Кровь, которую мы жаждем. Часть 1 - Монти Джей

не играет на них, как мелодию, которую знает по памяти. Не возникает немедленной потребности взорваться, если я не могу приблизиться к нему. Мое тело не размягчается и не воспламеняется, как это происходит с Тэтчером Пирсоном.

Никогда и ни для кого, кроме него.

Вокруг одного из моих ребер обвилась длинная кроваво-красная нить, которая, если бы я последовала за ней, если бы я дернула, привела бы прямо к самому Принцу Смерти. Нить, за которой я буду следовать снова и снова, даже если буду знать, что это приведет меня к горькому концу.

Это и есть любовь, не так ли? Падать, даже если некому тебя поймать? Никаких ожиданий. Просто слепая, очищающая любовь всем телом.

В нем не было ни слишком сильной тьмы, ни слишком страшного чудовища или суровой фантазии, которые помешали бы мне любить его. Все, что я знаю, все, что он есть, и все, чем ему предстоит стать, — все это я бы полюбила.

Я бы умерла за него.

Я бы убила за него.

Я бы пролила за него кровь.

И это связь, которая бывает раз в жизни и которую нелегко сравнить с кем-то обычным.

— Это прекрасная вещь, но, к сожалению, я не задержал тебя, чтобы полюбоваться твоим украшением. — Он касается макушки моей руки, отстраняется и огибает свой стол, чтобы покопаться в ящиках.

— Кстати, твое преподавание не скучное. Я просто устала, — бормочу я, отгоняя дымку моей тайной любви.

— Да, да. Я знаю ложь, когда слышу ее, мисс Эббот. — Он ухмыляется. — Все еще не спишь? Ты не думала о том, чтобы сходить к врачу по этому поводу? Это может быть бессонница, и они выписывают лекарства от нее.

— Снотворное, от которого я сплю как мертвая? Нет, спасибо. Лучше я буду лишена нескольких часов отдыха, чем проснусь с ощущением, что меня сбил поезд.

— Упрямая до ужаса. — Он смеется, качая головой, достает стопку бумаг и протягивает их в мою сторону, приглашая меня взять их. — Надеюсь, ты не будешь слишком твердолобой в этом деле.

Я закатываю глаза, но беру их, полагая, что это часть требований класса, но когда смотрю вниз на жирно напечатанные черные буквы, мне доказывают, что я ошибаюсь и провожу пальцами по белому листу.

— Стажировка? В Нью-Гемпшире? — Я поднимаю обе брови в шоке.

Он кивает, складывая руки перед коленями. — Это программа судебной энтомологии в Дартмуте. Она ограничена, но я подумал, что это будет исключительная возможность для тебя.

— Я... — Я задыхаюсь, качая головой, пораженный этим актом доброты. — Не знаю, что сказать. Как ты узнал об этом? Как ты нашел для меня заявку?

Может быть, однажды, когда он спросил меня, чего я хочу от своего будущего, я упомянула судебную энтомологию. Это редкая область, рабочие места чрезвычайно конкурентны, и я никогда не ожидала, что это станет моей карьерой.

Об изучении насекомых во время уголовного процесса часто забывают, даже обходят стороной, но оно может быть неотъемлемой частью расследования. От времени смерти до места совершения преступления — живые и мертвые ползучие насекомые, найденные на месте убийства, могут рассказать о многом.

Это сочетание того, чем я увлекаюсь; более идеальной работы для меня не найти.

Смерть и жуки.

— Я учился там в аспирантуре и потянул за несколько ниточек с друзьями, которые у меня есть дома. Если хочешь, в следующем году эта должность будет твоя. — Он подмигивает. — При условии оформления документов, конечно.

Сжимаю бумаги в пальцах, и понимаю, что это что-то невероятное. Мое будущее в моих руках, работа, о которой я мечтала много лет. Все, что я хочу сделать, это рассказать маме. Позвонить ей и услышать ее голос. Чем старше я становлюсь, тем больше я скорблю по ней.

Я собираю все эти переживания, эти моменты, которыми я отчаянно хочу поделиться с ней, и мне становится все больнее, чем больше я старею. Я так много хочу ей рассказать, так много я сделала и увидела. Это похоже на рану, которая со временем становится все глубже. Рубцовая ткань покрыла внешний слой, но внутри все еще болит, все еще кровоточит от боли утраты.

Могу ли я покинуть место, где находится ее могила? Город, где ее память преследует как призрак?

Подождите.

— В следующем году?

Он кивает. — Да, это проблема?

Мои друзья.

Гало.

Тэтчер.

Неужели они так мало значат для меня, что я почти забыла о них в свете моего будущего?

Могу ли я оставить их, все это, позади себя в зеркале заднего вида, как пыль, как будто этих прошедших лет не было? Смогла бы я оставить его за пределами карты, где мои глаза не дотянутся до него, а сердце не сможет его почувствовать?

Даже если бы я могла, я не уверена, что хочу этого. Я не хочу отказываться от отношений, которые я построила, даже если мы нашли их в безумии и смерти. Мне хочется верить, что то, что мы разделяем, — это уникальная связь, которая случается нечасто, и мысль о том, чтобы отказаться от нее, вызывает у меня тошноту.

Я прочищаю горло и качаю головой. — Я имею в виду, что мне все равно нужно получить диплом, прежде чем я найду работу, так какой смысл в стажировке?

— Ты можешь перевестись. Это не Холлоу Хайтс, но Дартмут тоже не для слабаков. — Он улыбается, гордясь своей альма-матер.

Может, я просто заполню заявление сейчас? Это будет только в следующем году, что дает мне время. Мне просто нужно время, чтобы понять, где мы находимся с Гало, не могу уйти со всеми этими пропавшими девушками.

Это не моя ответственность, но мне кажется, что мы — их единственная надежда, единственные люди, которые их ищут, и если мы просто сдадимся, они умрут забытыми. Измученные, проданные и оставленные умирать.

Это заставляет меня вспомнить, что моей задачей в этом деле было узнать больше о Коннере Годфри. Определить, является ли он частью всего этого или пребывает в блаженном неведении.

— Почему я решила, что ты отсюда? — легко говорю я, притворяясь заинтересованной. — Ты слишком хорошо знаешь дорогу, чтобы не быть местным.

На фотографии, которую нашла Сэйдж, определенно был он, и она была сделана много лет назад.

— Нью-Гэмпшир, родился и вырос. Я посещал Пондероз Спрингс в течение