Теория бесконечных обезьян - Екатерина Звонцова

В глазах Лешки – никакого тебе страха или хоть благоразумия. И никакого, черт возьми, уважения к старшему по званию. Сплошное «Я прав». Как у Джинсова. Нет. Другое. Мягче. «Я ж тебя знаю». Занятный он все-таки – Лешка. Они – те редкие не-волчата, кого даже в детдоме не били и кто при этом сам не бил, – все занятные. Вроде все как на ладони, а вроде – раз! – и на ладони ты сам. Вспомнилось, как Лешка пришел в отдел впервые – чуть более круглолицый и лохматый, более шумный. Как в первый же день сломал дверную ручку, которая Хрущева помнила, а в первую неделю полил сладким чаем пакет документов в прокуратуру. Как во вторую разнюхал о сложном деле, где закрыть собирались кого удобно, а не кого нужно; как влез, они вдвоем развели тайную деятельность и вытащили тренера по боксу, уже готового сесть за необходимую самооборону: тот девушку свою в клубе неудачно защитил. Обвиняемым таки пошел сынок прокурора, пусть и отделался условкой. Лешка тогда сказал: «Заметил, что сильные – они все время в дерьме? Ну, в плане, закон под них не заточен. В Штатах круче». Поначалу показалось: чушь подростковая. Потом слова обрели смысл. Закон защищает тех, кто громче визжит. Добру с кулаками с законом уживаться трудно: можно и в зло загреметь. Тогда и закралась впервые мысль: а с напарником-то повезло.

– Ну? – бодро напирает Лешка. – Так бы и не включился? Чувак…

– Нет, конечно. Нет…

Потому что некому больше. И разделение это формальность, и цифры – чушь. 0,88. 0,88 разумного существа, на которое не всегда можно рассчитывать. Лучше и вправду быть единицей самому. Со всем бумагомарательством, переработками и пиздюлями за нарушения.

– Ну вот видишь? Куда я от тебя? Только мозг больше не сношай!

Лешка вроде как развеселился, теперь поглядывает лукаво, подначивая: «Дим, хрен тебе, а не субординация, уж извини». Ждет, постукивая пальцами по лежащей на коленях книге.

– Ладно. Не буду. Хочешь – подыхай в неравном бою.

– Не хочу подыхать! Хочу в генералы!

– И на том спасибо. – Очередная глубокая затяжка. По губам и правда уже расползся шоколадный вкус, только вот фильтр противно нагрелся в пальцах.

– А то вообще в дознаватели уйду… к девчонкам! – Вот это правда серьезная угроза. – Они хоть кормят.

– А я что, нет?

– Один раз вчера. И сам половину сожрал.

– Да тебе и этого много. И для дознавателя у тебя стаж уже великоват.

Лешка жизнерадостно сопит. Вроде бы ни к чему не пришли, а вроде бы сделали десять шагов вперед. И голова больше так не ноет, и в глазах собственных – снова откуда-то облегчение. А вообще, может, самому… к девчонкам? В соседний кабинет, на мелкие дела, по которым не ебут. Лешка прав: там хоть кормят. И чайник у них стоит… Ах да. Стаж же.

– Будешь? Правда, они необычные. – Дмитрий пытается вернуть сигарету, но Лешка неожиданно мотает головой.

– Не, как-нибудь потом.

Он опять берет книгу. Прячется за ней. Судя по поджатым губам и нахмуренным бровям, продолжает репетировать умный вид.

Москва все ближе. Плевки снега растаяли, лысый лес сменился неприветливыми ТЦ с аляповатыми вывесками. Дальше ехать мало: офис Burning Bright – чистенькая высотка, будто из кино – расположился в районе Выхино. Компания солидная, «дочка» какого-то провайдера, громоздящегося по соседству, так что не составляет труда ее найти. Внушительные буквы названия и вовсе пляшут над крышей, в стилизованных языках пламени – ночью наверняка еще и светятся не хуже ока Саурона.

На ресепшене – два стеклянных столика и футуристические, похожие на раздраконенные кубики стулья, синие и белые. У трех секретарей – одинаковые манекенные улыбки и строгие пучки. Но Лешку не проведешь: он подходит к той, у которой из-за уха выбивается русая прядь, улыбается, фамильярно навалившись на стойку, и, хотя получает от более прилизанных дам колкие взгляды, своего добивается. Мария – куколка барби с незачесанным локоном – звонит наверх. Алису Стрельцову она позвать не может, зато Диана Крылацкая вылетает из лифта уже спустя пару минут.

Диана похожа на свой слабый голос – невысокая, рыжая и в прямоугольных очках. Быстро соображает: сразу безнадежно, тоскливо машет рукой на удостоверение.

– Так и знала. Чувствовала, что приедете. Что все так, как есть. Бедная Алиска…

Бедная. Ввинчивается в висок это слово, несвоевременное, болезненное и неправдивое. Лешка зачем-то быстро кладет на локоть руку. Как в машине? «По глазам вижу»?

– Идемте. – Девушка-то ничего не замечает, она в своем горе. Кивает не на футуристические стулья, а на выход. Шепчет: – При грымзах не будем. И так уже слухи…

Запахивает малиновое пальто, приподнимает подбородок, идет на улицу первой. «Грымзы» сияют на ресепшене приветливой готовностью помочь. Лешка фыркает, ну совсем как дворняга, которую дразнят развалившиеся на подоконнике тощие, длинные, синеглазые сиамские кошки.

Март тошнит ветрами и промозглой моросью, хорошо хоть, что сегодня нет проливного дождя. Можно пристроиться под козырьком за углом, в курилке. Крылацкая достает тонкие яблочные Kiss. При ней, чтобы не смущать, лучше выудить из своей пачки не одну, а две сигареты. Неумолимо пустеющий «Парламент», «Капитана» Лешка оставил в салоне. «Парламент» сегодня даже ощущается иначе, будто гаже. Или воздух столичный так протравлен выхлопами? Или раковый шоколадный дым из-за океана был слишком хорош?

Лешка, спросив разрешения, включает диктофон. Диана кивает с таким отчужденным видом, будто вовсе ничего не услышала. Рыжесть и малиновый драп не делают ее ярче, вся она жухло-осенняя и печальная – но, судя по осанке, больше не боится.

– Алисы правда нет, – тихо начинает Диана, решив, видимо, не ждать вопросов. Она даже читает мысль, выпавшую мутным осадком после звонка, и уточняет: – Я ее, если что, не прячу. Алиса в психиатрической больнице. Была. Потом выписали. А теперь вот снова там…

Крылацкая курит как школьница: не взатяг, сигарета меж самыми кончиками пальцев, и всюду расползается кислая яблочная вонь. Кажется, будто вони больше, чем дыма, она въедается в мозги и заставляет болезненно поморщиться. Скрывая это, приходится и самому затянуться, посильнее. Какая горькая дрянь, махорка как есть. Надо бросать.

– То есть как в дурке? – выпаливает Лешка. – Она что, ненормальная у вас?

Диана с грустью на него смотрит. С выразительной такой грустью, с той самой, с которой желают собеседнику тоже отдохнуть в названных местах с мягкими стенами. Потом она оборачивается на офис, выкидывает не докуренную и наполовину сигарету и опять быстро, сбивчиво говорит. Говорит, говорит, говорит, иногда крича. У Дианы Крылацкой математический склад ума, это видно, а точнее, слышно.