Том 1. Сказки, легенды, притчи. Демиан. Сиддхартха. Путь внутрь - Герман Гессе

href="ch2.xhtml#id33" class="a">[37] по-настоящему глубокая печаль не омрачала жизнь девушки, она расцвела, округлилась и день ото дня все полнела, а поскольку ни душевные волнения, ни физические нагрузки не препятствовали ее развитию — играть в теннис она давно бросила, — то вскоре с хорошенького бледного личика Маргериты исчезла тень мечтательности или меланхолии, и стройная фигурка все более расплывалась, пока наконец девушка не превратилась в уютную толстушку, чего те, кто знал прежнюю Маргериту, и представить себе не могли бы. До поры до времени все, что в матери казалось комичным и гротескным, в юной девушке смягчали свежесть и нежное очарование юности, однако, вне всякого сомнения, Маргерита была предрасположена к полноте и обещала стать внушительной, прямо-таки колоссальной дамой.

Три года минули, как вдруг жених прислал отчаянное письмо, в котором объяснял, что не имеет возможности в ближайшее время получить отпуск. Однако доходы его за истекшие три года заметно возросли, и потому он предложил следующее: если в течение года он не сможет приехать в Европу, пусть его милая девочка приедет на Цейлон и хозяйкой войдет под крышу прелестной виллы, строительство которой вот-вот начнется.

Разочарование пережили, предложение жениха приняли. Синьора Риччиотти не обольщалась насчет дочери, понимая, что та утратила долю своего очарования, и поэтому было бы безрассудно возражать жениху и рисковать обеспеченным будущим Маргериты.

Такова предыстория, о которой я узнал позднее, развязку же видел, по воле случая, своими глазами.

Я сел в Генуе на пароход северо-германской компании Ллойда, отправлявшийся в Индокитай. Среди не слишком многочисленных пассажиров первого класса мое внимание привлекла молодая итальянка, которая, как и я, села на пароход в Генуе и плыла в Коломбо к жениху. Она немного говорила по-английски. На корабле были еще невесты, совершавшие плавание кто на Пенанг, кто в Шанхай или Манилу, и эти храбрые юные девушки составили приятный, всем полюбившийся кружок, даривший окружающим немало чистых радостей. Пароход не прошел еще Суэцкий канал, а мы, молодые пассажиры, уже успели познакомиться и подружиться и нередко опробовали на дородной падуанке, которую прозвали Колоссом, свои познания в итальянском.

К несчастью, когда мы миновали мыс Гвардафуй, море посуровело и падуанку свалила тяжелейшая морская болезнь; если до сих пор мы смотрели на девушку как на забавный каприз природы, то теперь, когда она целыми днями неподвижно лежала в шезлонге, такая жалкая, все прониклись к ней сочувствием и любовью и оказывали всяческое внимание, хоть порой и не могли удержаться от улыбки, которую вызывала у нас ее необычайная толщина. Мы приносили ей чай и бульон, читали вслух по-итальянски, отчего она иной раз улыбалась, и каждый день утром и в полдень перетаскивали ее вместе с плетеным шезлонгом в самое спокойное затененное место на палубе. Лишь незадолго до прибытия парохода в Коломбо она почувствовала себя немного лучше, но и тогда все лежала в кресле, по-прежнему усталая и ко всему безучастная, с детским страдальческим и беспомощным выражением на добродушном пухлом лице.

Вдали показался Цейлон, и все мы помогли уложить чемоданы нашего Колосса; готовый к выгрузке багаж был перенесен на палубу, и тут после двухнедельного плавания на корабле началась неистовая суматоха, которая всегда поднимается с приходом в первый на пути крупный порт.

Всем не терпелось поскорей сойти на сушу; все повытаскивали из чемоданов тропические шлемы, зонтики, раскрыли путеводители и атласы, смотрели на приближающийся берег в подзорные трубы, вмиг позабыв о тех, с кем совсем недавно так сердечно прощались, хотя эти люди еще не покинули корабль. У всех была лишь одна мысль — поскорей ступить на берег, только бы поскорей: одни после долгой разлуки спешили вернуться домой к семьям и к оставленным делам, другие жаждали наконец-то своими глазами увидеть тропики, кокосовые пальмы, смуглолицых туземцев, а кто-то и просто хотел на часок-другой сбежать с опостылевшего вдруг корабля и выпить виски где-нибудь в комфортабельном отеле на твердой земле. И каждый торопился запереть дверь своей каюты, уплатить по счетам курительного салона, спросить, нет ли для него писем в почте, которую только что доставили с берега, обменяться с другими свежими новостями политики и светской жизни.

Среди всей этой бездушной суеты возлежала на своем обычном месте толстуха падуанка. Казалось, ее ничуть не интересует то, что происходит вокруг; выглядела она по-прежнему плохо и к тому же очень ослабела после вынужденной голодовки, щеки ее ввалились, глаза глядели сонно. К ней то и дело подходил кто-нибудь, кто уже раньше с ней попрощался, и теперь, подхваченный общим движением, снова оказывался рядом, снова пожимал ей руку, поздравлял с окончанием плавания. И вот грянула музыка, помощник капитана встал возле спущенного за борт трапа, чтобы распоряжаться высадкой пассажиров; появился и сам капитан, преобразившийся почти до неузнаваемости, в сером штатском костюме и котелке, он спустился в шлюпку вместе с несколькими привилегированными пассажирами, прочие гурьбой устремились к моторным катерам и весельным лодкам, которые пришли из порта, чтобы доставить пассажиров на берег.

В эту минуту на корабле появился прибывший с берега молодой человек в белом костюме с серебряными пуговицами.

Он был недурен собой — в молодом загорелом лице его чувствовались спокойная суровость и самоуверенность, что свойственны большинству европейских переселенцев в южные страны. Молодой человек держал в руках необъятный букет громадных индийских цветов, который закрывал его от пояса до самого подбородка. С уверенностью привычного к морским судам путешественника он проложил себе дорогу в толпе и при этом жадно искал кого-то глазами; мы с ним едва не столкнулись, и в эту минуту у меня мелькнула мысль, что он-то и есть жених нашего Колосса. Он все искал: быстро прошел палубу из конца в конец, вернулся, опять поспешил вперед, причем дважды пробежал мимо своей невесты, потом ненадолго скрылся в курительном салоне, снова выбежал на палубу, тяжело дыша, окликнул багажного начальника и в конце концов остановил спешившего куда-то старшего стюарда и принялся настойчиво чего-то от него добиваться. Я увидел, что, дав стюарду монету, он жарким шепотом о чем-то его расспрашивает, стюард улыбнулся, радостно закивал головой и указал на шезлонг, в котором, все так же устало прикрыв глаза, возлежала наша падуанка. Незнакомец подошел ближе. Он взглянул на лежащую в шезлонге, бросился назад, к стюарду, — тот снова кивнул, незнакомец снова сделал два-три шага по направлению к толстой девушке и с близкого расстояния пристально вгляделся в ее лицо. Потом стиснул зубы, медленно повернулся на месте и нерешительно двинулся прочь.

Он спустился в курительный салон, который в это время уже был