Кровь, которую мы жаждем. Часть 1 - Монти Джей

ничего, кроме пигментного пятна, и я чувствую, как моя рука падает на живот, вдавливаясь в плоть в попытке успокоить бушующую внутри войну.

Он вернулся.

Это невозможно, не так ли?

Генри Пирсон заперт внутри искусственной скалы, заперт за решеткой, пока его тело не сгниет до состояния пищи для личинок. Он никак не может просто сбежать из такого места. Он не может вернуться.

Это невозможно.

Но это его подпись. Единственная часть тела, оставленная на просторах Пондероз Спрингс, перевязанная ленточкой и снабженная посланием. Подарки, которые он оставил городу, чтобы показать, насколько он умнее всех нас. Что он смог украсть наших дочерей, жен и матерей без следа.

Это не он. Это просто подражатель. Это логичный ответ, но мой разум сейчас не позволяет мне поверить ни во что логичное.

Моя душа словно отделилась от тела, оставив меня в оцепенении и одиночестве, когда я заново переживаю все жестокие воспоминания о той ночи, когда была убита моя мать.

Вспышки крови, вытекающей из ее тела с каждым резким ударом его ножа, приглушенные крики, прорывающиеся сквозь мои маленькие руки. Он вернулся — теперь он придет за мной? Призрак, избежавший его гнева?

Я попятилась назад сквозь толпу людей, все еще зацикленных на оторванной конечности, слегка споткнувшись о ботинок и натолкнувшись на несколько случайных тел. Где-то в глубине сознания я слышу, как кто-то зовет меня по имени, но его заглушает запах.

Тот, что отказывается покидать мое тело, мой нос, даже после бесчисленных душей. Вонь разлагающейся плоти, разлагающегося тела моей матери. Он вокруг меня, затягивая меня все дальше и дальше назад в ту ночь.

Когда я была маленькой, наедине с мертвецами и со всей тишиной, которая с этим связана.

Он вернулся. Он вернулся и идет за мной.

Он...

— Остановись.

Моя спина ударяется о что-то холодное. Достаточно холодное, чтобы заморозить мой разум, мои бешеные мысли на мгновение, чтобы почувствовать запах чего— то иного, чем смерть.

Цитрусовые и свежие простыни.

— Не дай им увидеть, как ты сломаешься, Скарлетт. — Его голос ровный, как скала на фоне разбивающихся волн, которые грозят унести меня под воду. — Они не должны видеть, как ты ломаешься. Ты слышишь меня?

Ледяные руки обвиваются вокруг моих плеч, большие пальцы ласкают мою кожу нежными движениями. Весь он поглощает меня. Он входит в меня и ощущение его груди прогоняет все воспоминания.

Частичка за частичкой, все, чем является Тэтчер, утешает мой разум, заливая темноту, как урна с ветреным светом, который освещает меня. Как иней покрывает листья цветов. Защищает их. Прикрывает их.

Позволяя мне дышать, останавливаться.

Я привязываю себя к этому, к контакту кожа к коже, который он отказывается давать другим. Мое тело гудит от сырой связи, от его пальцев, проводящих по моим голым рукам. Моя голова опускается обратно на его грудь, и я вдыхаю его запах прямо под челюстью.

Там, где его одеколон наиболее силен, распространяется и задерживается.

— Уходи отсюда. Будь призраком, Лира, и спрячься. Найди тишину, — бормочет он мне на ухо, жесткость его тона не оставляет места для споров. — Ты дождешься меня, а потом сломаешься. Только тогда.

Мой кивок больше похож на судорогу, а голос звучит придушенно.

— Если я стану призраком, — задыхаюсь я, — как ты меня увидишь?

Дрожащий вздох вырывается из его горла и щекочет мне ухо. Воспоминания о нашей первой встрече проносятся между нами, когда мы были маленькими детьми, переживающими мерзкое зло, которое многие даже не могут себе представить.

Двое детей, сшитых вместе кровавыми пальцами судьбы. История, написанная багровым цветом и пропитанная жестоким концом. Чувствовали ли это наши родители? Успокаивал ли Генри Пирсон душу моей матери, прежде чем украсть ее, как это сделала Тэтчер с моей?

Пока окружающие замирают в страхе, мы существуем в воспоминаниях о нашем начале и начале нашего томительного конца.

— Скар, — мурлычет он, — я всегда видел тебя.

ГЛАВА 13

Нарушенные правила

ТЭТЧЕР

— Сэр, мне очень жаль, но с 1970-х годов не было ни одного побега заключенных. Могу вас заверить, что все были учтены.

Моя хватка на телефоне напряглась, угрожая разрушить его между пальцами.

— Соедините меня с начальником тюрьмы.

Толпа людей словно отделяется от меня, создавая маршрут, по которому я могу пройти. Их страх накатывает на них волнами, феромон, который могу уловить только я. Истерия по поводу обнаружения конечности в кампусе затягивается, нарастая по мере того, как шепот становится все громче.

Мясник Весны вернулся с подарком.

Или кто-то выдает себя за него.

И главный подозреваемый ходит среди них.

Некоторые из них достаточно смелы, чтобы смотреть на меня; другие слишком боятся того, что произойдет, если они будут смотреть на меня слишком долго. Я чувствую, как строги их позвоночники, слышу ропот теорий.

Они все думают, что я виноват в этом. Как будто мое эго так сильно нуждалось в поглаживании, что я прибег к этой безвкусной публичной демонстрации.

Меня это не беспокоит, их мельница слухов, которая будет вращаться с моим именем в качестве первоисточника. Какое бы решение ни принимали их узкие умы, меня это сейчас волнует меньше всего.

Пусть они гноятся, пусть у них в голове крутятся слухи, пока сама мысль о моем имени не заставит их содрогнуться. Мне не трудно быть их бугименом.

— Он не отвечает на телефонные звонки. Могу я оставить сообщение?

Бог должен быть настоящим. Только так я могу объяснить, как повезло этому придурку по ту сторону телефона, что я не стою перед ним.

— Да, скажите ему, что звонит Тэтчер Пирсон по поводу Генри Пирсона, заключенного, за содержание которого мы платим большие деньги, — быстро отвечаю я, позволяя своим ногам тяжелыми шагами нести меня через кампус.

— Я... мистер Пирсон, я прошу прощения. Я понятия не имел...

— Пощадите меня, — огрызаюсь я. — Если вы хотите сохранить свою работу, соедините меня с начальником тюрьмы. Больше я не буду просить.

Линия отключается лишь на короткое время, прежде чем другой голос приветствует меня на противоположном конце.

— Мистер Пирсон, что я...