Сказочник - Наталия Орбенина

Они снова буду жить под одной крышей, спать в одной постели…

– Мелентий! – резкий окрик прервал его раздумья. – Мелентий, ты словно спишь на ходу, я уже три раза спросила тебя, будешь ли ты завтракать? – Софья окрикнула мужа, как бывало и раньше. Он не то чтобы не заметил ее посреди гостиной – заметил, но так сладко замечтался!

Э нет, дружок! Напрасно ты распустил перья. Жена-то твоя все та же!

– Изволь. Коли ты угостишь меня, я буду тебе благодарен! – Горшечников надулся и присел около стола.

– Вот и славно. Матрена, подай прибор и для Мелентия Мстиславовича! – Софья провела рукой по скатерти, разглаживая ее. – Я рада, что ты все знаешь, не надо мучиться и что-то придумывать, объяснять. Я виновата, что вышла за тебя. Я говорила тебе. Это была ошибка. Я ее готова исправить и дать тебе развод, когда тебе угодно и на каких угодно условиях.

Супруги некоторое время молча смотрели друг на друга. Софья нынче с утра выглядела бодрее. Матрена уложила ее длинные волосы в высокую прическу, с которой Мелентий привык видеть Софью много лет.

– Я вот что подумал, – начал он с расстановкой, – ты столько пережила. Но ведь теперь ты вряд ли сможешь вернуться к… – он замялся, – к этому человеку. А я не сделал тебе ничего дурного. Да, быть может, мы жили немного скучно, пресно. Но я думаю, что остроты впечатлений тебе теперь хватит надолго. – Мелентий не смог удержаться от некоторой ироничности и кольнуть Софью, но тотчас же спохватился и продолжал миролюбивым тоном: – Я полагаю, что наш брак может продолжаться. При определенных усилиях с обеих сторон, – добавил он с некоторой натугой.

– Мне трудно себе представить, как мы сможем снова поселиться под одной крышей. Что скажут люди? Да нас на порог приличного дома не пустят! Тебя уволят из гимназии!

Софья даже засмеялась, таким нелепым ей показалось предложение Горшечникова. Она искренне подивилась, откуда у него взялась такая смелость и широта взглядов?

– Вероятно, я не сразу окажусь здесь. Быть может, мы какое-то время поживем врозь. Но я буду навещать тебя каждый день и потихоньку все войдет в прежнее русло, – уныло заключил Горшечников.

По лицу Софьи, по ее тону он понял, что ничто не изменилось в ее отношении к нему. В ее глазах он, как и прежде, жалкое ничтожество! Нет, судьба побила ее, но ничему не научила! Она все так же не желает видеть его благородства и доброты! Она, как и раньше, строит сказочные замки, но в этих замках, как выясняется, живут не прекрасные рыцари, а людоеды! Но ничего, теперь им спешить некуда, рыцаря-людоеда скоро арестует полиция. В Петербурге ее тоже никто не ждет, там тоже преступник на преступнике. Стало быть, как ни крути, некуда ей теперь от него, Горшечникова, бежать. Может, еще маленько побрыкается, да и успокоится наконец!

Все эти мысли вихрем пролетели у него в голове. Поэтому он кротко посмотрел на жену и даже, осмелев, положил ладонь на ее руку:

– Сонюшка. Даст бог, все образуется!

Софья слушала мужа с изумлением. Она не могла понять, то ли Горшечников совсем глуп и начисто лишен чувства собственного достоинства, то ли он действительно бесконечно добр и милосерден. А может, тут снова интрига?

Супружеский завтрак был прерван появлением полицейского. Сердюков, проведя ночь в клоповнике, что именовался местной гостиницей, принял решение навестить Грушевку. Осмотреть место преступления и, если вдруг повезет, побеседовать с самим Синей Бородой. Сердюков пришел просить Софью, чтобы она дозволила ему взять ее экипаж и Филиппа Филипповича в подспорье. Ведь именно он спас ее, именно он мог показать на месте, как все произошло.

Старая кляча бежала быстро как могла. Филипп не слишком и погонял ее, жалел животину. Убегалась вконец, коли сдохнет, другой не будет. Понятное дело, у барыни дела теперь совсем плохи. Что ж поделаешь, будем нанимать, ему, Филиппу хлопот меньше. А то он и конюх, и кучер, и мастер чинить эту развалюху, то бишь барский экипаж.

– А что, Филипп, – прервал его размышления седок, – давай-ка мы с тобой сначала посетим пруд, а уж потом подъедем к усадьбе, так лучше будет. Может, найдем чего-нибудь, чего посторонний глаз не увидит.

Сказано – сделано. Не доезжая до дорожки, ведущей в крыльцу господского дома, свернули прямо к парку и уже дальше двинулись пешком к пруду. Снегу навалило много. Небесная канцелярия расщедрилась и отпустила белого пушистого благолепия от души. Сердюков и Филипп шли, увязая по колено, видать, после отъезда Софьи в парке не ступала нога человека. Добрели до пруда. Сердюков внимательно огляделся. Обширный пруд, окруженный деревьями и кустами, засохшими стеблями высокой травы с метелками, которые шуршали на ветру. Эта шуршащая трава придавала парку и пруду еще более заброшенный вид, в этом звуке чудилось нечто неприятное, угрожающее, словно шипение змеи.

– Ну показывай, как тут все происходило, – обратился следователь к своему спутнику.

– Сюда, батюшка, ваше высокоблагородие, – заспешил Филипп вдоль пруда. – Вот, извольте видеть, я тут два деревца-то и срубил. Как глянул, что топнет она, моя голубка, так одним махом и срубил их. Прихватил и вперед, на лед. А она уж ухнула под воду. Ох, думаю, пропала, не успел. Ан нет, Господь милостив, вынырнула. Видать, в последний разочек, а я ее тут и прихватил. Шубку, правда, разорвал. Да бог с ней, с шубкой-то! Матреша, золотые ручки, все зашила, исправила.

Так он бормотал и шел по льду, ощупывая перед собой дорогу палкой. Подошли к месту, где была злополучная полынья. Сердюков принялся осторожно ходить вокруг, трогать лед, который уже давно застыл. Он рассматривал снег, кромку полыньи, для чего даже пришлось встать на колени. Филипп неотлучно находился подле, готовый помочь.

– Вот что, – Сердюков поднялся с колен и отряхнул их, – давай-ка еще разок по берегу пройдем.

Они снова двинулись вдоль берега. На сей раз Сердюков шел очень медленно, на каждом шагу останавливался и ковырял носком башмака снег. И вдруг он наклонился и принялся раскидывать снег руками. Филипп бросился ему помогать. Под снегом обнаружилась груда льда. Другие смерзшиеся намертво куски были разбросаны на расстоянии аршина. Под одним из кусков Сердюков приметил некий темный предмет. Вместе с Филиппом они потратили около четверти часу, чтобы наконец извлечь и отодрать от льда искомое. Им оказалась замшевая перчатка. Скукоженная от влаги и холода, она превратилась в бесформенный комок, но изначально, по-видимому, была весьма изящной и дорогой вещью.

– Вот так так! – обрадовался Сердюков. – Глянь, голубчик! Я и не думал, что нам так повезет. Вероятно, тут никого не было или убийца не нашел потерянного. Не помнишь, не барина ли Нелидова перчатка?