Ноль эмоций (СИ) - Осянина Екатерина

Шурик хмыкнул и проводил его скептическим взглядом.

Я подставляла теплому солнышку босые пятки и не двигалась с места, прикидывая в уме, как долго еще смогу тянуть время, и что бы еще такое придумать, чтобы не тащиться сегодня по болоту к землянке, в которой были спрятаны мои шальные деньги. О! А вот же! Я сушу ботинки! Чем не повод беззаботно лежать возле костра и никуда не ходить? По крайней мере сегодня.

Я даже начала мурлыкать себе под нос, как вдруг заметила, что Шурик насторожился и потянулся за пистолетом. Я тоже подобралась, но он приложил пистолет к своим губам и шепнул:

— Продолжай петь и не двигайся.

Я легла обратно на пенку, заложила руки за голову и неестественным голосом продолжила тянуть мелодию, кося глазами в ту же сторону, куда всматривался мой охранник.

Спустя минуту или две моих завываний я не выдержала и поинтересовалась драматическим шепотом:

— Ну? Чего там?

Он нервно оглянулся на меня, потом расслабился:

— Да ничего. Мне что-то все утро мерещится.

— Что мерещится?

— Что за нами следят.

— Кто? — встревоженный вид мне, я надеялась, удался. Но когда он нехотя ответил: «Герасимов мне мерещится за каждым кустом», я тоже занервничала, теперь вполне натурально.

На его присутствии здесь, возле места, где скрыты деньги, и где легко можно положить нас всех вместе с моими провожатыми (правда, их присутствие непосредственно рядом со мной я предположить не могла), строился мой, признаю, несколько безумный план.

Если же я ошиблась в своих расчетах, и Герасимов здесь не появится, то остается план «Б» — передача денег в городе.

Но то, что Клочков сразу мне поверил и согласился на засаду именно здесь, возле Костиной землянки, — для меня большая удача.

Но, конечно, задача максимум — не дать ему меня убить при передаче сокровища.

Вот тут надо будет действовать осторожно, быстро и главное — с умом.

На самом деле я лишь приблизительно представляла себе, что будет, когда я достану, как кролика из шляпы, рюкзак с деньгами из землянки. По моим расчетам, именно в этот момент и объявится сам «мышиный король».

Вот тут и надо будет держать ухо востро. Вряд ли мои сторожа вернут мне мой пистолет, на это и рассчитывать нечего.

Можно юркнуть обратно в землянку до того, как он решит, что я ему больше не пригожусь, и выиграть пару драгоценных мгновений. Лишь бы не помешали Шурик с Романом.

Можно, отдав деньги, сразу же пуститься в бега и петлять, как заяц, когда он начнет по мне палить. А он начнет, в этом я была уверена на сто процентов.

Эх, вот бы мне удалось склонить на свою сторону этих двоих товарищей, которые почему-то свято уверены, что, выполнив свою работу, получат вместо пули обещанное вознаграждение.

— Александр, — сказала я торжественно, но негромко, — ты по-прежнему считаешь, что вам с Романом нечего опасаться?

— Я понял, к чему ты ведешь, — отозвался он, — но пока у меня нет ни в чем уверенности, и нет оснований подозревать Герасимова в измене.

— Ну, как знаешь, — усмехнулась я, — а чего ж тогда ты так всполошился? Давай предположим, что тебе не примерещилось. И что это он тут бродит и кусает локти, что мы осели и никуда не идем, и его драгоценные денежки по-прежнему у меня. А тут еще и вы, такие расслабленные, Роман вон по грибочки пошел. А? А ты уверен, что по грибочки? Может, они там за кустами уже шушукаются и делят мои денежки?

Он скрежетнул зубами и молча обжег меня взглядом из-под бровей. Однако я сумела заметить, как в его голубых глазах мелькнула тревога.

Ага, посеяла-таки зерно сомнения. Я постаралась скрыть выражение удовольствия на своем лице и снова беззаботно откинулась на своей лежанке. По крайней мере, до землянки мне опасаться нечего. Вот интересно, согласятся ли они еще на одну ночевку?

Или уж и впрямь перестать тянуть кота за выступающие части тела и поскорее с этим покончить? Я в раздумьях сунула в рот травинку и сосредоточенно грызла ее, прикидывая, сколько времени может занять у меня путь до Костикова потайного убежища.

