. Звуки вокруг также были сухие, шелестящие – звуки пожара. Замечу, дневные звуки. Как я уже писал ранее, ночные звуки здесь, напротив, оказались влажные, шлёпающие, сырые. Такие контрасты нередки в крайне континентальном астраханском климате.

Итак, Астрахань – это город-пожар. Но не открытый, материальный, на борьбу с которым можно призвать народ набатом или иным сигналом, а пожар незримый, которого не залить ни водой, ни холодной философией. Жар небесный жаром же и гасится, и Ваалова деятельность может быть отбита и проклята только Святым Писанием. Вместе с тем я нахожу, что Святое Писание отрицает не магию как таковую, а лишь её дурную сторону – мрачное кладбищенство, связанное с потусторонними проблемами и вызовом умерших.

Пока я так размышлял, ко мне подошли и окликнули. Передо мной стоял человек с мягкими чертами – как гуттаперчевая игрушка. Мягкие губы, мягкие отвисающие щёчки, мягкий, небольшой, приплюснутый нос, мягкие уши. И фраза, которую он часто произносил в разговоре:

«Именно так, именно так» – делала его лицо ещё мягче. Это был Крестовников. Как он меня узнал, не представляю. Виделись мы впервые. По описанию, что ли? Или чутьём исполнительного холопа? Он хотел сразу же взять из моих рук чемодан. Я не дал, и между нами даже произошла небольшая борьба, так что мне пришлось мой чемодан почти вырвать из пальцев услужливого Антона Савельевича. Оба мы почувствовали от этого некоторую неловкость, но Антон Савельевич быстро всё сгладил, вручив мне букет пыльных цветов и поздравив с прибытием от имени Ивана Андреевича Глазкова.

Пыль была повсюду Привкус астраханской пыли, по-азиатски тяжёлой и пряной, первоначально заставлял меня всё время покашливать. Потом я привык. Мы сели в запылённый «газик», присланный Иваном Андреевичем. Шофёр-казах поздоровался со мной и спросил, не мешает ли мне радио, которое он слушал. Передавали какую-то мусульманскую музыку с преобладанием кочевых, ударных, барабанных ритмов. Я окончательно понял, что нахожусь в Азии.

Такое впечатление Волга, особенно её низовье, всегда производила на европейского человека.

Уроженка Штеттина, принцесса из Северо-Западной Германии, немка по рождению, француженка по любимому языку, Софья-Августа, она же русская императрица Екатерина Вторая, совершая ознакомительные поездки по России весной 1767 года, решила, как она выразилась, посетить Азию, то есть проехать по Волге. «Вот я и в Азии», – писала Екатерина Вольтеру.

Впрочем, для географов средневековья Европа кончалась за Доном. Нижнее Поволжье было для них уже глубокой Азией. Это, безусловно, справедливо, и это было естественно, пока здесь жили истинно азиатские народы. Но врезавшееся в угро-тюркско-монгольскую гущу восточное славянство создало какой-то странный бытовой и государственный стиль. Сравнить его можно было только со стилем сибирским. Собственно, именно Волга и Сибирь создали ту Россию, которую мы знаем сегодня, – тяжёлую помесь верблюда с мамонтом. А ведь главные свои победы, не победы военно-политические, которые преходящи, а победы военно-географические – завоевание Волги и Сибири – русам удалось одержать в совершенно другом зверином облике.

Мне как-то пришлось рассматривать в музее одного из сибирских городов, где работает мой товарищ, коллекцию великолепных золотых украшений, выполненных в так называемом скифско-сибирском, зверином стиле. Стиле, в котором преобладают изображения борющихся зверей. Я обратил внимание на один браслет, типично «скифско-сибирский»: лёгкий, упругий, многоголовый волк. Думаю, это наиболее подходящий символ доимперской, доазиатской России.

Даже если взять чисто внешнюю сторону борьбы за Волгу, шедшую долго с переменным успехом,