Круг общения - Виктор Агамов-Тупицын

5. Отчуждение и агонизм

В условиях глобального капитализма экономика агонистического обмена, ставшая неотъемлемой частью фордистской антрепризы под вывеской «демократия», имеет призрачное отношение к утопическому проекту с тем же названием. В отличие от агонистического диалога с политическим классом, антагонистическая утопия тяготеет к более бескомпромиссной модели демократии. И хотя агонистический обмен сопряжен с меньшими рисками, чем антагонистический, этот последний – единственная альтернатива псевдодемократическим режимам, обслуживающим интересы банков и корпораций. С этой точки зрения антагонистическое отчуждение и революционная негативность – при всей их «нереализуемости» – кажутся более предпочтительными, чем прагматический агонизм, к которому склоняются Шанталь Муфф и Эрнесто Лаклау.

«Экзистенция есть полемика», – считал Кьеркегор. Но полемический агонизм не устраняет, а замыливает конфликты, и если полемика – атрибут демократии, то антагонизм – ее «родовые схватки». Учитывая, что искусство – часть демократического проекта, позволю себе вспомнить фразу Малевича о «гражданской войне в искусстве, продолжающейся по сей день», тем более что она с равным успехом распространяется на политическую теорию. Интересно также понять, как этот рецепт воплощается в жизнь на художественной сцене и, в частности, в музее, где отношения между художником и куратором – пример агонистического обмена181. Но поскольку перспектива антагонистических отношений всегда висит в воздухе, diff еrend (распря) – отнюдь не исключение из правил. Мне не раз приходилось быть свидетелем (и даже участником) препирательств между художником и куратором, когда первый твердил, что это его экспозиция и его книга (каталог), тогда как второй придерживался прямо противоположного мнения, считая себя автором и составителем каталога, а также ответственным за выбор работ и за создание экспозиционной парадигмы. В книге Булгакова «Мастер и Маргарита» соперничество между (про)креатором (Мастер) и (про)куратором (Понтий Пилат) завершается тем, что первый обретает вечный покой, а второй – вечное блаженство182.

Не менее интересен момент коллаборации между актантами харизматического бартера, решившими оказать своему другому дружескую поддержку. В фильме Куросавы («Dodesukaden», 1970) есть эпизод, где сумасшедший размахивает саблей с намерением разрубить на части первого встречного, дерево, забор и т. п. И тут вдруг появляется седовласый старец и говорит: «Слушай, тебе ведь так тяжело делать то, что ты делаешь, поэтому позволь мне тебя заменить. Давай я буду вместо тебя этой саблей размахивать, а ты пока отдохни». Короче, оказание помощи может руководствоваться какими угодно целями и прибегать к самым разнообразным средствам, главное из которых – компромисс. Компромисс в отношениях между плюсами и минусами учреждает «нулевой» уровень целеполагания, означающий переход антагонистических отношений в агонистические. Триллер Спилберга «Челюсти» («Jaws») этих надежд не оправдывает. Здравый смысл возобладал в фильме «Moonraker» (1979), где профессиональный киллер по кличке Jaws примиряется с 007, перегрызая стальной кабель, не дававший летательному аппарату Бонда отделиться от гибнущей космической станции. На этот раз Jaws – уже не угроза кастрации (vagina dentata), а сообщник «мужского дела». Примирение антагонистов – антреприза солидарности. Торжество агонистического обмена.

6. Гетеротопия и абсурд

В 1997 году меня пригласили в Амстердам на открытие выставки в музее Стеделийк183. За два часа до открытия приятель решил организовать экскурсию в «красный район», где во время нехватки клиентов проститутки приобщали зрителей к «искусству инсталляции», демонстрируя себя и свой интерьер в ярко освещенных витринах. Их присутствие в «инсталляционном» пространстве напоминало акции Марины Абрамович, которая (в отличие от Кабакова) нередко выступала в качестве экспоната и даже жила внутри своих инсталляций. Увиденное в «красном районе» не произвело впечатления: к тому времени я уже знал, что больницы, кладбища, публичные дома, музеи и тюрьмы – это «места-гетероклиты». Однако, когда после просмотра оставшихся витрин мы, наконец, решили вернуться в музей, то на обратном пути увидели, что в одной из витрин погас свет и из подъезда вышла изящная женщина в норковой шубе и дорогих украшениях. Рабочий день закончился, и сразу же началась иная жизнь, свидетельствующая о децентрации и множественности. Глядя ей вслед, я вдруг понял, что приди она на открытие в Стеделийк, ее приняли бы за богатую светскую даму, готовую одолжить музею себя и свою коллекцию. Если гетеротопия нуждается в аллегориях, то это одна из них.

В условиях всесторонней гетеротопии разброс представлений о том, что такое искусство, превращает его в архипелаг, где каждый из островов имеет свои обычаи, ремесла и кустарные промыслы. В нормальных условиях эти представления интерферируют, а их носители обмениваются вопросами и запросами, запретами и приоритетами, ориентирами и сувенирами, повторяя или отрицая свой и чужой опыт. В противном случае культурное сообщество дробится на «круги общения», отклоняющиеся друг от друга «по фазе» в том смысле, что помимо пространственной обособленности они демонстрируют еще и темпоральную разобщенность.

Похоже, что неологизм diff érance, введенный Жаком Деррида в 1963 году, если и воплотился в жизнь, то не для того, чтобы что-то принимать или отвергать, определять или осмысливать. Единственное, без чего здесь не обойтись, – это горизонт опосредования, вряд ли возможный без коммуникации между «кругами общения» – либо напрямую, либо через посредников. К посредникам следует относиться с повышенной осторожностью, т. к. именно они занимаются фабрикацией кластерных мифов и формированием островных союзов (как это, например, случилось в «Илиаде» Гомера). Горизонт опосредования подразумевает посредничество и выстраивается по образу и подобию всегда уже (toujours déjà) существующей горизонтности, что в свою очередь предполагает наличие механизмов актуализации. И пока их нет, история современного искусства в России – утопия.

Утопия à la russe – это стремление создать что-то из ничего, включая самоубийство на пустом месте («русская рулетка»). Попытки критического осмысления современного искусства и его обустройства в истории – утопическая повинность. Особенно в России, где дефицит просвещенных мнений и экспертных оценок приводит к кластеризации консенсуса. «Своя среда лучше чужого четверга», – считал поэт Анри Волохонский. Среда в данном случае не день недели, а «круг общения» – the milieu, fraternity circle, reference group, cluster. В ареале гуманитарной культуры прямая сумма этих понятий автоматически превращается в институт лоббирования. Лоббирование интересов «круга» распространяется на его представителей, однако – в условиях взаимопроникновения «кругов» и с учетом возникновения новых форм коннективности – это связано не только с желанием заручиться поддержкой автохтонного кластера, но и с возможностью сделать гетеротопию своим страховым агентом. Под гетеротопией (в данном случае) подразумевается пространство множественного сочленения прерогатив и запросов, требующих переопределения ряда понятий. Пример – «круговая порука», которая в случае гетеротопии становится множественным феноменом.