Романа не было довольно долго. За это время Шурик весь извелся, сидел, как на иголках, дергаясь от каждого шороха в кустах, хватаясь за оружие, то и дело вскакивая и напряженно прислушиваясь.

Его нервозность невольно передалась и мне, хотя я и убеждала себя, что пока у меня на руках нет чертовых денег, мне ничто не должно угрожать.

После обеда солнышко почти по-летнему пригрело, и даже здесь, возле воды, стало как будто меньше сырости, хотя ботинки все никак не хотели окончательно просыхать, как я ни вертела их то боками к костру, то подставляя под ласковые солнечные лучики. Плюнув на эту бесполезную затею, я села по-турецки и принялась разглядывать свои многочисленные синяки на плечах и локтях, которые сегодня были особенно хороши: иссиня-багровые, с начавшими желтеть краями, они болели при каждом прикосновении. Шурик откровенно рассматривал меня со смесью сочувствия и досады, словно на нашкодившего ребенка.

— Это же надо додуматься, — ворчал он с обидой в голосе, — я к ней со всей душой, можно сказать, а она…

Он потер голову в том месте, где я приложила его пистолетом, но в глазах его плясали веселые черти.

— А ведь я почти поверил, что ты просто…

Он запнулся, не находя подходящих слов, и я довольно ядовито усмехнулась:

— Просто потеряла голову от твоей сногсшибательной красоты? Свихнулась от одиночества и набросилась в поезде на первого встречного? — он снова смутился, и я добила его признанием: — Хотя ты знаешь, мне понравилось. Целуешься ты классно.

— Хочешь продолжить? — он лукаво поднял бровь, и я содрогнулась, представив, как мы тут самозабвенно возимся и кувыркаемся…

— Хочешь снова по тыкве? — в тон ему беззлобно ответила я, улыбаясь. — Не от меня, так на этот раз от Романа. Вон он, кстати, идет. Ого! С добычей!

Шурик, который до этого вскакивал по каждому подозрительному шелесту, заметил появление напарника только когда тот показался из-за кустов, неся в руках кан с мелкими грибочками и целую кучу огромных толстых боровиков в задранном подоле свитера.

Мужчины занялись приготовлением грибов, не доверяя мне ни ножика, ни самих грибов. Я, улыбаясь, следила за их перепалкой, когда они решали, как будут их готовить, и даже приняла в ней участие, активно заявляя свой протест, когда они заявили, что им понадобится мой кан. Я расфыркалась, представив, во что он превратится, когда они пожарят в нем такую прорву грибов — без масла! В итоге они объединились против меня, и я сдалась под их дружным напором.

Потом я отстраненно наблюдала за процессом приготовления, и сердце вдруг начало щемить от внезапной тревоги и осознания того, что сейчас мы со стороны кажемся веселой и дружной компанией, которая выбралась на природу к озеру просто отдохнуть от городской суеты. А уже через несколько часов снова будем тыкать друг в друга стволами и превратимся в непримиримых врагов. Или того хуже — кто-то из нас останется навсегда лежать на топком берегу этого глухого озера. Я чуть не прослезилась, к горлу подкатил ком, мешающий дышать, и даже губы предательски дрогнули, и это не укрылось от внимательных голубых глаз Шурика, который тоже вдруг стал серьезен. Роман сделал вид, что ничего не заметил, но сам тоже слегка одеревенел и озадаченно почесал затылок, сдвинув кепку на глаза и поджав губы.

Они долго химичили с грибами, потом я вывалила им остатки своих сухих обедов, и они разработали целую операцию по освобождению кана для кипячения воды, чтобы было чем залить картофельные хлопья.

Когда мы, наконец, замесили пюре с полужидкой массой, остро пахнущей грибами, и разделили все по картонным тарелочкам, в предвкушении принюхиваясь к дразнящему аромату и глотая голодные слюни, я, раздавая пластиковые ложки и усаживаясь на свою пенку, заявила:

— Все, ребят. Сейчас поедим и пойдем заберем деньги. Что-то не хочется мне тут опять ночевать.

Голос мой снова предательски дрогнул, мужчины тоже притихли и ели молча, сосредоточенно глядя каждый в свою тарелку.